Любовь всесильна - Бритт Кэтрин. Страница 15

Когда наконец он включил скорость, она старалась не смотреть на него, сосредоточив свое внимание на других лодках. Они плыли по освещенному каналу, проходя мимо отдыхающих групп людей, и наконец подошли к палаццо Равенелли.

У дверей стоял лакей, который проводил ее в холл. У нее было только одно желание — уехать поскорее обратно.

С замиранием сердца она увидела Доминика, спускающегося по лестнице своей небрежной элегантной походкой. Вечерний костюм очень шел к его темным глазам и строгим чертам лица, бронзового от загара и ветра. Когда он приблизился к ней и склонился к ее руке, от него повеяло настоящей мужской силой и обаянием.

— Добрый вечер, мисс Флойд, — негромко и вежливо произнес он.

Она постаралась не показать, что его улыбка произвела на нее впечатление. Опустив глаза, она держалась довольно холодно.

— Юнис умоляет вас простить ее. Они с Бруно подойдут позже.

Он насмешливо приподнял брови:

— Верю. Судя по вашему тону, вам бы очень этого хотелось. — Он посмотрел на нее искоса, слегка поддерживая ее под локоть, когда они пересекали холл. — Или мысль об обеде со мной пугает вас?

Мартина вся напряглась от его подшучивающего тона. Он преследовал ее своими насмешками, безусловно наслаждаясь тем, что он хозяин положения.

— Мы практически незнакомы, — напомнила она.

— Разве? Тогда самое время наверстать упущенное. — Он с улыбкой наклонился к ней.

Мартина почувствовала, как кровь прилила к ее щекам.

— Для этого нет причин. Думаю, что, если бы не Юнис и Бруно, я не была бы вообще приглашена.

— Вы действительно так думаете? Я бы так не сказал. Время от времени я принимаю знакомых женщин, и, сколько помню себя, я всегда отдавал себе отчет в том, кого мне хотелось бы видеть. Поверьте, мисс Флойд, как бы я ни любил Юнис и Бруно, я никогда не пригласил бы к себе кого-то только для того, чтобы доставить им удовольствие. Могу я помочь вам снять жакет?

Они вошли в гостиную, и его холодные пальцы коснулись ее шеи, когда он снимал жакет, чтобы передать его лакею. Затем он провел ее через комнату к удобному креслу и направился к витиеватому буфету, где стояли напитки. Мартина наблюдала за длинными худыми руками, достающими стаканы и бутылки. Каждое его движение было непринужденным, предельно отточенным, говорило об умении владеть собой. Неожиданно он обернулся, держа два стакана, и она поняла, что он почувствовал ее наблюдающий взгляд. Она снова увидела блеск, промелькнувший в его глазах, и в них опять появилась неприкрытая насмешка.

— Нет, действительно, я рад, что мы пообедаем вместе. Если позволите, у вас очень красивый костюм. Он совершенно очарователен. — Он протянул ей стакан и чокнулся. — Ваше здоровье. Надеюсь, вы голодны, как и я. Не ел с самого утра.

Он шутливо посмотрел на нее поверх стакана, и у нее вдруг появилось чувство замешательства.

Отпив из стакана, она поставила его.

— Ведь вы приглашали к восьми?

— Да, и, как порядочный гость, вы прибыли вовремя. — Он посмотрел на часы. — Даем Бруно и Юнис пятнадцать минут.

Сам он не присел. Стоя у камина, он расспрашивал ее, что ей удалось увидеть в Венеции. Какой-то трепет и удивление от всего окружающего светились в ее глазах, когда она подробно рассказывала о тех красотах, которые видела. Постепенно она разговорилась, стала чувствовать себя спокойнее. А когда они перешли к столу, она не была уверена, сожалеет ли о том, что Юнис и Бруно не пришли.

Обед не был таким тяжким, как она ожидала. Доминик все делал сам, как настоящий хозяин. Великолепные блюда подавались молчаливыми и услужливыми лакеями. Вино было исключительно приятное. Мартина не возражала против того, чтобы он управлял разговором, затрагивая ту или иную тему. Она лишь отвечала ему, чувствуя, что он ценит в женщинах красоту и элегантность, а не пустую болтливость. Она с удовольствием слушала его низкий, удивительно приятный голос. У него было развито чувство юмора, и у Мартины возникло впечатление, что, только находясь рядом с ним, в том месте, где он жил, среди тех вещей, которые его окружают, она могла бы узнать, кто же действительно скрывается за этой видимой всеми оболочкой.

Каждое последующее блюдо было таким же вкусным, как и предыдущее. Вечер был необыкновенным, и каждая деталь его врезалась в ее память. Доминик поддерживал общий разговор, она отвечала ему, постепенно осознавая, что она не может противостоять его обаянию.

После обеда, на который Юнис с Бруно так и не пришли, Мартина почувствовала, что она справляется и без их поддержки. Причем настолько, что у нее вдруг появилось совершенно осознанное чувство вины перед Домиником за свою холодность, с которой она держалась в начале встречи. Более того, несмотря на ее неучтивость, Доминик был сама вежливость. Отказавшись от предложенной сигареты, она раздумывала, как бы ей извиниться перед ним.

Доминик сам помог найти ей выход из затруднительного положения. Во время короткого молчания он потянулся за сигарой. Прикурив от зажигалки, он посмотрел на ее отвлеченное выражение лица, положил зажигалку в карман и прищурился, как бы о чем-то догадавшись.

— Спорю, что знаю, о чем вы думаете, — произнес он. Вздрогнув, она подняла покрасневшее лицо.

— Я очень сожалею о том, что грубо вела себя, когда пришла к вам сегодня, — откровенно призналась она. — Извините, на меня это не похоже.

— Почему вы извиняетесь? — ответил он с явным безразличием в голосе, хотя глаза его критически смотрели на нее. — Вы были очень добры, когда согласились заполнить собою образовавшуюся брешь. Забудем об этом.

Считая вопрос таким образом решенным, он сказал:

— То, что вы пришли, дает нам достаточно времени, чтобы посмотреть картины, о которых я говорил вам.

— Вашей матери?

— Да, и другие. — Он откинулся на спинку стула и, наслаждаясь ароматной сигарой, выпустил тонкую струйку дыма. — Я не всем показываю картины моей матери. Мне кажется, они должны вам понравиться.

Мартина вспомнила, что Юнис не видела их, и почувствовала себя польщенной, хотя ей и стыдно было в этом признаться. Она положила салфетку на стол, внезапно поняв, что перед нею на стене висит картина, на которой изображен Большой канал. Доминик проследил за ее взглядом, затем медленно повернулся опять и посмотрел на нее.

— Вам нравится Карапаччио?

— Конечно. Я обожаю его гондольеров, — ответила она.

На гондольере, изображенном на полотне, довольно ярком молодом человеке, была вызывающая шляпа, прикрывающая спускающиеся до плеч волосы, за ухом торчало перо. На нем была одежда с туго перетянутыми модными красно-белыми рукавами. Гондола, подобная тем, которые окружали его, была покрыта ракушками и совсем не походила на величавые черные гондолы теперешнего времени.

Она сказала все это. Доминик, наклонившись, чтобы положить недокуренную сигару, глубокомысленно заметил:

— Вы очень наблюдательны. Хотелось бы знать, вы так же наблюдательны в жизни по отношению к людям, которых встречаете? Ко мне, например. У меня такое впечатление, что вы не очень-то восприняли меня. — Он встал. — Не пойти ли нам посмотреть картины?

У нее чуть не сорвалось с языка, что неприязнь была взаимной. Однако она молча пошла за ним, не желая испортить вечер, который начинал доставлять ей удовольствие. Он не произнес ни слова.

Галерея была освещена розовым светом, падающим на стены. По обеим сторонам комнаты в специально подобранных рамах были развешаны картины.

На Мартину произвели впечатление прекрасные цветовые тона, в которых они были написаны. Этот час доставил ей истинное удовольствие. Медленно продвигаясь вдоль стен рядом с ним, она с пониманием обсуждала каждую работу и радовалась также его интересу. Наконец они подошли к последней картине, на которой были изображены дети и собаки. Картина особенно притягивала.

— Мне кажется, ужасно посредственно писать картины после таких произведений, которые я вижу здесь, — сказала она с чувством, слегка засмеявшись, и ее смех прозвучал удивительно приятно.