Такая музыка - Екимов Борис Петрович. Страница 2

- У нас все девчонки так делают. Майка сделала, ей мама разрешила. Знаешь, как хорошо! А мне нельзя, что ли,- обиженным, плачущим голосом проговорила Лена.- Вечно ты, пап...

- Ну-ка размотай, я посмотрю,- вовсе не сердясь, а изумляясь, проговорил Иван Лукич.- Ну-ка, давай посмотрим, что получается.

Дочь послушно к зеркалу сбегала и, вернувшись, встала перед отцом. Губы были обиженно поджаты. Иван Лукич взял ее за плечи и долго рассматривал подвитые прядки волос, что свисали к щекам; потом сел, задумался.

- Ну, что? Что? - заторопила его дочь.- Знаю я, сейчас скажешь: не смей! Чтобы я этого не видел! Рано еще! Что, неправда?

- Неправда,- потянул ее Иван Лукич за локоток и, усадив рядом с собой, за плечи обнял.- Не смей я тебе не скажу. И чтобы я этого не видел - тоже не скажу. Рано еще - скажу. А главное, я тебе скажу, серьезно так, по-дружески, главное, что не нравишься ты мне с этими висюльками. Поняла? Не нравятся они мне, хоть убей. Ты мне вот такая нравишься,- он повернул ее голову к себе и ладонями загладил накрученные прядки.- Вот такая. Симпатичная девочка. А не дама... с висюльками. Мне Сашкины космы вот здесь вот,- попилил он себя пальцем по горлу.- Но ему двадцать два года. Нравится, господь с ним, перетерплю. Хоть он на черта похож с этими космами, а не на человека.

- Папа, но сейчас все так носят. Понимаешь, мода такая. А вот так сейчас не носят,- провела дочь рукой по его стриженому затылку.- У нас Алексей Палыч тоже длинную прическу носит.

- Ты мне голову не морочь. Я вот тебе сейчас докажу. У нас открытка где-то есть,- быстро поднялся он с дивана.- Где у нас материн альбом, а? Там открытка есть, старинная. Артист там. Где альбом?

- Да в буфете,- вскочила дочка и альбом принесла.

Иван Лукич встал на колени перед диваном и начал торопливо перелистывать альбом, просма-тривая стопки фотографий и открыток. И наконец нашел старую пожелтевшую фотографию на твердом картоне.

- Вот! Гляди! - воскликнул он.- Вот! Со-би-нов! Гляди,- и дочери показал.- Вот если бы такие у Сашки волосы, да я бы слова не сказал. Я б глядел и радовался. Что хорошо, то хорошо. Что скажешь: плохо?

- Красивый,- ответила дочь, разглядывая артиста.

- А у Сашки? Мыть их надо, понимаешь, Ленка, мыть. Ухаживать, подстригать аккуратнень-ко. А то как пакля, сосулями висят... Ой,скривился Иван Лукич.- Тошно! А это хорошо,- вздохнул он, на фотографию глядя.- Хорошо, ничего не скажешь.

Лена альбом на место убрала, в буфет, а фотографию на тумбочку поставила, возле шкатулки, и охнула:

- Папа, тебе письмо, я и забыла. На видное место положила и забыла совсем,- и подала отцу конверт, обратный адрес и почерк которого были Ивану Лукичу незнакомы.

"Здравствуй, дорогой Ваня! Пишет тебе Данилыч, не забыл еще старого? Думаю, не забыл, хотя виделись с тобой давненько. Мне бы самому к тебе заехать и рассказать все, а не письмом, да вот не получается. Собирался к тебе, собирался, а потом заболел. Теперь лежу уже две недели, болею. Думаю, вдруг помру, сердечко ни к черту. Помру, и грех на душе останется перед Ваней. Давай писать. Поговорить я с тобой хотел о твоем парне, о Саше. Как-то фамилию услыхал на концерте, гляжу, хоть и не тот Федот, а похож. Порадовался, вот по отцовской дорожке парень идет. Хоть и другой факультет, но все равно наш, политехник. Конечно, я поинтересовался, как твой сын учится. Хотелось, чтобы в батю. Сколько уж лет, Ваня, прошло, а я вашу группу не забуду. И тебя, конечно, Ваня. Как вы учились, с какой страстью! Голодные, раздетые, вчера с войны, но как учились! Таких уже, конечно, больше не будет. Время другое, люди другие. Я про вас рассказывать начну, мне не верят.

Но я тебя, Ваня, огорчить хочу. Тебе, конечно, больно будет, но лучше вовремя откровенно сказать. Твой Саша - молодой парень, лучше его подправить вовремя. Я думаю, ты сумеешь. Дело в том, что Саша учится очень плохо, ты это, видимо, и сам знаешь, но, может, думаешь, что трудно ему учеба дается. Это не так. Саша просто не хочет учиться, бездельничает откровенно. Специальность ли ему не нравится или что иное, но факт остается фактом: Саша в техникуме не учится, а проводит время. Может быть, на него отрицательно влияет "музыкальная команда". Там есть всякие ребята.

Понимаю, Ваня, что делаю тебе больно. Но думаю, ты сумеешь все исправить. Ты - человек недюжинной энергии. Ее должно хватить и на сына.

Всего тебе доброго..."

Дождавшись, когда отец кончит читать, Лена спросила:

- От кого это, папа?

- Алексей Данилыч. Я у него в техникуме учился. Хороший человек,задумчиво произнес Иван Лукич.- Данилыч, Данилыч... Пошли-ка, дочь, ужинать,- решительно сказал он.

А потом, после ужина, он дочке помогал стишок учить, телевизор глядел, но все ждал, прислушивался, не звякнет ли ключ в двери. Улегся на диван и все думал и думал о сыне.

Письмо старого учителя не было для Ивана Лукича вестью, громом упавшей. Ему и самому не нравился Сашка. И дело не в прическе, бог с ней, и не в гитаре. Иван Лукич все бы понял и принял или бы сделал вид, что принял: и гитару, и поздние ночные возвращения - все бы мог объяснить молодостью сына, которая требует своего, все мог бы простить, когда бы Сашка учился по-настоящему.

Может быть, зря все-таки они с Розой на техникуме настояли. Сашка без особой охоты туда пошел, после армии, родителям подчинившись. Наверное, вечерний техникум был бы лучше. Днем работать, вечером - на учебу... Тут волей-неволей гитару подальше отложишь.

Но жаль было Сашку, по-отцовски жаль. Сам Лукич до войны лишь четыре класса сумел окончить. И уже после, взрослым, семейным человеком, с кровью свои науки добывал. Не год, не два, а целых десять лет враскорячку жил, между работой, семьей да учебой раздирался. И, вдосталь покушав такой жизни, Лукич и врагу ее не желал, не то что родному сыну.

Да вот не получалось по-доброму. И, оказывается, не только родительские глаза это видели. Так что нечего было прижмуряться, себя обманывать.

Иван Лукич поднялся с дивана и ушел на кухню. Чаю себе заварил, газеты принес и книжку - приготовился сына ждать. Немного погодя ему мысль в голову пришла, вроде хитрая. И Лукич притащил из комнаты и на кухонном столе разложил справочники, папку с деловыми бумагами, логарифмическую линейку. Жена, как обычно, со второй смены пришла в половине первого. Лукич ее чаем напоил и тут же спровадил спать, отговорившись делами.

Сашка появился во втором часу. Дверь осторожно открыл, разделся, из глубины темного коридора тихо поздоровался с отцом и пошел было к себе. Обычно он перед сном ужинал и сейчас был голоден, но встречаться с отцом не хотелось, тот может учуять запах вина. А лишних разгово-ров Сашка не хотел. Но отец остановил его, в кухню зазвал. Сашка достал бутылку молока, краюху хлеба маслом намазал и принялся за еду.

- Ты где был? - спросил отец.

- Да так... В кино ходил, потом проводил...

- А-а,- понимающе протянул Лукич.- А я здесь зашился,- он тяжко вздохнул.- На заводе не успеваю. Может, ты поможешь, а, Сашок? Ты же сопромат уже знаешь. Посчитай мне вот эту балочку... И в этом приспособлении прикинь, выдержат упоры или нет. Только упоры, и все. А то у меня голова уже не соображает. Сделаешь?

- Давай попробую,- согласился сын.

Лукич поднялся, освобождая место, объяснил нужное. Потом поплескался в ванной и пошел спать. Из коридора он поглядел на сына. Тот над столом склонился. Лукич поглядел и пошел спать, подумав, что, может быть, все не так уж и страшно. Вот Сашка и слова не сказал, согласил-ся помочь. Неплохой парень, добрый. А гитара - что ж... Ведь сам Лукич в молодости о гармошке мечтал. Так, несколько успокоив себя, Лукич и заснул.

А утром первым делом побежал Иван Лукич на кухню поглядеть, как Сашка с его поручением справился.

Чуда не свершилось. Лист бумаги показывал недолгие, тщетные усилия сына, честно перечер-кнутые затем жирным крестом. Последние призрачные надежды Лукича улетучились. Он занялся обыденными утренними делами и сходил к соседу, цеховому технологу, попросил передать, что задержится.