К М Станюкович (Очерк литературной деятельности) - Еремин М. П.. Страница 3

- В лицее.

- Служили вы где-нибудь?

- Служил.

- Где?

- В государственном совете.

Суворов вышел из себя от изумления: ничего подобного он не мог себе представить"*.

______________

* Н.В.Шелгунов. Воспоминания, стр. 113-114.

Нам в наше время трудно понять, почему был так озадачен сановник. На самом деле, разве купец первой гильдии не мог быть столь же пристоен и благовиден, как и тогдашний дворянин? И что мешало такому купцу, то есть человеку богатому или по крайней мере состоятельному, знать основные европейские языки? Мало ли было образованнейших, культурнейших купцов? Братья Третьяковы, Савва Мамонтов, К.С.Станиславский - все они, как и многие другие деятели русской культуры, были купцы. Однако следует иметь в виду, что все эти люди жили в другое время - почти полвека спустя. А тогда, в шестидесятые годы, купцы, как бы кто из них богат ни был, и по "одежке" и по уровню образованности мало отличались от купцов А.Н.Островского или от щедринского Дерунова. Конечно, мог и в те годы встретиться европейски образованный молодой купец - хотя бы в качестве того самого исключения, которое только подтверждает правило, но "соль" ситуации заключалась в том, что перед Суворовым оказался дворянин, перешедший в купечество: ведь лицей был одним из самых привилегированных учебных заведений в России, и туда принимали только дворянских детей. С мольеровских времен европейский мещанин - а русский был нисколько не "хуже" и не "лучше" - рвался во дворяне, а вот теперь дворянин пошел в купцы, в мещане!

М.Е.Салтыков-Щедрин, сам в свое время окончивший лицей, назвал его заведением "для государственных младенцев": лицеистов готовили к тому, чтобы они впоследствии заняли в правительственном аппарате самые высокие посты. За немногими исключениями так оно и происходило; достаточно сказать, что тогдашний министр иностранных дел князь А.М.Горчаков был лицеистом первого, пушкинского, выпуска. А.А.Суворову не трудно было догадаться, что русский дворянин Николай Александрович Серно-Соловьевич отказался от блестящей, по понятиям дворянской среды, карьеры, от традиционных привилегий и почестей и перешел в купечество вовсе не ради того, чтобы нажить капитал: в те годы и "настоящие"-то купцы на книжной торговле чаще терпели убытки, а то и разорялись, чем богатели. Но для чего же?

Примерно через год-полтора Суворов узнал, что его странный посетитель революционер, вместе с Герценом и Огаревым создавший тайное общество "Земля и воля", и его магазин был чем-то вроде клуба, где собирались люди передовых убеждений, среди которых он и его товарищи по тайному обществу искали возможных соратников.

Конечно, это был случай особый, но вместе с тем и типичный для шестидесятых годов. Большая часть людей, отказавшихся от чиновничьей или военной карьеры и занявшихся той или иной частной, неказенной деятельностью, к числу революционеров не принадлежала и свое поведение прямо и непосредственно с политической борьбой не связывала. Они преследовали чисто просветительные цели. Между ними было распространено убеждение, что люди, принадлежащие к так называемому образованному обществу - дворяне ли они, разночинцы ли, - обязаны "вернуть долг народу", то есть нести народу знания и таким образом помочь ему преодолеть вековую бедность и нищету. Они заводили издательства, чтобы выпускать книги для народа; их усилиями во многих городах России была создана целая сеть воскресных школ, в которых профессора университетов, преподаватели гимназий, студенты, литераторы, офицеры по воскресеньям бесплатно обучали всех желающих и прежде всего, конечно, тех, кто по бедности не мог учиться в казенных учебных заведениях. Но эта просветительная по своему характеру деятельность была неотъемлемой частью всего освободительного движения шестидесятых годов: осознавая и ценя собственное человеческое достоинство, эти люди хотели донести принципы свободы и гуманности до народа.

3

К.М.Станюкович, рассказывая в повести "Беспокойный адмирал" о благородном мичмане Леонтьеве, заметил, что тот вступал в жизнь "с самыми светлыми надеждами вскормленника шестидесятых годов". С не меньшими основаниями это можно сказать и о самом писателе. В корпусе он был постоянным читателем "Современника", писал стихи в духе Некрасова и некоторые из них даже печатал. Неизвестно, какие сочинения Герцена довелось ему читать в те годы, но едва ли можно сомневаться в том, что он многое знал о его деятельности и, как большая часть молодых людей того времени, был восторженным его почитателем.

Само собой разумеется, что чем больше и непосредственнее отдавался он освободительным идеям и настроениям, тем решительнее отвергал те казарменные идеалы, которыми вдохновлялись старые - еще николаевских времен - корпусные наставники и начальники, и тем нестерпимее становились строевые премудрости, хотя давались они ему без особенного труда и среди своих однокурсников он считался одним из первых. Назревала необходимость выбора - почти по Некрасову:

В нас под кровлею отеческой

Не запало ни одно

Жизни чистой, человеческой

Плодотворное зерно.

Будь счастливей! Силу новую

Благородных юных дней

В форму старую, готовую

Необдуманно не лей!

Жизни вольным впечатлениям

Душу вольную отдай,

Человеческим стремлениям

В ней проснуться не мешай.

И выбор был сделан. За несколько месяцев до выпуска из корпуса К.М.Станюкович объявил отцу о своем решении отказаться от карьеры военного моряка и поступить в университет. Драматические подробности этого объяснения, по-видимому, весьма достоверно воспроизведены в повести "Грозный адмирал". Старый николаевский служака в глубине души, видно, не очень верил в твердость намерений своего младшего сына; он добился назначения кадета Станюковича в кругосветное плавание, по-видимому, полагая, что за годы плавания "блажь" рассеется и все встанет на свое место. Сын уступил и согласился отправиться в эту длительную экспедицию, потому что у него были свои расчеты: получить мичмана и, уже не спрашивая разрешения отца, сразу же выйти в отставку, чтобы жить так, как он сам хочет.

В конце концов действительно все, хоть и в разные сроки, встало на свое место. Только итоговые результаты складывались несколько не так, как рассчитывали участники этого спора "двух веков". Мечта отца осуществилась: имя Станюковичей навсегда запечатлелось в истории русского флота. Долго ли бы помнили русские военные моряки адмирала Михаила Николаевича Станюковича, как известно, не отличавшегося выдающимися боевыми подвигами, если бы его младший сын - вопреки своей воле! - не совершил бы этого трехлетнего кругосветного плавания, давшего ему столько впечатлении, что их "хватило" почти на все написанные им впоследствии морские рассказы и повести.

Планы юного спорщика тоже осуществились. В октябре 1860 года, когда корвет "Калевала" уходил с кронштадтского рейда, кадет Станюкович, наверно, не думал о том, что бескрайние океанские просторы, встреча с которыми ему предстояла, так сказать, ждут его слова и что сочинения о море и о моряках навеки утвердят его имя в русской литературе. Во все три года плавания он исправно нес нелегкое бремя морской службы, успешно сдал гардемаринские экзамены; матросы его считали "добрым барином", у начальников он был на хорошем счету, и скоро его заметил сам командующий тихоокеанской эскадры адмирал А.А.Попов.

Последнее обстоятельство имело в жизни Станюковича важное значение. Сподвижник В.А.Корнилова и П.С.Нахимова, Андрей Александрович Попов был богато одаренным, широко образованным человеком, в характере которого благородная прямота и доброжелательность причудливо сочетались с приступами неудержимой гневливости. Он знал будущего писателя еще ребенком, но теперь особое на него внимание обратил, конечно, не только поэтому: гардемарин Станюкович выделялся среди своих сверстников начитанностью, любознательностью и тем обостренным чувством собственного достоинства, которое было так свойственно лучшим из молодых шестидесятников. А.А.Попов относился к нему с большим доверием, поручая ответственнейшие задания, требовавшие умения самостоятельно ориентироваться в самых сложных и неожиданных обстоятельствах.