Тигр проводит вас до гаража - Другаль Сергей Александрович. Страница 6

- Завтра мы будем у Художника, - устраиваясь на ночлег, объяснил Олле, - а послезавтра, у меня такое предчувствие, мы найдем ее. Думаешь, она от нас убегает? Ничего похожего. Она просто знакомится с Землей и ее обитателями. И все, что она видела, ей, конечно, понравилось.

Художника они вспугнули в полдень. Оставив мольберт и мелькая пятнами камуфляжного костюма, он умчался от них и скрылся в дверях низкого строения у самой кромки леса.

- Совпадение, - сказал Олле. - Видно, кто-то заболел.

- Ну да, и он кинулся ставить банки.

Прибавив ходу, они через пару минут уже входили в небольшой, хорошо ухоженный дворик. В дверях дома стоял ослепительный красавец в смокинге и мизинцем разглаживал тонкие усики.

- Где Художник? - закричал Нури.

- Простите. - Красавец поправил пробор. - Не понял.

- Художник где? Что с человеком? Почему он так быстро бежал?

- Волчьим наметом, - добавил Олле. - По пересеченной местности.

Красавец потупился:

- Не мог же я встретить вас небритым.

- Так это были вы? Не может быть.

- Я прошу прощения, - красавец смущенно взмахнул пушистыми ресницами. - Я не успел сменить запонки.

- Не может быть, - тупо повторил Нури.

- Увы, действительно не успел. Дело в том, что я вас ждал завтра. Располагайтесь, прошу. О, какой конь, сколь прекрасны его формы, сколь неотразим взгляд его фиолетовых глаз! Вы позволите, Олле, я коснусь его? - Он поднял ладонь, и конь уткнулся в нее бархатными ноздрями. - Спасибо, милый, я потом нарисую тебя... Это ваш знаменитый пес?

Плавная речь Художника прервалась, он пригляделся к собаке.

- Мутант, да?

- Вы кинолог?

- Я анималист. На мутантах собаку съел... Но что с ним?

Гром ощетинился и присел, обнажились страшные клыки, послышался низкий рык. Олле стремительно обернулся и схватил пса за голову.

- Однако у вас реакция! - с восхищением сказал Художник.

- Спокойно, Гром. Он не ел собаку. Это идиома.

- Р-рад, - выдохнул пес. Потом, косясь на Художника, вышел за изгородь.

- Я ж сказал, мутант. Обычный пес, он что? Он ориентируется на интонацию, жест, на психологический настрой хозяина. А этот, не спорю, хорош, зверовиден, силен, верен, но... псовости не хватает. Как вам объяснить, ну, самомнения много. А псовость - она исключает самомнение. Давно он у вас разговаривать научился?

Олле засмеялся.

- Давай, добрый хозяин, показывай свой вернисаж, а то о твоем таланте каждая муха в саванне жужжит. А Гром, к сожалению, говорить не может, не так устроен. Понимает почти все, но слишком буквально.

Бревенчатые стены большого помещения с матово светящимся потолком были сплошь увешаны полотнами. Животные во всех мыслимых ракурсах были изображены на них. Художник почти не уделял внимание пейзажу - он лишь угадывался, но животные были выписаны тщательно, в почти забытой манере - лессировками.

Нури долго стоял у двух картин. На первой был изображен гепард в спокойной позе. Изящный и ленивый, он казался воплощением безразличия, зеленые глаза равнодушно смотрели на Нури и сквозь него. На второй - тот же гепард в беге. Загривок, спина и хвост образуют прямую линию, хотя тело сжато в комок и кажется вдвое короче, чем на первой картине, а задние ноги вскинуты вперед и дальше короткой морды. Пейзажа нет, только какие-то удлиненные пятна, на фоне которых почти физически ощущается стремительность бега-полета.

- Нравится? - спросил потерявший многословие Художник.

- Очень. Но в нем что-то не то. Зверь, но какой-то не такой. Очаровательный и... не страшный.

Художник хмыкнул и промолчал. Гости разглядывали картины и в каждом животном замечали что-то неуловимо ненастоящее. Иногда нарочитость проглядывала в самом облике зверя. Тигр с ласковой мордой, спящая в траве выдра, и на боках у нее маленькие ласты, свисающий с ветки боа имел грустные коровьи глаза, а гигантский муравьед был спереди и сзади совершенно одинаков.

Вместе с тем эти несообразности отнюдь не портили впечатления.

- Это что, фантазия? - Олле остановился возле картины, изображающей бегемота с раскрытой пастью: на резцах его красовались две золотые коронки.

- Необходимость. - Художник подравнял белоснежные манжеты. - Полагаю, пора объяснить. Вот вы, Нури, у вас хобби - механик-фаунист, так ведь? А скажите, каких животных вы делали?

- Почти всегда чешуйчатых чертей.

- А почему не бурундука или, скажем, зайца?

Нури задумался, пожал плечами.

- Не знаю. Как-то сделал щенка, он у меня пищал, когда наступишь на хвост, и уползал под стол. Потом больше не хотелось... Но чертей я наделал порядочно. Люди рассказывают, они до сих пор обитают в песках на Марсе.

- Еще вопрос. Представьте, что этот механический щенок лизал бы вам руку?

- Нет! - Нури передернулся. - Это было бы жутко и отвратительно.

- Отвратительно. Очень точное определение, - задумчиво сказал Художник. Это как если бы ребенок играл с куклой, у которой настоящие живые глаза, в нейлоновых жилках кровь и которая чувствует боль. Нет! Игрушка должна быть игрушкой независимо от того, кто с ней играет, взрослый или ребенок. В этом смысле мои картины имеют сугубо утилитарную цель. Я ищу то единственное, что придает животному образ игрушки, не нарушая ощущения подлинности. Вообще, это область психологии, а я не силен в ней. Знаю только, что мои работы используют профессионалы механики-фаунисты, что люди с большей охотой приобретают зверей, сделанных по моим эскизам, нежели точные копии.

Нури словно взвешивал каждое слово Художника.

Этот синеглазый красавец, который так сокрушался по поводу запонок, кстати, Нури так и не понял, зачем надо было менять в манжетах великолепные александриты, был вдохновенным мастером, И если то, что они видели, называлось эскизами, то каковы же законченные работы?

Облик Художника, его исполненные непринужденного изящества движения странно гармонировали с удивительными картинами в темных рамах, создавая немного грустное ощущение когда-то виденной и забытой красоты. Интересно, как Олле воспринял этот совершенный жест - протянутую и потом раскрытую руку, в нее ткнулся носом конь, и было видно, что Художник принял это как подарок.