Журнал «Если», 1997 № 12 - Браун Чарльз. Страница 38

Уилли был напуган гораздо сильнее, чем могла заметить Ранди. Он был основательно выбит из колеи еще вчера вечером, когда, уловив запах человеческой крови, предположил, что Джоан совершила что-то совсем недопустимое. Но, прочитав в утренней газете, что жертвой стала именно она, Джоан, и что ее не просто убили, а изуродовали… Изуродовали. Что это означает? Только от одной этой мысли у Уилли кружилась голова, а к горлу подкатывал противный липкий комок.

Уилли вошел в гостиную — бывший кабинет владельца пивоварни. Окнами комната выходила на реку и обставлена была вещами самых разных эпох и стилей, но Уилли считал ее весьма милой. Еще бы: сплошной антиквариат, предмет за предметом собираемый годами. То была мебель, описанная за долги. Уилли привозил ее в свой дом, оплачивая долги дебиторов из собственного кармана.

Едва Уилли успел поставить чайник, как раздался звонок. Уилли резко повернулся и, нахмурившись, уставился на телефон. Отвечать было боязно. Ведь звонить могли из полиции… А может быть, это Ранди? Или кто-то из друзей, вообще не имеющих отношения к этой истории. Уилли провел ладонью по лбу и снял трубку.

— Алло.

— Добрый вечер, Уильям. — Сочный бас принадлежал Джонатану Хармону, и у Уилли от него побежали мурашки. — Я весь день пытаюсь до тебя дозвониться.

— Я был занят, — сказал Уилли.

— Ты уже слышал о девчонке-калеке?

— Джоан, — заметил Уилли. — Ее звали Джоан. Да, я слышал. Все что мне об этом известно, я вычитал в газете.

— Газета принадлежит мне, — напомнил Джонатан. — Уильям, нужно поговорить. Здесь, в «Черном Камне», собираются почти все наши. Пришли уже Зоуи и Эми, с минуты на минуту появится Майкл. Стивен собрался за Лоренсом. Если ты сейчас свободен, он мог бы прихватить и тебя.

— Нет. Может, я и дешевка, но свободен бываю редко. — Уилли засмеялся, стремясь скрыть внезапно нахлынувший страх.

— Уильям, речь идет о жизни и смерти.

— Сдается мне, я слышу угрозу? Так заруби себе на носу: все, что знаю, все, до последнего слова, я написал на бумаге и копии письма раздал нескольким друзьям. — Голос Уилли прозвучал вполне уверенно, хотя, конечно, ничего он не писал и ничего не отдавал друзьям. — Если со мной случиться то же, что и с Джоан, мои послания непременно попадут в полицию. Ты понял меня?

Уилли вдруг показалось, что Джонатан сейчас беззаботно промолвит: «А полиция принадлежит мне», но в течение нескольких секунд из трубки доносились лишь щелчки, затем послышался вздох, после чего заговорил Джонатан:

— Я понимаю, что смерть Джоан потрясла тебя, но…

— Не смей упоминать ее имени! — вскричал Уилли. — Ты, сукин сын, мизинца ее не стоишь! Мне прекрасно известно, какого ты был о ней мнения. И вот еще что, Хармон… Если выяснится, что в ее смерти повинен ты или твой полоумный отпрыск, то однажды ночью я сам наведаюсь в «Черный Камень» и прикончу тебя или вас обоих. Джоан была совсем еще ребенком… Она… Она…

Перед мысленным взором Уилли возник облик Джоан, он услышал ее смех, ему даже почудился ее едва уловимый запах, а затем он, будто воочию, увидел ее бегущей рядом с собой, а еще чуть позже почувствовал, как она трется о него всем телом и как волнами ходят под ее кожей тугие сильные мышцы… По щекам Уилли покатились слезы, а грудь сдавило железным обручем. Джонатан говорил еще что-то, но Уилли, не слушая его, швырнул трубку и немедленно выдернул штекер из телефонной розетки. Заметив, что почти вся вода выкипела, он выключил чайник, достал ингалятор и сделал два блаженных вдоха. Мало-помалу дыхание его восстановилось, слезы высохли, но неизъяснимая боль осталась камнем лежать на душе.

Мысленно вернувшись к недавнему разговору и вспомнив, какие угрозы он только что прокричал в телефон, Уилли спустился на первый этаж и проверил засовы и замки на всех дверях и окнах.

Если бы Ранди действительно вознамерилась снять офис в самой неблагополучной части города, то подыскать для этого более подходящее место, чем Курьерская площадь, ей вряд ли бы удалось. Давным- давно эта площадь была центральной в городе, но крупные престижные магазины давно перекочевали в пригород, поближе к порту, а огромный старый кинотеатр «Замок», уже не в первый раз поменяв владельцев, раздробился на полутемные зальчики, где теперь круглосуточно крутили кино сомнительного содержания либо продавали журналы и книги для взрослых. Единственным островком относительного благополучия здесь оставался большой дом, где на этажах размещалась редакция, а в подвале — типография местной газеты «Курьер». Основатель «Курьера», старый Дуглас Хармон, всегда считал журналистику некоей разновидностью религии, и оттого, видимо, выстроенное на его деньги здание походило на собор. Правда, за пять десятилетий фасад из серого гранита покрылся толстой пленкой копоти, а грозные черты на мордах каменных волков, украшавших стены, основательно сгладились под влиянием кислотных дождей, но здание «Курьера» все же до сих пор напоминало о тех канувших в Лету временах, когда Курьерская площадь по праву считалась сердцем города, а газета — его душой.

Стряхивая с пластикового плаща дождевые капли, в здание «Курьера» вошла Ранди. Плащ был ей велик как минимум на два размера, но поскольку то была не просто верхняя одежда, а своеобразный трофей, отвоеванный у бывшего мужа, носила она его просто из принципа. В холле за конторкой сидел охранник, над его головой висели десятки часов. Некогда они показывали время во всех крупнейших городах Земли, но теперь большинство часов застыли навеки. Холл был столь же мрачен, сколь и лицо охранника.

Ранди сняла шляпку, поправила прическу и, приветливо улыбнувшись, уведомила охранника:

— Я пришла повидаться с Барри Шумахером.

— Третий этаж, — бросил тот, едва взглянув на Ранди, и вновь углубился в яркий глянцевый журнал, лежавший у него на коленях.

Кабина допотопного лифта с железной решеткой, которую надлежало отодвигать вручную, минут пять грохотала и раскачивалась, но все же подняла Ранди на третий этаж. Шумахер задумчиво курил, сидя за своим столом.

— Посмотри в окно, — обратился он к Ранди, едва та успела переступить порог. На тротуаре стояла девица в мини-юбке и мокрой от дождя, облегающей футболке. — На ней же нет лифчика, — заметил Барри. — А ведь торчит не где-нибудь, а перед «Замком». Забывают, что в этом кинотеатре состоялась премьера «Унесенных ветром». Да и многих других замечательных фильмов… Состроив недовольную гримасу, он толчком ноги развернул вращающееся кресло и затушил окурок в пепельнице. — Да, все течет, все изменяется.

— А я плакала, когда умерла мама Бэмби, — призналась Ранди.

— Ты смотрела «Бэмби» в «Замке»? — спросил Шумахер.

Ранди кивнула.

— Помню, меня туда привел отец, но он не плакал. Вообще, плачущим я его видела лишь однажды, но это было много позже и, конечно, не в кино.

— Фрэнк был замечательным человеком, — заметил Шумахер задумчиво.

За последние годы Барри располнел и облысел, но одевался по-прежнему безукоризненно. Ранди помнила его молоденьким поджарым репортером. В те годы он каждую неделю по средам приходил к отцу составить партию в покер. Он шутливо ухаживал за Ранди, обещая жениться, когда она подрастет. Оба весело смеялись этим нехитрым шуткам. Теперь же Шумахер стал совсем другим человеком; казалось, он не улыбался с победы Кеннеди на президентских выборах.

— Так чем я могу тебе помочь? — спросил Барри, немного помолчав.

— Расскажи мне об убийстве на Парковой улице все, что не попало в газету, — попросила Ранди, садясь в кресло напротив.

— С чего ты взяла, что наша газета что-то утаила? — ответил вопросом на вопрос Шумахер.

— Разве ты забыл, что мой отец был полицейским? Именно поэтому мне известно, что полиция часто просит вас не публиковать некоторые подробности уголовных дел.

— Просить-то нас просят, но мы, как правило, имеем свое мнение на этот счет. — Барри зажег очередную сигарету.