Грезы Февра (сборник) - Мартин Джордж Р.Р.. Страница 56

После того как подали кофе с коньяком, официанты ушли. В большом салоне парохода не осталось никого, кроме Эбнера Марша и ночного народа. Марш отхлебнул коньяка и услышал громкий звук, произведенный этим действием. Только после этого он сообразил, что разговоры стихли.

– Наконец мы все вместе, – спокойным голосом произнес Джошуа Йорк. – Для людей ночи наступает новый период. Те, кто живет в дневное время суток, могли бы назвать это рассветом. – Он улыбнулся. – Для нас более подходящей метафорой могло бы стать выражение «новый закат». Сейчас я хочу, чтобы вы меня выслушали. Позвольте посвятить вас в мои планы. – Джошуа поднялся и начал свое вдохновенное выступление.

Как долго он говорил, Эбнер Марш не знал. Все это Марш уже слышал раньше: свобода от красной жажды, конец страху, взаимное доверие между днем и ночью, преимущества, которые сулит партнерство бывших врагов, великая новая эпоха… Джошуа говорил и говорил. Речь его была вдохновенной и изобиловала стихотворными цитатами и вескими словами. Марша больше интересовала реакция присутствующих. Он с интересом наблюдал за рядом бледных лиц по обе стороны стола. Все они смотрели на Джошуа и молча внимали ему. Но все они были разными. Саймон взбудораженно переводил взгляд с Йорка на Джулиана и обратно, Жан Ардан слушал Джошуа с восторгом и восхищением. Другие лица оставались непроницаемыми, равнодушными и холодными, недоступными для понимания. Раймон Ортега криво усмехался, большой увалень по имени Курт хмурился, Валерия нервничала, на жестком, худом лице Кэтрин застыло выражение такой откровенной ненависти, что Марша передернуло.

Тогда Марш перевел взгляд туда, где сидел Деймон Джулиан, и обнаружил, что Джулиан смотрит прямо на него. Его черные глаза горели, как два куска антрацита. В них Марш увидел бездонные глубины, мрачную бездну, в любую минуту готовую поглотить их всех. Он отвел глаза в сторону, не желая даже попытаться пересмотреть Джулиана, как когда-то в «Доме переселенца» по глупости попытался пересмотреть Йорка. Джулиан, улыбаясь, время от времени посматривал на Джошуа, прихлебывал холодный кофе и слушал. Эта улыбка Эбнеру Маршу совсем не нравилась, как не нравились бездонные глубины глаз. Его внезапно снова объял страх.

Наконец Джошуа закончил и сел.

– Пароход – превосходная идея, – удовлетворенно отметил Джулиан. Тихий мягкий голос тем не менее хорошо был слышен во всем салоне. – Твой напиток, возможно, даже будет полезен. Время от времени. Обо всем остальном, Джошуа, тебе лучше забыть. – Тон его был обворожителен, улыбка спокойной и ослепительной.

Кто-то со свистом вдохнул воздух, но никто не осмелился произнести ни слова. Эбнер Марш напрягся и распрямил спину. Джошуа нахмурился:

– Простите?

Джошуа лениво взмахнул рукой:

– Твоя история печалит меня, Джошуа. Выросший среди скотины, ты и рассуждаешь, как они. Конечно, это не твоя вина. Со временем ты все поймешь и проявишь свою истинную натуру. Тебя испортили маленькие животные, среди которых ты жил, ты проникся духом их ничтожной нравственности, их жалких религий, их утомительных мечтаний.

– О чем это вы? – рассердился Джошуа.

Джулиан не ответил ему прямо, а повернулся к Маршу:

– Капитан Марш, – начал он, – жаркое, которое так вам понравилось, когда-то было частью тела живой твари. Как вы думаете, если бы это животное умело говорить, оно бы согласилось быть съеденным? – Властные черные глаза застыли на Марше и требовали ответа.

– Я… черт, нет… но…

– Тем не менее вы его съели? – Джулиан непринужденно рассмеялся. – Конечно, вы со мной согласны, капитан. Не стоит стыдиться.

– Я и не стыжусь, – упрямо сказал Марш. – Это всего-навсего корова.

– Разумеется, это всего-навсего корова, – сказал Джулиан, – скотина всегда скотина. – Он снова посмотрел на Джошуа Йорка. – С точки зрения скотины, однако, все не так однозначно. Капитан, разумеется, предельно спокоен, ему плевать. Он стоит на порядок выше, чем корова. Его природа требует убивать, чтобы есть, и судьба коровы – быть убитой и съеденной. Как видишь, Джошуа, все действительно очень просто.

Твои ошибки проистекают из того факта, что ты воспитывался среди коров, которые научили тебя не употреблять их в пищу. Зло… Где ты выкопал это понятие? У них, несомненно, у скота. Добро и зло – слова из лексикона животных, пустые и никчемные, придуманные для того, чтобы сохранять свои бесполезные жизни. Они живут и умирают, пребывая в вечном страхе перед нами, своим естественным врагом, превосходящим их во всех отношениях. Мы не оставляем их в покое даже в снах, так что они вынуждены искать спасения во лжи. С этой целью они придумали богов, которые якобы имеют над нами власть. Они хотели бы верить, что кресты и святая вода могут воздействовать на нас.

Пойми, дорогой Джошуа, что нет ни добра, ни зла, есть только сила и слабость, хозяева и рабы. Тебя снедает их мораль, их вина и чувство стыда. Как глупо. Это их слова, не наши. Ты проповедуешь новые начинания, но что должны мы начать? Стать скотиной? Сгорать на солнце, работать, как проклятые, поклоняться их богам? Нет. Они – животные, наша естественная добыча, крупная и прекрасная. Вот так устроен мир.

– Нет, – возразил Джошуа Йорк. Он оттолкнул стул и поднялся, возвысившись над столом, как бледный, стройный Голиаф. – Они думают, они мечтают, они построили свой мир, Джулиан. Ты не прав. Мы двоюродные братья, две стороны одной медали. Они – не добыча. Посмотри на то, что они создали! Они несут в мир красоту. А что создали мы? Ничего. Красная жажда стала нашим проклятием.

Деймон Джулиан вздохнул.

– Ах, бедный Джошуа, – произнес он и отхлебнул коньяка. – Пусть скоты создают жизнь, красоту, все, что угодно. А мы возьмем их творения, будем пользоваться ими, как нам понравится. Только так, а не иначе. Мы – господа. Господа не работают. Пусть они шьют платья, а мы будем носить их. Пусть они строят корабли, а мы будем кататься на них. Пусть они мечтают о жизни вечной, а мы будем жить вечно, и пить их жизни, и питаться их кровью. Мы – властелины мира, и в этом наше назначение. Наша судьба, если тебе угодно, дорогой Джошуа. Наслаждайся своей природой, Джошуа, не стремись изменить ее. – Джулиан недобро улыбнулся: – Ты никогда не задавался вопросом, почему Иисус Христос просил своих последователей вкусить его кровь, если они хотят жить вечно?.. Они сгорают от желания быть похожими на нас, так же как черномазые мечтают быть белыми. Видишь, как далеко они зашли. Чтобы поиграть в господ, они даже закабалили своих собственных сородичей.

– Ты тоже, Джулиан, – сказал Джошуа Йорк. В голосе его прозвучала угроза. – Как по-другому можно назвать твое господство над себе подобными? Даже тех, кого ты называешь господами, ты превратил в рабов, подчинив своей извращенной воле.

– Даже среди нас есть сильные и слабые, дорогой Джошуа, – сказал Деймон Джулиан. – Нет ничего противоестественного в том, что сильные должны лидировать. – Джулиан поставил стакан на стол и устремил взгляд в конец стола. – Курт, – обратился он к увальню, – позови Билли.

– Слушаюсь, Деймон, – отозвался толстяк, вставая.

– К чему ты клонишь? – спросил Джошуа, когда Курт, отражаясь в многочисленных зеркалах, вышел из салона.

– Ты достаточно поиграл в скотину, Джошуа, – сказал Джулиан. – Я собираюсь показать тебе, что значит быть господином.

Эбнеру Маршу стало зябко и страшно. Все присутствующие, не мигая, наблюдали за разворачивающейся на их глазах драмой. Хотя Джошуа Йорк и возвышался над сидящим Деймоном Джулианом, он не доминировал над ним. Серые глаза Джошуа источали силу и страстность, присущую человеку. Но Джулиан не человек, подумал Марш.

Через мгновение Курт вернулся. Мрачный Билли, должно быть, стоял прямо за дверью, подобно рабу, ожидая распоряжений хозяина. Курт снова занял свое место. Мрачный Билли проследовал к голове стола. Он что-то нес, и его льдистые глаза горели непонятным восторгом.

Деймон Джулиан рукой смахнул со стола тарелки, освобождая место. Мрачный Билли развернул свою ношу и опустил на скатерть перед Джошуа Йорком маленького коричневого младенца.