Спасенная репутация - Грейси Анна. Страница 23

– Вы очень снисходительны, миссис Блэклок. Предупреждаю: я – нет! – Он допил вино.

Миссис Блэклок. Снова. Как будто она на самом деле его жена. Он уверял ее, что это будет фиктивный брак. Но по закону они женаты, а у мужей есть права. И здесь только одна кровать. Фейт сглотнула.

Снаружи бушевала гроза. В комнате был небольшой эмалированный камин, а в нем лежали дрова, готовые к растопке. Фейт отыскала трутницу и разожгла огонь, радуясь, что нашла себе занятие.

Она постарается не думать о постели до тех пор, пока не придет время ложиться спать. Она понимала, что это трусость – откладывать, но в данный момент отношения между ними были такими приятными и легкими, что и ей хотелось насладиться этим. Пока возможно.

Некоторое время они сидели в молчании, прислушиваясь к грозе.

– Не хотите сыграть в шахматы? – спросил он.

Она поморщилась, вспомнив мучения детских уроков, когда дедушка, прикованный к постели, заставлял их всех учиться играть в шахматы. Только девочки слишком боялись его гневных вспышек, чтобы как следует сосредоточиться.

– Я не очень хорошо играю, но если вы хотите...

– Нет, не беспокойтесь. – Он поднялся и стал ходить по комнате.

Он заполнял маленькую комнату своим присутствием. Это крайне отвлекало: гроза, свирепствующая снаружи, и безмолвное хождение внутри. В попытке нарушить растущее напряжение Фейт выпалила первое, что пришло в голову:

– Стивенс сказал мне, что ваш отец отправил вас в армию против вашей воли.

Он остановился, затем пожал плечами:

– Я был молод. Отец знал меня лучше, чем я сам. Армия подходила моей натуре больше, чем я в то время считал.

Его слова, несмотря на одобрительную оценку, были произнесены с горечью и ножами недовольства собой. Она припомнила слова Стивенса о том, что армия – или это была война? – повлияла на него. «Изменила ею. Убила что-то внутри».

– В каком смысле она подходила вам?

Он резко повернулся и направился к двери.

– Если вы не возражаете, я пойду проверю, как там Вульф и лошади. Эта псина сходит с ума в грозу, а Мак не проявляет должной заботы. Он не может поверить, что чертов пес боится. Мак обещал, что запрет ею в пустом стойле. Но если он этого не сделал, пес может до смерти перепугать лошадей.

– Я не возражаю, – солгала Фейт. О нет, она не возражала против того, чтобы он посмотрел, как там собака: это было вполне понятно. Против чего она возражала, так это против чувства, что у нее перед носом захлопывают дверь.

– Я вернусь к семи, чтобы отвести вас на обед.

Глупо обращать на это внимание, сказала она себе, когда он ушел. Пусть они и женаты, но по-прежнему остаются чужими друг другу. Ее не касается, что он думает о своем отце и об армии. Он имеет право на личную жизнь.

В конце концов, у нее же тоже есть от нею тайны.

Она поежилась, когда ветер и дождь с новой силой обрушились на здание гостиницы. Добавив угля в огонь, она достала свои письменные принадлежности и села за маленький столик, чтобы написать письма родным. Близняшке Хоуп, затем Пруденс, затем дяде Освальду и тете Гасси.

Многие собаки впадают в панику при звуках грозы, но Беовульф не был из их числа. Он не пугался ни грома, ни ружейных выстрелов. Проведать собаку было предлогом. Нику срочно нужно было уйти из той маленькой комнатки с ее большой, высокой кроватью. От грозы, бушующей снаружи, и девушки с мягким голосом и нежной кожей.

Черт бы побрал этих английских гарпий! Он бы придушил обеих, и не только за то, как они обращались с Фейт. Если бы не они, ему не пришлось бы делить комнату со своей женой.

Он обещал ей невинный брак и связан честью не прикасаться к ней. Даже если этот мягкий, нежный голос открывает в нем бездну желаний и потребностей, которые, как он думал, ушли безвозвратно.

И этот ее запах сводил его с ума.

Чем скорее эта проклятая гроза закончится, чем скорее он сможет отослать Фейт в Англию, а сам отправиться в Испанию, тем счастливее будет.

Они с Маком пошли в конюшню. Стивенс чуть раньше спустился на кухню, чтобы познакомиться со вдовой сестрой трактирщика, прославленной поварихой. Сломав защитные барьеры грозной дамы мольбами открыть источник восхитительного аромата, идущего из кухни, он был с пристрастием допрошен. Его ответы, даже для англичанина, были вполне удовлетворительны, и таким образом ему было милостиво разрешено помогав, выполняя мелкие поручения, пока он постигал ее особый способ приготовления креветок в сметанном соусе.

Чуть погодя Николас вернулся в маленькую комнатку и постучал в дверь.

– Обед будет подан через пятнадцать минут. Хотите, чтобы я распорядился принести поднос наверх, или предпочитаете спуститься?

Фейт открыла дверь.

– Я спущусь.

Столовая была набита битком, но хозяин, несмотря па влияние республиканцев, разделил ее на две части: одну – для представителей знати, а другую – для простого люда. Простолюдины обслуживали себя сами. Аристократам подавали и взимали с них дополнительную плату за привилегию. Стивенс пронесся мимо с огромным подносом блюд и подмигнул Фейт. Он выглядел разгоряченным, но счастливым.

Николас философски покачал головой, усаживая Фейт.

– Он безнадежен. Ни минуты не может сидеть без дела. Любит быть нужным.

Фейт улыбнулась. «Все любят быть нужными», – подумала она.

Леди Бринкэт и ее дочь уже сидели за столом. Хозяин шепнул, что кто-то другой согласился уступить им свою комнату.

Когда Стивенс проходил мимо двух дам, Фейт услышала, как девушка сказала:

– Ой, мама! Посмотрите на его лицо! Какое уродство!

Девушка говорит о Стивенсе, с ужасом поняла Фейт. С жестокостью и презрением разглагольствует о его военных увечьях.

Мать ответила громким, презрительным голосом:

– Отведи глаза, моя дорогая. Такому человеку, как этот, не место в столовой. Имей его хозяин xoть малую толику деликатности, он бы убрал такого безобразно уродливого слугу с глаз долой, чтобы не шокировать дам.

Она использует Стивенса, чтобы отомстить Николасу, дошло до Фейт, и внезапно она разозлилась. Резко отодвинув стул, она встала и подошла к с столу, за которым сидели женщины.

– Как вы смеете! – возмутилась она. – Как смеете вы говорить о человеке, который сражался за короля, за свою страну – и за вас! – так бессердечно, так бесчувственно! И вы еще называете себя леди! Вам бы следовало стыдиться такой своей бесчувственности! Вам бы следовало уважать и чтить такого человека, как Стивенс, и не важно, слуга он или нет! Вам следовало бы уважать всех, кто рисковал своей жизнью ради вас и вашего комфорта!

Две женщины уставились на нее, потрясенные, словно на них напала мышь.

Фейт сверлила их гневным взглядом. Грудь ее нервно вздымалась, а глаза щипало от злых слез.

– И если я еще когда-нибудь – хоть раз! – услышу, что вы говорите гадости про лицо Стивенса, я... я побью вас обеих! – Хотела бы она придумать какую-нибудь более действенную угрозу, но была так расстроена, что плохо соображала.

При одной мысли, что кто-то мог использовать шрамы милого, доброго Стивенса, чтобы отомстить Николасу и ей за отказ поделиться комнатой, у нее в жилах вскипала кровь.

Последовало гнетущее молчание. Фейт приготовилась услышать дальнейшие оскорбления от леди Бринкэт и ее дочки, но те, похоже, были так шокированы ее неподобающей выходкой, что ничего не сказали. Лицо леди Бринкэт побелело, а у ее дочки покраснело.

Раздались аплодисменты. Все повернули головы к угловому столику. Николас Блэклок стоял и аплодировал. Фейт потрясенно воззрилась на него.

Дверь кухни распахнулась, и крупная женщина, одетая в белый передник и поварской колпак застыла в дверях. Мадам, повариха. Уперев руки в пышные бедра, она требовательно спросила по-французски:

– Что случилось?

Ее брат, хозяин гостиницы, торопливо перевел то, что английские леди сказали про Стивенса.

Мадам, придя в ярость, раздулась, казалось, до еще больших размеров и, чеканя шаг, подошла к столику леди Бринкэт. Как раз когда она подходила, ее брат закончил переводить слова Фейт, и повариха резко остановилась. Она обняла Фейт и горячо расцеловала в обе щеки. И тут все в столовой зааплодировали. Фейт вспыхнула от смущения, но убежать не могла.