'Хотя держит нос налево' - Каттнер Генри. Страница 3

-- Что еще за песня?

Харбен презрительно отмахнулся.

-- Полная бессмыслица. Значит, так: "Левой! Левой! Левантинец с револьвером..."

-- Ах эта! -- прервал его Эггерт. - Я ее слышал.

Харбен отсалютовал и вышел, шевеля губами. Эггерт склонился над рапортом, напрягая глаза -- свет был ни к черту. "Десять голов скота, негодных даже на убой, но коровы дают немного молока... Так, теперь пшеница -- с ней обстоит еще хуже. Интересно, чем живут эти поляки? Ну, по крайней мере леваков им нечего опасаться. А причем здесь леваки и то, что кто-то держит нос налево?

ЛЕВОЙ

ЛЕВОЙ

ЛЕВАНтинец с РЕВОЛЬвером

ЛЕВАков не ПЕРЕНОСИТ..."

Эггерт опомнился, и карандаш его вновь забегал по бумаге. Пшеница... Он считал медленнее, чем обычно, потому что разум его снова и снова скатывался в колею вздорного ритма.

"Verdammt[6]! Я не позволю... Количество жителей деревни: тридцать семей... а случаем не сорок? Да, сорок. Мужчины, женщины, дети, семьи, как правило, малочисленные. Левантинца тут днем с огнем не сыщешь. Не говоря уже о леваках. Левантинец. Леваки. Почему он не переносит леваков? Вздор! Неужели так важно, что какой-то несуществующий, гипотетический левантинец не переносит леваков, даже если держит нос налево...

ЛЕВОЙ

ЛЕВОЙ

ЛЕВАНтинец с РЕВОЛЬвером..."

-- Дьявол! -- не выдержал Эггерт и в ярости посмотрел на часы. -- Я уже давно должен был закончить этот рапорт. "С револьвером"! Тьфу!

Он еще раз склонился над столом, обещая себе не думать о...

Но то, о чем он не должен был думать, упрямо, как назойливая мышь, скреблось в уголках его души. Каждый раз, когда он вспоминал об этом, ему удавалось прогнать из головы этот вздор. К сожалению, он начал муштровать собственное подсознание: "Не думать об этом. Забыть".

"Что забыть?" -- автоматически спрашивало подсознание.

"Хотя держит нос НАЛЕво..."

"Ага!" -- говорило подсознание.

Патруль не проявлял особого усердия и рвения, солдаты не могли как следует сосредоточиться на задании. Харбен выкрикивал приказы, пот тек у него под мундиром, жесткая ткань царапала, он чувствовал на себе недобрые выжидающие взгляды поляков. Именно это было самым худшим для солдата оккупационной армии -- чувство того, что побежденные чего-то ждут. Ну что ж...

-- Обыскать! -- распорядился Харбен. -- Двойками. И тщательно.

Солдаты старались. Они расхаживали по деревне взад и вперед под затверженный назойливый ритм, шевеля при этом губами. Это, конечно, ничему не вредило. Единственный инцидент произошел на чердаке, где двое солдат проводили обыск. Харбен заглянул туда на предмет проверки и не поверил собственным глазам: один из солдат, открыв ветхий буфет, спокойно посмотрел на заржавевший карабин, что там стоял, и закрыл дверцу. На мгновение Харбен потерял дар речи. Солдат же как ни в чем не бывало продолжал обыск.

-- Смирно! -- рявкнул Харбен.

Стукнули каблуки.

-- Фогель, я все видел!

-- Да, господин капитан... -- Широкое лицо Фогеля выражало искреннее удивление.

-- Мы ищем оружие. Может, поляки заплатили тебе, чтобы ты не замечал его?

Фогель покраснел.

-- Никак нет, господин капитан.

Харбен открыл буфет и вынул ржавый древний карабин. Как оружие он явно никуда не годился, но его все равно следовало конфисковать. У Фогеля отвисла челюсть.

-- Ну?

-- Я... я его не видел, господин капитан.

Харбен засопел от злости.

-- Я тебе не идиот, Фогель! Я следил за тобой и видел, как ты смотрел прямо на это ружье. Хочешь убедить меня...

Воцарилась тишина.

-- Я его не видел, господин капитан, -- упрямо повторил Фогель.

-- Вот как? Ты становишься рассеянным. Я знаю, что ты, Фогель, не принял бы взятки -- ведь ты преданный член партии. Но если уж ты что-то делаешь, то пользуйся при этом головой. Витание в облаках не доводит до добра в оккупированной стране. Продолжать обыск!

Харбен вышел, удивленно качая головой. Солдаты были явно рассеянны. Что у них, черт возьми, могло быть в голове, отчего этот Фогель смотрел прямо на оружие и не видел его? Нервы? Вздор. Нордическая раса славится своей твердостью. Достаточно посмотреть, как идут эти солдаты -- четкий ритм говорит об идеальной военной подготовке. Только дисциплина позволяет достичь всех высот. Тело и разум в конце концов просто механизмы, их постоянно нужно контролировать. Вот по улице марширует отряд: "Левой! Левой! Левантинец с рево..."

"Ох уж эта идиотская песенка! Интересно, откуда она взялась, -- подумал Харбен. -- Подразделения, размещавшиеся в деревне, передавали ее одно другому, но где они ее узнали?" -- Харбен оскалился в улыбке. Когда он получит отпуск, нужно обязательно продать эту глупую песенку друзьям с Унтер ден Линден... Сущая чушь, а цепляется к человеку, как репей к собачьему хвосту.

ЛЕВОЙ!

ЛЕВОЙ!

ЛЕВАНтинец с РЕВОЛЬвером

ЛЕВАков не ПЕРЕНОСИТ...

Вскоре солдаты вернулись и доложили: не найдено ничего. Старое ружье можно не принимать в расчет, хотя, конечно, сообщить о нем нужно, а поляка-хозяина -- допросить. Харбен приказал солдатам разойтись, а сам отправился на квартиру к Эггерту. Тот по-прежнему был занят, и это удивляло: обычно он работал очень быстро. Эггерт яростно взглянул на Харбена.

-- Подождите, я должен закончить работу. -- И он вернулся к своему рапорту. Весь пол покрывали скомканные листы бумаги.

Харбен нашел старый номер "Югенда", которого не видел прежде, и сел с ним в углу. Статья о воспитании молодежи оказалась довольно интересной. Харбен перевернул страницу и понял, что потерял мысль. Пришлось вернуться к прочитанному.

Он перечитал абзац, сказал: "Да-а?" -- и снова сбился. Слова были напечатаны черным по белому, он понимал каждое из них, знал, что вместе они имеют какой-то смысл... а как же иначе? Харбен попытался сосредоточиться. Он не позволит, чтобы ему мешала какая-то глупая песенка о том, что кто-то там держит нос наЛЕВО.

ЛЕВОЙ

ЛЕВОЙ

ЛЕВАНТИНЕЦ с РЕВОЛЬВЕРОМ...

Харбен так и не дочитал статью.

Виттер, офицер гестапо, потягивал коньяк и смотрел через стол на доктора Шнейдера. За окном кафе солнечные лучи заливали Кенигштрассе.

-- Русские... -- начал было Шнейдер.