Путь волшебника - Адамс Джон Джозеф. Страница 37

— Наверное, от удара джу-джу моего дяди разбился, — проговорила Огаади.

По мере их продвижения все больше автомобилей замедлялись. Вскоре Нкем понял, что быстрее двенадцати миль в час ехать не может. Ни Огаади, ни ее страусиной стае это не понравилось. Птицы, разозлившись, вновь принялись издавать звуки, напоминающие барабанный бой. А женщина выказывала все больше признаков беспокойства, поглядывая на сопровождающую толпу любопытных.

— Что тут делают эти люди?

— Не бери в голову! — брякнул Нкем. — Ну кто откажется задержаться и поглазеть?

Далеко впереди движение совсем замедлилось, это смахивало на новую, жутко неприятную пробку. Вдруг Огаади повернулась к Нкему и с выпученными глазами воскликнула:

— Ты ему помогаешь!

— А? Что? Ты о ком?

— Он может все на свете остановить! Я знаю его уловки! — Женщина вцепилась в руль.

— Ты что делаешь?! — заорал Нкем.

Проскочив в опасной близости от двух автомобилей, они слетели с дороги. Нкем слышал шелест травы и кустов под днищем «ягуара». К счастью, они остановились, не врезавшись ни во что. Огаади распахнула дверь и выпрыгнула наружу. В это время страусы налетели на машину с другой стороны, стуча клювами по стеклу.

Нкем понял, что сходит с ума.

— Останови их! — закричал он, покидая автомобиль.

Запутавшись в своих ногах, Нкем упал на землю. Поднялся и неуклюже шагнул к ближайшему эму, пытаясь оттолкнуть от «ягуара», но страус оказался слишком сильным и тяжелым для него. Птица вырвалась, и Нкему пришлось отдергивать голову, чтобы уберечь нос от удара клювом.

— Что это?! — кричал он, вцепившись в перья. — О боже! Что происходит?

Неожиданно чьи-то руки обхватили его талию.

— Не смей причинять зло моему народу! — шипела Огаади ему в ухо, оттаскивая от автомобиля.

Они упали на землю. Нкем попытался отползти в сторону, но она вцепилась как клещ. Тогда он уперся в нее ногами, стараясь вырваться из хватки. Женщина-птица снова обхватила его, и они покатились по траве.

— Прекрати! — воскликнул он и наконец выскользнул из объятий.

— Это он тебя послал! — закричала она в ответ. — Думаешь, я дура?

Огаади вновь прыгнула на него и повалила на землю. Пот смешивался с пылью, щедро марая футболку Нкема. Он здорово испугался. Женщина была сильнее, она перевернула его на спину, придавила ноги своими, а руки прижала к траве выше головы. В таком положении он не мог сопротивляться.

— Что тебе не нравится?! — рычал он, буравя взглядом ее безумное лицо.

Едкий пот, сбегающий на глаза, заставлял его моргать.

Как и от птиц, от Огаади пахло грейпфрутом, но также и потом. Впившись в его глаза своими шоколадно-солнечными, она тяжело вздохнула. Мышцы ее лица начали расслабляться, ярость сменялась обычным недовольством.

— Значит, он тебя не посылал? — проговорила она.

— Нет! — ответил Нкем, и оба замолчали.

— Разве это не Нкем Чуквукадибия? — громко сказал кто-то.

Нкем и Огаади одновременно повернулись к дороге. Машины стояли на обочине, люди покидали их, привлеченные интереснейшим зрелищем. И никто не спешил на помощь. Нкем даже не удивился. Они с Огаади откатились на несколько ярдов. Здесь, в густой траве, могли водиться змеи. Нкем чертыхнулся и, несмотря на сидевшую сверху женщину, пнул одну из птиц. Но страус так увлекся расклевыванием «ягуара», что и внимания не обратил на жалкую попытку.

— О господи, — сдаваясь, простонал Нкем и расслабился. — Моя жизнь — сплошное дерьмо.

И поднял глаза к небу, страстно желая, чтобы оно обрушилось. Там снова парил растреклятый орел — должно быть, ему тоже нравилось наблюдать за суетой, но сверху. Огаади глянула на Нкема с явным презрением.

— Ненавижу слабаков, — сказала она.

— Мне плевать на твою ненависть, — дернулся он.

— Тебе не идет быть слабаком.

— А что ты обо мне знаешь? — Нкем снова оттолкнул ее. — Да слезь с меня, черт побери!

Одна из птиц, будто получив личное оскорбление, повернулась и уставилась на него. Нкем, нахмурившись, не отводил взгляд. Эму издал глубокий горловой звук, а потом покачал головой. В его глазах плескалась молочная белизна.

— Вот… вот же гадство… — прошептал Нкем, в то время как птица, наклонив голову, решительно шагнула вперед.

Нкем следил за трехпалыми сильными ногами. Мощные когти как будто для того и созданы были, чтобы выпотрошить человека. В любом случае смерть неизбежна. Он удвоил усилия, отчаянно извиваясь.

— Да слезь с меня! Бико! [7] Туда смотри!

Огаади не двинулась с места, задумчиво глядя на приближающегося страуса. Потом подняла руку.

— Остановись! — приказала она.

Эму покачал головой и неуклюже уселся. Затаив дыхание, Нкем следил, как глазам птицы возвращается их естественный красновато-коричневый цвет. Он ощущал зуд, будто на волосок приблизился к пониманию чего-то очень и очень важного. Кровь стучала в ушах, а пот стекал по вискам.

Огаади наклонилась над ним, лицо к лицу.

— Что ты с ним сделала? — спросил Нкем. — Ты видела его глаза? В этих глазах…

— Я… — Она принюхалась. — Я чую от тебя этот запах… — Нахмурилась. — Ты не отсюда.

— Что? — прошептал Нкем.

Огаади склонилась еще ниже, почти касаясь его губами. Он не шевелился. Вблизи она пахла тоньше — скорее не как грейпфрут, а как цветок грейпфрута. Женщина-птица втянула воздух ноздрями.

— Обанджа, — прошелестела она. И выпрямилась. — Ты?

Нкем хотел ответить, но спазм стиснул горло.

— Даже не знаешь об этом? — спросила она.

Он медленно покачал головой. Комары кусали его за голые ноги, струйки пота стекали между лопаток.

— Откуда? — Он на миг зажмурился, пытаясь сосредоточиться. — В детстве меня трижды едва не убили. И всякий раз нападали животные, взбесившиеся животные. — Нкем все еще не открывал глаз. Если бы он видел проклятых страусов или столпившихся зевак, то сбился бы с мысли. — Мама… говорила что-то такое в шутку, но…

— Ты всегда стремился вернуться в мир духов, — загадочно заявила Огаади. — Да… — Она кивнула. — Теперь все ясно. Это не совпадение. — Протянув руку, она пощупала карман Нкема.

— Эй! — возмутился он, отбрасывая ее руку. — Ты что себе…

— Что лежит в твоем кармане? — спросила она, снова щупая.

Нкем хлопнул ее по запястью. Она ударила в ответ.

— Достань сейчас же! — приказала она.

— Хорошо, достану. — Он вытащил кусочек кварца, который был вовсе не таким прозрачным, как раньше, когда лежал на дороге.

Он сиял как золото, чистое золото. Огаади вцепилась в камешек и поднесла к глазам.

— Что это… — прошептала она, глядя на талисман так, будто видела его впервые. Лизнула, а потом сплюнула. — Где нашел?

— Это с тебя свалилось, когда я тебя подбирал, — ответил Нкем. — Когда ты была страусом эму. Мертвым страусом эму.

— И что ты с ним сделал?

— Ничего.

— Ничего?

Он закатил глаза.

Вокруг толпа все росла, собралось уже три десятка человек. Они глазели, щелкали фотоаппаратами, болтали по телефону.

— А что это? — спросил Нкем. — И почему оно стало золотым?

— Это что, шутка такая? Ты же не ребенок… — озадаченно проговорила она. — Я хотела ребенка.

— Э-э… — Нкем растерянно смотрел на нее. — Я не… В смысле, я…

— Я надеялась получить ребенка!!! — выкрикнула Огаади, залепив ему пощечину.

— Эй, прекрати! — воскликнул он, отчаянно пытаясь ее сбросить.

Если она ударит еще раз, он не будет терпеть. И плевать, сколько людей пялится. Только бы на ноги встать…

— Я… прости… — Она снова посмотрела на кусочек золота. — Я не ожидала… Ты?

— Что — я? — Нкем стукнул кулаком оземь. — Мать твою! Да слезь же с меня!

— Обанджа жаждут воли, — сказала Огаади, оставаясь на месте. — Они всегда в поисках освобождения. Мой дядя — один из них. Вот почему я и в тебе это чувствую. Если только найду его… Нет, я его обязательно найду и сразу превращу в самого маленького зверька, посажу в железную клетку. — Она сжала кулак. — Ты тоже обанджа. Если животные пытаются тебя убить, значит ими завладели твои друзья-духи, которые стремятся вернуть тебя домой. Они ощущают твою слабость. Всегда чувствуют, когда такой, как ты, хочет умереть.