«…И берегись двуногого кровь пролить» - Мартин Джордж Р.Р.. Страница 5

— Может быть, лучше жить без бога, — говорил ей неКрол. — У тех, кто живет внизу, свой бог, он и сделал их такими. И у дженши есть боги, дженши верят им и поэтому умирают. Ты, лишенная бога, их единственная надежда.

Грустная рассказчица не отвечала. Она только смотрела вниз, на заснеженный безмолвный город, и в глазах ее трепетал огонек.

НеКрол наблюдал за ней в тягостном недоумении. Если он и его спутница — единственная надежда дженши, вряд ли вообще можно на что-то надеяться. В Грустной рассказчице и всех изгнанниках было что-то дикое, исступленное, их ярость даже его заставляла содрогаться. Пусть Райтер приедет с лазерами, пусть эта маленькая группка остановит Ангелов, пусть все это осуществится, — что с того? Если завтра умрут все Ангелы, где найдут себе место эти, лишенные бога?..

Они стояли неподвижно, снег слепил их глаза, а северный ветер обжигал лица.

В храме было темно и тихо. В каждом углу призрачным светом горели круглые фонари, ряды простых деревянных скамей пустовали. Над тяжелым алтарем, плитой из грубого черного камня, стояло объемное изображение Баккалона. Он был как живой: мальчик, сущий ребенок, голенький, с молочно-белой кожей, большими глазами и светлыми волосами, образец самой невинности. В руках Он держал огромный черный меч вполовину больше его самого.

Склонив голову, коленопреклоненный Уайотт замер перед изображением. Всю зиму он видел мрачные, тревожные сны, и каждый день на коленях просил просветить его. Обращаться было не к кому, только к Баккалону; он — Наставник и должен вести за собой в битве и вере. Он сам разгадает свои видения.

Так день за днем он боролся со своими мыслями, пока не начали таять снега и от долгого стояния на полу у него не заболели колени. Наконец он решился и призвал старших по званию присоединиться к нему в храме.

Они входили по одному и выбирали места на скамьях позади неподвижного, коленопреклоненного Наставника. Каждый садился отдельно от других. Уайотт не обращал на них внимания, он молил только, чтобы слова его были точны, а предвидение верно. Когда все собрались, он повернулся к ним.

— Во многих мирах жили чада Баккалона, но нет среди них столь благословенного, как этот, наш Корлос. Братья по оружию! Грядет великое время. Бледнолицее дитя явилось ко мне во сне, как являлось первым Наставникам во дни основания братства. Оно подарило мне видения.

Они сидели очень тихо, и не было никого, в чьих глазах трепетало бы сомнение или недоумение. Когда высший по званию вразумлял их или отдавал приказы, вопросов быть не могло. Так гласила одна из важнейших заповедей Баккалона: подчинение священно и сомнению не подлежит.

— Сам Баккалон спустился в этот Мир. Он прошел среди не имеющих души и диких тварей и сказал им о нашем господстве над ними, и вот что поведал Он мне: когда наступит весна и семя Земли выйдет из Долины меча на покорение новых земель, все звери будут знать свое место и отступят перед нами. Это предрекаю вам я!

И больше предсказываю я вам — мы узрим чудеса. Это тоже пообещало мне бледнолицее дитя: по Его знакам мы убедились в Его правоте, они, эти знаки, даруют нам новое откровение. Но вера наша подвергнется испытаниям, ибо это будет время приносить жертвы, и Баккалон не однажды потребует доказать нашу преданность Ему. Мы должны помнить Его Догматы и быть верны Ему, и каждый должен повиноваться Ему, как ребенок повинуется родителям, как воин повинуется командиру — быстро и беспрекословно. Ибо бледнолицее дитя знает лучше нас, что ждет нас и что нам нужно.

Вот видения, дарованные мне, вот сны, которые я видел. Братья, молитесь теперь вместе со мной!

И Уайотт повернулся к алтарю и упал на колени. Все преклонили колени вместе с ним, все головы склонились в молитве, все, кроме одной. Из затаенной глубины храма, куда едва доходил свет фонарей, на Наставника хмуро смотрел Кара Да-Хан.

В тот вечер после безмолвной трапезы в столовой и короткого заседания штаба Знаток оружия попросил Уайотта пройтись с ним.

— Наставник, в моей душе нет покоя, — сказал он. — Мне нужен совет того, кто ближе всех к Баккалону.

Уайотт кивнул, оба надели тяжелые плащи из черного меха и темной металлической ткани и, держась за зубцы стены, зашагали вместе по освещенному звездами красному камню.

Около будки часового над городскими воротами Да-Хан остановился, облокотился на выступ и, прежде чем заговорить, долго следил за тающим на лету снегом.

— Уайотт, — наконец проговорил он, — моя вера пошатнулась.

Наставник не ответил, он только смотрел на собеседника из-под закрывающего лицо капюшона. Исповедь не входила в число обрядов Железных Ангелов — Баккалон сказал, что вера воителя неколебима.

— В давние времена, — говорил Да-Хан, — против чад Баккалона применяли разное оружие. Сегодня некоторые виды остались лишь в сказках. А может, их вообще не было. Возможно, это все пустые выдумки, такие же, как боги, придуманные слабыми людьми. Не знаю. Я разбираюсь только в оружии. Но одна легенда тревожит меня, мой Наставник. Она гласит, что однажды, в столетия долгой войны, сыны Хранги наслали на семя Земли вампиров ума, по словам людей, высасывающих душу. Они прилипали незаметно и преодолевали огромные расстояния: больше, чем покрывает взгляд, длиннее луча лазера, и вызывали безумие. Видения, мой Наставник, видения! В голову людям вбивали безрассудные планы и веру в лжебогов, и…

— Молчать, — оборвал его Уайотт.

Его голос был жестким и холодным, как ночной ветер, свистевший вокруг, обращая дыхание в пар.

Наступило молчание. Оно длилось долго. Потом Наставник смягчился:

— Всю зиму я молился, Да-Хан, и боролся со своими видениями. Я Наставник чад Баккалона в Мире Корлоса, а не какой-нибудь новобранец, чтобы дать одурачить себя лжебогам. Я говорю только тогда, когда уверен в своих словах. Я говорил как ваш Наставник, как ваш духовный отец и ваш главнокомандующий. Вы задаете мне вопросы. Знаток оружия, вы подвергаете мои слова сомнению, и это беспокоит меня. В следующий раз, если вам не понравится какой-нибудь пункт приказа, наш спор окончится на поле боя.

— Никогда, Наставник, — сказал Да-Хан, в знак раскаяния становясь на колени в утоптанный снег на дорожке.

— Надеюсь, что никогда. Но перед тем, как отпустить вас, я отвечу вам, хотя вы не вправе ожидать этого от меня. Вот что я вам скажу: Наставник Уайотт — хороший воин и благочестивый человек. Бледнолицее дитя даровало мне пророческие сны и предрекло, что нас ждут чудеса. Все это мы увидим своими глазами. Но если предсказания не сбудутся, если не будет божественных знаков, наши глаза тоже увидят это. И тогда я узнаю, что не Баккалон послал мне видения, а всего лишь лжебог, возможно, пожиратель душ с Хранги. Или вы думаете, что вампир с Хранги может творить чудеса?

— Нет, — все так же стоя на коленях и склонив лысый череп, ответил Да-Хан. — Это было бы ересью.

— Воистину, — сказал Уайотт.

Наставник бросил быстрый взгляд на небо. Ночь была холодная и безлунная. Он чувствовал, что дух его преображается, и даже звезды, казалось, славили бледнолицее дитя, ибо созвездие Меча сияло высоко над головой, а Меченосец тянулся к нему со своего места на горизонте.

— Сегодня ночью вы пойдете нести охрану без плаща, — сурово объявил Наставник Да-Хану. — И пусть подует северный ветер и мороз будет кусать вовсю: боль будет для вас наслаждением, ибо это знак, что вы покорились своему Наставнику и своему Богу. Чем больше коченеет плоть, тем жарче пылает огонь в сердце.

— Да, мой Наставник, — покаянно сказал Да-Хан.

Он встал, снял плащ и отдал его Уайотту. Наставник ударил его мечом плашмя в знак благословения.

На настенном экране в затемненной комнате неКрола разворачивалась своим чередом записанная на пленку драма, но торговец, неуклюже сгорбившись в большом мягком кресле, едва ли следил за ней. Грустная рассказчица и двое других изгнанников-дженши сидели на полу; их золотистые глаза не отрывались от экрана, где в городах-крепостях со сводчатыми башнями на ай-Эмиреле люди преследовали и убивали друг друга. Дженши все больше интересовались другими мирами и образом жизни других существ. Все это очень странно, думал неКрол, род водопада и другие дженши никогда не проявляли такого интереса. Торговец вспомнил былые дни (до появления Железных Ангелов, прибывших на старинном, почти отслужившем свой срок военном корабле), когда он раскладывал перед Владеющими даром слова все виды товаров: яркие рулоны блестящего шелка с Авалона, украшения из сверкающих камней с Верхнего Кавалаана, ножи из твердого сплава, солнечные генераторы, стальные арбалеты, книги из десятка миров, лекарства и вина — всего понемногу. Владеющие даром слова время от времени брали что-нибудь, но без большой охоты; единственный товар, который неизменно пользовался спросом, — соль.