Неистовые джокеры - Мартин Джордж Р.Р.. Страница 10

Он прикрыл рот ладонью и попытался замедлить свое прерывистое дыхание, затем осторожно обернулся, боясь, что Астроном окажется прямо у него за спиной. «Господи, мне только этого мерзавца и не хватало. Может быть, ему сейчас будет не до меня? Даже Астроному не так-то легко расправиться со всеми одновременно».

— Ваш «Джек Блэк».

Спектор вздрогнул и обернулся на голос Саши.

— Спасибо.

Он порылся в кармане в поисках пятерки и бросил мятую купюру на стойку. Саша секунду поколебался, потом забрал деньги и отошел.

Спектор взял стакан и одним глотком осушил его. Надо было уходить. Может быть, Астроном не станет искать его в Бруклине. Он усмехнулся про себя — может быть, следующим президентом станет джокер.

На улице было прохладно и безветренно. Он потер ладони друг о друга и быстро зашагал к ближайшей станции метро.

В первый раз она убила нечаянно — если об убийстве в принципе можно говорить в таких выражениях — и до сих пор не чувствовала себя виноватой, потому что гаденышам вроде Салли вообще не следовало бы позволять плодиться и размножаться.

Она тогда как раз только что потеряла работу. (Ее пальцы сжались; на пластмассовую тарелочку посыпались сахар и крошки черствого пончика.) Все представили как отпуск, но Рулетка не была столь наивной, чтобы поверить в эти сказочки. Многие недели ее повсюду преследовал сочувственный шепот — он расползался по углам рабочих кабинетов, эхом звучал в туалетах, зримо отражался на каждом лице. «Бедняжка… муж разводится с ней… Это правда?., она действительно родила… чудовище?»

Несколько ее беременных подруг резко порвали с ней, как будто самое ее присутствие могло обезобразить их будущих детей, к тому же из центра по контролю заболеваемости как назло просочился пугающий слух, что два аномальных случая заболевания, вызванного вирусом дикой карты, можно объяснить лишь его инфекционной природой. В тот день, когда Фрэнк вызвал ее к себе в кабинет, он разговаривал мягко, но непреклонно. Ее присутствие на работе плохо сказывается на атмосфере в коллективе и производительности труда. Не хочет ли она немного побыть наедине с собой, чтобы прийти в себя после «того, что с ней случилось»? Почему бы не взять небольшой отпуск?

Несколько недель спустя, когда денег у нее уже почти не оставалось, да и душевных сил тоже, на пороге возник Салли Торнтон. Жалкий маленький лизоблюд, который постоянно утверждал, будто он — «деловой партнер» Джозии. Вообще-то Рулетка ни разу не заметила, чтобы Тронтон занимался какими-нибудь делами, когда появлялся в Смоллвудсе. Вместо этого он где только мог перехватывал халявную выпивку да пытался лезть к ней со своими слюнявыми пьяными поцелуями всякий раз, когда ему удавалось застать ее одну. Как-то раз она даже влепила ему пощечину, и Салли, пьяно захихикав, отчего его острый кадык заходил ходуном, принялся бессвязно объяснять, что «весь пошел в дедушку Торнтона, который был сам не свой до черномазых красоток, это у меня в крови». «Ну да, — подумала она тогда сухо, — а еще пороть мальчишек и спать со старыми негритянками. Что может быть естественнее?»

Салли промямлил что-то насчет того, что хотел навестить ее, потому что Джозия так недостойно с ней обошелся, и, может быть, пообедать. До него дошли слухи, что она потеряла работу, так что, наверное, ей не помешает «небольшой заем»? Рулетка безошибочно поняла, что скрывается за этим предложением, но, несмотря на отвращение, которое вызвал у нее этот мужчина, согласилась.

Потом, поздно ночью, когда мужчина, тяжело дыша и постанывая, копошился на ней, она вспомнила то неизмеримое облегчение, которое охватило ее, когда ребенок наконец вышел из ее чрева, и как она приподнялась на локтях и увидела… Нет! Тогда ее охватило облегчение совершенно другого рода, а потом Салли умер.

Угрызения совести начали терзать ее почти сразу после его гибели. Не найди ее тогда Иуда, она, наверное, больше никого не погубила бы… но охотничий пес Астронома отыскал ее и отвел в Клойстерс. Астроном сумел нащупать все болевые точки измученной души, разжечь тлеющий огонь ее ненависти, а заодно пообещал, что она сможет отомстить за все свои страдания: когда Рулетка убьет последнего их виновника, он дарует ей покой — навсегда сотрет воспоминания о ее ребенке.

Астроном прибегал к ее услугам лишь в самых редких случаях, желая, чтобы она оставалась его секретным и грозным оружием. И она была грозным оружием. Сегодняшнее убийство стало третьим, которое Рулетка совершила по приказу своего ужасного хозяина, и с каждым разом оно давалось ей все труднее.

Женщина сделала глоток обжигающего кофе, пытаясь заглушить тошнотворный привкус смерти, который стоял во рту. На этот раз он все поймет. Он почувствует и вину, терзающую ее, и неуверенность, и ответит на них, а она так боится разочаровать… Нет. Она просто боится. До смерти боится его — этой силы и навязчивой тяги к разрушению.

А что, если просто не вернуться туда?

Но без него не будет и окончательного катарсиса, окончательного освобождения от воспоминаний о чудовищах. Она может уступить ему всех остальных, но Тахион принадлежит ей. Этот пришелец сломал ей жизнь и заслужил того же. Это желание стало ее навязчивой идеей, оно связало ее с Астрономом порочными узами мести и ненависти, и узы эти держали куда крепче любви.

— Леди, я не сдаю столики в почасовую аренду, — буркнул владелец кафе «Саншайн», служивший ходячим доказательством того, что вовсе не обязательно сдерживать рекламные обещания.

Она бросила на столик деньги и решила не обижаться на грубое вторжение в ее мысли. Даже эта жалкая забегаловка отказывала ей в приюте. Пора было идти.

К нему.

Обычно Хираму нравилось ехать по городским улицам, следя за причудливыми сюжетными поворотами человеческой драмы, разыгрывающейся на тротуарах Манхэттена, сквозь затемненные стекла своего «бентли» и предоставляя шоферу беспокоиться о дорожных пробках и таксистах-камикадзе. Но сегодня Джокертаун и примыкающие к нему кварталы превратились в царство хаоса — джокеры вышли на улицы, да еще и тысячные толпы туристов хлынули в город в предвкушении праздничных шествий, уличных ярмарок, фейерверков и прочих мероприятий, знаменующих наступление Дня дикой карты.

Чтобы не попасть в давку, Хирам велел Энтони ехать по Франклин-Делано-Рузвельт-драйв, но и там творилось что-то невообразимое. Неплохо было бы заскочить домой и переодеться, но время поджимало. Они поехали прямо к Эмпайр-Стейт-Билдинг.

Вход в скоростные лифты до «Козырных тузов» перегораживали бархатные канаты, а изящная табличка с золотыми буквами гласила: «ЗАКРЫТО НА ПРОВЕДЕНИЕ ЧАСТНОГО МЕРОПРИЯТИЯ». Хирам легко перескочил через канат — для человека весом всего в тридцать фунтов этот фокус не составлял никакого труда, но неизменно вызывал удивленные взгляды. Лифт поднял его прямо в фойе ресторана.

Едва только двери открылись, как он услышал голос своего шеф-повара — тот устраивал кому-то выволочку. Как пить дать, поварихе по соусам; они вечно грызлись, как кошка с собакой.

Швейцар подметал гардероб.

— Смитти, не забудь выбросить пепел из пепельниц, — напомнил ему Хирам.

Он остановился и оглядел зал. Мраморный пол сверкал, обивку диванов только что вычистили. Стены пестрели фотографиями знаменитостей самого разного рода: политиков, спортивных звезд, секс-символов, светских львов, писателей, кинозвезд, журналистов и бесчисленных тузов. Многие сопроводили свои портреты теплыми дарственными надписями Хираму. Он остановился и поправил фотографию сенатора Хартманна рядом с Плакальщиком, сделанную в тот вечер, когда сенатора переизбрали еще на один срок, потом сквозь широкие двустворчатые двери вошел собственно в зал ресторана.

Здесь голос Поля Ле Барре был слышен куда лучше, несмотря на гул. Работники расставляли круглые столы для банкета и убирали в кладовки обычные столики. Бригады уборщиков занимались полами, длинной изогнутой стойкой бара и великолепными люстрами в стиле «арт-деко», которые составляли часть неповторимой атмосферы «Козырных тузов». Широкие двери на террасу были распахнуты, чтобы проветрить помещение, и свежий нью-йоркский ветер беспрепятственно проникал в зал. Снизу доносился приглушенный далекий шум дорожного движения и вой полицейских сирен.