Буря мечей. Пир стервятников - Мартин Джордж Р.Р.. Страница 41

– Саймон говорит, на пиру будет семьдесят семь блюд и большой пирог, в который запекут сто голубей. Когда пирог разрежут, они вылетят.

– А потом усядутся на стропилах и будут гадить на головы гостям. – Тирион уже имел дело с подобного рода свадебными пирогами и подозревал, что его голуби предпочитают всем остальным.

– Можно, я наряжусь в шелк и бархат и пойду как леди, а не как служанка? Никто и не узнает, кто я такая.

Еще как узнают, подумал Тирион.

– Леди Танда может удивиться, откуда на горничной ее дочери столько драгоценностей.

– Саймон говорит, гостей будет целая тысяча. Она меня и не увидит. Я найду себе место в темном уголке ниже солонки, а когда ты выйдешь по нужде, улизну и встречусь с тобой. – Она взяла его член в ладони. – Под платье я ничего надевать не стану, и милорду даже развязывать ничего не придется. – Ее пальцы дразнили его, двигаясь вверх и вниз. – А если захочешь, я сделаю вот так. – Она охватила его плоть губами.

На этот раз он продержался подольше. Шая свернулась калачиком рядом с ним.

– Ты ведь позволишь мне пойти, правда?

– Шая, – простонал он, – это опасно.

Она замолчала. Тирион пытался говорить о другом, но каждый раз натыкался на стену надутой учтивости, столь же ледяную и неподатливую, как та Стена, которую он посетил на севере. Боги праведные, устало думал он, следя, как догорает свеча, – как я мог допустить такое снова, после Тиши? Или я в самом деле такой дурак, каким считает меня отец? Он охотно пообещал бы ей все, что она хочет, и ввел бы ее в свою опочивальню, и одел бы в шелк и бархат, которые она так любит. Будь его воля, на свадьбе у Джоффри она сидела бы рядом с ним и плясала со всеми медведями подряд. Но если бы ее повесили, он бы этого не вынес.

Когда свеча догорела, Тирион освободился из объятий Шаи и зажег другую, а потом принялся простукивать стены, ища потайную дверь. Шая, сидевшая, поджав ноги и охватив себя руками, долго смотрела на него и наконец сказала:

– Это под кроватью. Люк и ступеньки.

– Под кроватью? – недоверчиво повторил он. – Да ведь она каменная. Сто пудов весит.

– Варис на что-то нажимает, и она поднимается в воздух. Я спросила, как он это делает, а он говорит – это волшебство.

– Угу, – не сдержал усмешки Тирион. – Такое волшебство называется «противовес».

– Мне надо идти, – сказала Шая и встала. – Иногда, если ребенок сильно брыкается, Лоллис просыпается и зовет меня.

– Варис вот-вот вернется. Он, думаю, слушает все, о чем мы тут говорим. – Тирион поставил свечу. На бриджах спереди виднелось мокрое пятно, но авось в темноте его никто не заметит. Шае он велел одеться и ждать евнуха.

– Ладно, подожду. Ты мой лев, правда? Мой гигант Ланнистер?

– Да. А ты…

– …твоя шлюха. – Она приложила палец к его губам. – Знаю, знаю. Твоей леди я быть не могу, иначе ты бы взял меня на праздник. Ну ничего. Мне и шлюхой твоей нравится быть. Ты только не отпускай меня никуда, мой лев, и береги меня.

– Хорошо, – пообещал он, а голос внутри кричал: дурак ты, дурак. Ну зачем ты это сказал? Ты же собирался отослать ее прочь! Тирион, вопреки всему, поцеловал Шаю еще раз.

Обратная дорога показалась ему долгой и одинокой. Подрик Пейн уже спал на своем тюфячке в ногах кровати, но Тирион разбудил его и сказал:

– Бронна мне.

– Сира Бронна? – Под протер глаза. – Привести его, милорд?

– О нет, я разбудил тебя для того, чтобы обсудить, как он одевается. – Сарказм Тириона пропал понапрасну – Под только вытаращился на него, и он, воздев в отчаянии руки, сказал: – Да. Приведи его. Прямо сейчас.

Парень поспешно оделся и опрометью выскочил из комнаты. «Неужели я действительно такой страшный?» Тирион переоделся в халат и налил себе вина.

Миновало уже полночи, и он допивал третью чашу, когда Под наконец вернулся с рыцарем-наемником.

– Надеюсь, у парня была веская причина вытащить меня от Катаи, – сказал Бронн, усаживаясь.

– От Катаи? – раздраженно повторил Тирион.

– Хорошо быть рыцарем – не надо больше выискивать бордели подешевле, – ухмыльнулся Бронн. – Теперь Алаяйя и Мареи лежат на одной перинке с сиром Бронном посередке.

Тирион постарался подавить свое раздражение. Бронн имеет такое же право спать с Алаяйей, как любой другой, но все же… Тирион-то к ней ни разу не прикоснулся, несмотря на то что хотел. Правда, Бронн об этом знать не может. Сам он не осмеливался больше ходить к Катае. Если он пойдет, Серсея позаботится, чтобы отец об этом услышал, и тогда Яйя одними плетьми не отделается. Он послал ей серебряное, с яшмой, ожерелье и пару таких же браслетов в качестве извинения, но что до остального…

Ладно, нечего терзать себя попусту.

– Есть один певец, именующий себя Саймон Серебряный Язык, – устало молвил Тирион, отгоняя от себя чувство вины. – Иногда он играет для дочери леди Танды.

– Ну и что?

Убей его, следовало бы сказать – но ведь Саймон ничего такого не делает, только песни поет. И забивает Шае голову голубями и пляшущими медведями.

– Найди его, – сказал Тирион. – Найди, пока кто-нибудь другой не нашел.

Арья

Копаясь в огороде покойника, она услышала пение.

Арья замерла, недвижная как камень, зажав в руке три тощие морковки. При мысли о Кровавых Скоморохах и людях Русе Болтона по ней прошла дрожь. Так нечестно. Особенно теперь, когда они наконец добрались до Трезубца и думали, что опасность почти миновала.

Только с чего Скоморохи стали бы петь?

Песня разносилась вверх по реке из-за маленького пригорка на востоке.

– В Чаячьем городе девушка ждет, хей-хо, хей-хо!

Арья встала с морковками в руке. Похоже было, что певец идет по дороге вдоль реки. Пирожок в капусте, судя по выражению его лица, тоже услышал. Джендри спал в тени сожженного дома и не слышал ничего.

– Жди и надейся, твой милый придет, хей-хо, хей-хо!

За тихим плеском реки Арье, кроме голоса, послышались и звуки арфы.

– Слышишь? – хрипло прошептал Пирожок, прижимая к груди кочан капусты. Идет кто-то.

– Буди Джендри, только без шума, – велела она. – Потряси его. – Джендри просыпался легко в отличие от Пирожка, который без пинков и криков не поднимался.

– За годы разлуки любовь наградит, хей-хо, хей-хо. – Песня с каждым словом становилась все громче.

Пирожок бросил капусту.

– Надо спрятаться.

Хорошо бы, вот только куда? Сожженный дом и заросший огород торчат на самом берегу. У реки растет несколько ив, а внизу, на отмели, – тростник, но дальше место совсем голое. Не надо было им выходить из леса. Это голод их оттуда выгнал – захотелось овощей набрать. Хлеб и сыр, украденные из Харренхолла, вышли еще шесть дней назад.

– Уведи Джендри и лошадей за дом, – распорядилась Арья. Часть стены уцелела – авось двое мальчишек и трое лошадей сумеют за ней укрыться. Если только лошади будут вести себя тихо, а этому певцу не вздумается порыться в огороде.

– А ты?

– И спрячусь за деревом. Может, он там один. Если привяжется, я его убью. Иди!

Пирожок ушел, а она бросила морковки и вытащила из-за плеча краденый меч. Она носила его за спиной – он был сделан на взрослого мужчину и чиркал по земле, если повесить его на пояс. А уж тяжелый какой! Арья вспоминала свою Иглу всякий раз, как брала в руки эту неуклюжую железяку. Но все-таки это меч, которым можно убить – этого достаточно.

Легко ступая, она укрылась за стволом старой плакучей ивы на повороте дороги, вдавив колено в илистую, поросшую травой почву. «Старые боги, – молилась она под звуки песни, – древесные боги, укройте меня, и пусть он пройдет мимо. – Но тут одна из лошадей заржала, и песня оборвалась. – Он слышал – но, может быть, он там один, а если нет, то ведь они могут так же бояться нас, как мы их».

– Слыхал? – спросил мужской голос. – Там за стеной кто-то есть.

– Точно, – ответил другой голос, пониже. – Как по-твоему, Лучник, кто это может быть?