Избранное в 2-х томах (Том 1, Повести и рассказы) - Друцэ Ион Пантелеевич. Страница 1
Друцэ Ион
Избранное в 2-х томах (Том 1, Повести и рассказы)
Ион Друцэ
Избранное в 2-х тт.
Том 1
Повести Рассказы
В первый том избранных произведений вошли повести и рассказы о молдавском селе первых послевоенных лет, 50-х и 60-х годов нашего столетия. Они посвящены первой любви ("Недолгий век зеленого листа"), прощанию сыновей с отчим домом ("Последний месяц осени"), сельскому учителю ("Запах спелой айвы"). Читатель найдет здесь также очерк о путешествии по Прибалтике ("Моцарт в конце лета") и историческую балладу об уходе Л. Н. Толстого из Ясной Поляны ("Возвращение на круги своя").
СОДЕРЖАНИЕ
Древо народной жизни. Вступительная статья В. Кравченко
РАССКАЗЫ
По-молдавски. Перевод М. Хазин
Пошел, гнедой, пошел... Перевод М. Хазин
Следы. Перевод М. Хазин
Тоска по людям
Клен - он знает свое дело... Перевод М. Хазин
Клочок своей земли
Гусачок. Перевод М. Хазин
Падурянка
Темные очки в деревне
Искушение. Перевод М. Хазин
Арионешты
Бадя Чиреш. Перевод М. Хазин
Сани
Разговор о погоде
ПОВЕСТИ
Недолгий век зеленого листа
Последний месяц осени
Моцарт в конце лета
Запах спелой айвы
Возвращение на круги своя
Примечания
ДРЕВО НАРОДНОЙ ЖИЗНИ
Днестр ты наш, Днестринушка,
Священная вода!
"Стоял тот орех, могучий и задорный, с лозовым плетнем под мышкой и, едва завидя меня, весело подбадривал:
- Вот это по-нашему, вот это здорово!
Было, конечно, здорово, хотя поди же ты разбери, что именно здорово..."
Может, то, что мальчишка доводился сыном тем, кому доводился; что мать зашила ему рубашку, не спросив, где и как он ее разодрал; что под шепот листвы вдруг взлетала на крыльях фантазия - и вот уже он ни с того ни с сего становится королем всего государства ("Что за радость в румынском государстве - забросали шапками все небо. А я хожу по дворцу и бублики жую"); созывает он советников и наказывает дать отцу пару коней молодых и две коровы ("Вдруг одна яловая или еще не отелилась - вторая как раз и доится..."); потом идет войной против тех, кто все притеснял да чинил одну пакость за другой, - словом, устраивает мальчишка вместе с орехом весь мир по своему разумению, и само детство его словно выткано из этого ласкового и чуть грустного шепота: "А все-таки здорово!"
Сколько времени, сколько людей, сколько дорог ушло с той поры! Другие теперь дороги проходят через село, другие деревья ласкают тенью другие дома, а орех тот живет и поныне.
"Пронес я его с собой через все эти годы, по всем дорогам - как и когда-то, роняет он осенью листву, а весной учит ее шептать. Такой же он ласковый, такой же говорливый... И всегда, когда трудно мне или хорошо, когда начинаю или заканчиваю что-либо, слышу рядом одобрительный шепот:
- Вот это по-нашему, вот это здорово!"
Мы намеренно передали канву рассказа Друцэ "Ореховый шепот", дабы нагляднее показать, как под пером писателя орех превращается в емкий ассоциативный образ, вбирающий и милую память детства, и осмысленную наполненность бытия, и мудрую красоту природы, и властный разбег времени, и щемящую призывность мечты, и, конечно же, самое дорогое - Родину.
Чем-то знаком нам этот орех (вспомним могучий дуб из "Войны и мира" Л. Толстого, старую мать Облога - сосну из "Русского леса" Л. Леонова, дубового великана из "Липяг" С. Крутилина, наконец, воспетую в десятках произведений русскую березу) и в то же время незнаком - как все, что отмечено печатью самобытности. Что-то есть в нем заветное для писателя и вместе с тем. понятное и близкое нам.
И в этом Друцэ: в умении выразить общезначимое и глубоко личное, в тяготении к емкому символу и широкозахватному тропу, в приверженности к лукавой улыбке и раздумчивой грусти, - весь в потребности высказаться так, как это свойственно только ему ("Калитка наша всегда была открыта, чтоб каждый прохожий мог взять этого шелесту сколько захочет"; "Редко теперь встретишь старого коня, что побывал на войне и помнит кое-что о ней, рассказывает молодым коням, а те смеются и считают, что это все сказки...").
В произведениях Друцэ, писателя преимущественно деревенской темы, нашел свое воплощение взволнованный сказ о судьбах трудового молдавского крестьянства в переломные периоды его жизни, о крутых перевалах его социально-исторического пути - от убогого патриархального уклада (когда хлебопашца изматывали "сборы поземельных налогов", "дикая погоня за землей", нескончаемые земельные тяжбы, выкармливавшие "до розовых лоснящихся щек огромное количество адвокатов"; когда весь мир его суживался до двух металлических звуков - "...звона медяков" и "скрипа плуга"), до нового, социалистического жизнеустройства (когда вчерашний крестьянин осознает свою причастность к историческому процессу обновления жизни: "Вместе со своими односельчанами мы выбрались из большой бедности, мы перестроили заново поля, деревню и саму крестьянскую жизнь. Каждое утро я просыпался с сознанием той новизны, которая нас окружает, и я чувствовал то, что можно назвать счастьем...") *.
Заметим, критика не раз вменяла в вину Друцэ этакую склонность к абстрактному гуманизму, элегичность и благостность в изображении жизни, умиленное любование патриархальной стариной, недостаточно глубокое освещение социальных процессов и т. п. Такого рода суждения нет-нет да и появляются еще в печати.
Наличие спорных точек зрения на понимание природы творчества Друцэ обязывает нас чаще апеллировать к тексту произведений, который не только делает разговор более конкретным, но и убедительно говорит сам за себя.
"Конкретное, - писал К. Маркс, - потому конкретно, что оно есть сочетание многочисленных определений, являясь единством многообразного" **.
* Друцэ И. П. Именем земли и солнца. Пьесы. - М.: "Искусство", 1977, с. 191.
** Маркс К. К критике политической экономии. - М.: Госполитиздат, 1949, с. 213.
Думается, что сложное, самобытное творчество писателя (кстати, с трудом поддающееся пересказу, ибо оно не так сюжетно, как лирично и эмоционально) нуждается в более внимательном прочтении, в более доказательной оценке его бесспорных достоинств и спорных недостатков, с непременным учетом того, что не все общепринятые схемы иной раз приложимы к поправшему их дарованию.
Но вернемся к сказанному выше.
Старое и новое в жизни бессарабского села - это прежде всего утраты и приобретения, беды и радости Сорокской степи, олицетворяющей в произведениях писателя правобережное Приднестровье.
Мы не оговорились, соотнеся Сорокскую степь не со всей Молдавией, а с ее правобережной частью, находившейся более двух десятилетий под игом румынских бояр и вновь воссоединенной с Советской страной лишь в 1940 году. Данное обстоятельство имеет важное значение для осмысления писательской трактовки как социальных характеров, так и исторических судеб этого края, что, к сожалению, не всегда учитывается критиками.
Итак, о Сорокской степи. "Здесь все могло быть. Говорят даже, что много тысяч лет тому назад стояло тут широкое, ласковое море. Но и у морей есть свои сроки, они тоже в положенное время собирают свои пожитки. Ушло и это море, оставив степи в наследство широкий, огромный простор с мелкой, едва прописанной волной" *.
* Здесь и далее цитаты, не сопровождаемые сносками, даются по изданию: Друцэ Ион. Белая церковь. Бремя нашей доброты. - М.: Мол. гвардия, 1983.
О многом могла бы рассказать Сорокская степь: и как "старательно носит сотни лет, от зерна к зерну, вкус хлеба насущного"; и как "гул земли вдруг вырвался наружу, засвистел пулями, загрохотал взрывами, и земля запросила глоток, последний глоток воды..."; и как "...опустошенная двухлетней засухой, захороненная в собственной ныли", лежала она "бездыханная и, казалось, вымерла вся"; и как ныне "старательно отдается из года в год стихии изобилия, и нет конца этим тоннам, этим гектолитрам, этим вагонам и цистернам".