Огни на реке - Дубов Николай Иванович. Страница 11

— Какие арбузы?

— Вот этот мичуринец растит. Думает своими арбузами мир удивить!

Тимофей упрямо наклоняет голову и, глядя исподлобья, как бычок, внушительно говорит:

— Ну, арбуз и при коммунизме нужен.

— А как же! Без твоих арбузов разве коммунизм построишь?

— Построишь. А с ними же лучше! Вот у нас южные сорта не вызревают, а я добьюсь, чтобы вызревали. И не брошу, пока не добьюсь. А ты свое радио бросишь?

— Сравнял! То ж техника!

Видно по всему, что спор этот возник давно и конца ему не предвидится. Миша взглядывает на солнце и поднимается.

— Я пошел: скоро на дежурство, — деловито говорит он. — Ты, арбузятник, пойдешь или останешься?

— Ну чего же я останусь? Я тоже пойду… Ты его не слушай, — говорит он Косте. — Приходи ко мне, сам увидишь…

— Ага! — подхватывает Нюра — Мы вместе придем! Да, Костя? Конечно, придем!

Тимофей и Миша делают несколько шагов и останавливаются.

— Нюрк, а Нюрк! — окликает Миша. — Попроси у батьки лодку, а? На ночь бы… Вот бы рыбы наловили!

— Не даст, — трясет головой Нюра. — Знаете что? Давайте вместе попросим! Я подготовлю почву — да? — а вы приходите, и попросим. Если вместе, может, даст…

— Ладно.

Ребята уходят в село, Костя и Нюра бегут домой.

НА ОСТРОВЕ

После обеда на берегу появляются Тимофей и Миша. В руках у них ведра, какие-то узлы, удочки. Но они не подходят к домику бакенщика, а скрываются на некоторое время за уступом берега, потом появляются снова, но уже с пустыми руками, и идут по берегу, словно прогуливаясь. Нюра тоже видит эти маневры и начинает "готовить почву":

— Тато, что, лодка не течет, которую мы смолили? А как ты думаешь, если бы вот я и Костя — мы бы с ней справились? Ну, например, чтобы переправиться через Днепр. Он уже совсем хорошо гребет. Да? Ну, не вдвоем, а втроем или вчетвером. Она же легкая! Ты сам говорил, что на ней грудной младенец может плыть.

— Ты чего-то крутишь, Аннушка! — прищуривается Ефим Кондратьевич. Давай-ка уж начистоту. Что-то вон и дружки твои по берегу слоняются… Чего вы надумали?

Нюра пугается, что своей подготовкой она все испортила.

— Мы ничего не надумали! — оправдывается она. — Вот хоть у них спроси… Ребята, идите сюда!

Миша и Тимофей о чем-то переговариваются, потом Миша бежит к ним, а Тимофей остается на месте.

— Здрасьте, дядя Ефим! — весело кричит Миша еще издали. — Можно, да? Вся подвижная фигурка его выражает ликованье и нетерпенье.

— Что можно?

Миша осекается, укоризненно и недоуменно смотрит на Нюру: какая же это подготовка?

— Да мы думали… Мы хотели на остров. Рыбу половить.

— А что вам здесь не ловится?

— Так здесь разве клёв? — Лицо и вся Мишина фигура изображают крайнюю степень презрения. — Здесь же клёву никакого нет. Вот на Старице — да! Мы и хотели на ночь…

— На ночь? — Ефим Кондратьевич даже присвистнул. — А кто же поедет?

— Ну, мы, — показывает Миша.

— Нет, так дело не пойдет. А Тимофей что, не хочет? Чего он там топчется?

— Он хочет. Только он говорит: я, говорит, не пойду, я не красноречивый, я все дело испорчу…

— А ты, значит, красноречивый?

Миша смущенно смеется, не зная, что ответить, и машет рукой приятелю, чтобы тот подошел.

— Вот что, — говорит Ефим Кондратьевич, — лодку я дам, только при одном условии… если примете меня в свою компанию.

— Да мы!.. Да разве!.. Да конечно! — в один голос вопят ребята.

— Ох, татко, ты ж у меня и хитрый, ты ж у меня и молодец! А когда можно? Сейчас? Ребята, тащите свои вещи!

— Вон вы какие запасливые! — усмехается Ефим Кондратьевич. — Вещи тащите, а поедем, когда я в объезд отправлюсь. Только ты, Аннушка, хлеба запаси на всю команду, а то улов будет ли, нет ли, а есть захочется.

— Я сейчас! Я и картошки, я всё!.. — выпаливает Нюра и вихрем летит домой.

Задолго до вечера все пожитки уложены в лодку. Ефим Кондратьевич добавляет к ним большое рядно и свой брезентовый дождевик. Жесткий дождевик гремит так, словно сделан из листового железа.

Как ни медленно ползет солнце по небу, оно наконец склоняется к круче, за которой прячется село, и Ефим Кондратьевич дает команду садиться. Миша и Тимофей берутся за весла, Нюра вооружается кормовым, а Костя и Ефим Кондратьевич едут пассажирами.

— Ну, забирайте свои пожитки! — говорит Ефим Кондратьевич, когда лодка, шипя, въезжает носом на песчаную отмель острова. — "Ловись, рыбка, большая и маленькая…" Только уговор: в воду не лезть! Обманете — больше не поверю, и лодки вам не видать.

— Ну, станем мы обманывать, дядя Ефим! — рассудительно говорит Тимофей.

— Бывает…

— Ну, это когда было… — сконфуженно тянет Тимофей, а Миша делает вид, что он сверх всякой меры занят вещами и ничего не слышит.

— Да ведь с тех пор у вас усы-то не выросли! — смеется Ефим Кондратьевич и отчаливает.

— Это мы прошлым летом потихоньку хотели лодку взять, а дядя Ефим нас застукал. Ну, мы сказали, что она сама сорвалась, а мы ее поймали… Ну, а дядя Ефим не поверил…

— Ладно тебе! — обрывает приятеля Миша. — Теперь до утра будешь нукать… Бери мешок!

Тимофей, Нюра и Миша деловито пробираются через заросли тальника. Они озабочены лишь одним — выбрать место получше — и не интересуются окружающим.

А Костя охвачен волнением. За свою уже долгую, по его мнению, жизнь он бывал лишь на одном острове — Трухановом. Но что это за остров! Он весь застроен водными станциями, будками, киосками, утыкан щитами, на которых написаны "Правила поведения на воде". И народу там всегда больше, чем на Крещатике.

Здесь нет киосков и правил, водных станций и грибков. И ни одного человека. Самый настоящий необитаемый остров. Даже стрижи попрятались в свои норки, и лишь стайки мошкары танцуют над кустами в розовых лучах заходящего солнца.

Костя отстает от товарищей и сворачивает влево. Едва слышно шурша, под ногами осыпается сухой белый песок, а Косте видится, будто он пробирается то через сплетение лиан, то через мангровые заросли, под ногами у него грохочут обломки вулканической лавы или хлюпают коварные зыбучие пески. По Костиной спине пробегает холодок, даже шевелятся на затылке коротко остриженные волосы.

Костя подбирает с земли толстую кривую ветку, пригибается. Шаг его становится пружинистей. Он готов ко всему. Волков и медведей здесь нет, но змеи же могут быть… Косте видится, как, злобно шипя, гадюка напрягает свое тело, свернутое в кольца, и бросается на него, а он молниеносным ударом раздробляет ей голову и отбрасывает в сторону судорожно извивающееся тело… Или, например…

Заросли лозняка обрываются на берегу маленького заливчика. На ветках, листьях и всяком мусоре, прибитом волнами, сидит огромная лягушка и испуганно таращится на Костю, потом подпрыгивает и, перевернувшись в воздухе, шлепается в воду.

— Костя! Костя! Где ты? Ау-у! — доносится голос Нюры.

Костя отбрасывает палку и выпрямляется. С треском и шумом пробираясь через тальник к заливчику, выбегает Нюра. Лицо ее встревожено.

— Почему ты ушел? Я… мы так испугались! — негодующе говорит она, но, заглянув Косте в лицо, сразу меняет тон. — Ты думал? Да? Я тоже. Я, когда одна, как начну думать, как начну думать!.. А там Тимка уже окуня поймал. Вот такого! Нет, не совсем такого, ну, вот такого… Пойдем!

Лов в самом разгаре. Тимофей, забросив удочки, сидит спокойно и смотрит на воду. Миша Цыганенок "переживает" за двоих. Он поминутно хватается за удилища, привскакивает, снова садится, сердито шипит на неподвижного Тимофея, когда у того клюет, то и дело меняет наживку, переставляет удочки, долго и азартно плюет на насаженных червяков и так суетится, что, если бы от этого зависел улов, у него был бы уже полный кукан. Но на его кукане две маленькие красноперки, а у Тимофея их уже полдесятка и порядочный окунь.

— Что ты сидишь, чучело? Клюет… Клюет! Слышишь? — негодует Миша.