Марийкино детство - Бродская Дина Леонтьевна. Страница 10
– Мама, – закричала она ещё с порога, – а платочек?
– Какой тебе ещё платочек?
– У Лоры в карманчике лежит, и мне тоже нужно. Ведь на именины же…
– Ну, поищи в столе, там лоскуток белый. лежал под полотенцем.
– Да не годится лоскуток! Ванда увидит сразу, что это тряпка.
– Вот наказание! Ну ладно уж…
Поля вытащила из сундучка новенький батистовый платочек, обшитый кружевцами.
– Ну, так и быть – бери. Потеряешь – выпорю! Да смотри – груши или вишни будешь есть, рот не обтирай: пятна-то фруктовые не отмываются.
–: Марийка, иди скорей! – закричала Катерина. – Лорочка уже давно одемшись, а эта принцесса всё никак не вырядится!
Катерина выпустила девочек через парадную дверь. Лора шла впереди, держа обеими руками коробку с чайным сервизом. Она шла очень медленно, потому что боялась споткнуться и уронить коробку. Розовый бант в её волосах качался; точно пышный цветок. От Лоры пахло духами. Марийка шла позади с альбомом под мышкой и посапывала носом. Она думала, что если очень сильно тянуть в себя свежий горьковатый запах Лориных духов, то хоть часть его перейдёт к ней.
Когда они проходили через двор, Володька из 35-го номера, сидевший на заборе, стал дразнить Марийку:
Машка, тащившая через двор ведро с водой, остановилась и с завистью посмотрела на Марийку.
Марийка на минутку отстала от Лоры:
– Маш, понюхай, хорошо от меня пахнет? Машка поставила ведро на землю и приложилась носом к Марийкиной шее.
– Пахнет керосином, – сказала она.
– Это мне мама вчера голову керосином мыла. А духами ещё не пахнет?
– Может, и пахнет, да керосином перешибает.
– Ну, я пойду… – сказала Марийка.
– Эх, ты, а ещё воробья собиралась со мной хоронить!…
– Марийка, что ж это ты? Мы опоздаем! – закричала Лора.
Она стояла на крыльце парадного подъезда № 3 и дожидалась Марийки.
– Завтра, Маша, всё расскажу, что там будет! – крикнула Марийка и побежала вприпрыжку.
Ей казалось, что она сейчас очень красивая и нарядная. Ей хотелось прыгать, кричать, выдумывать разные игры. Но она чинно, «как воспитанная», поднималась по лестнице следом за Лорой.
Когда девочки вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице, Марийку от страха даже затошнило и ладони у неё вспотели. Она сунула альбом под мышку и помахала руками в воздухе, чтобы скорей высохли.
Лора приподнялась на цыпочки и позвонила. Дверь у Шамборских была коричневая. Медная дощечка, ручка, звонок и даже жестяная марка с надписью: «Страховое о-во Саламандра» – всё блестело, как золотое.
Дверь девочкам открыла сама Ванда. Она была в голубом шёлковом платье, белобрысые волосы её были завиты в трубочки – по четыре трубочки на каждом плече.
– Лора пришла! – закричала она. – Теперь не хватает только Серёжи и девочек Добрышиных…
– Дорогая Вандочка, поздравляю тебя с днём твоих именин и желаю тебе всего, всего хорошего, – сказала Лора и протянула Ванде коробку с сервизом.
Ванда тут же, в передней, вынула из коробки чайничек и крохотную сахарницу.
– Ах, какая прелесть! Какие малюсенькие чашечки! – закричала Ванда. – Они гораздо меньше тех, что мне подарила в прошлом году мама…
Марийка шагнула вперёд и «молча протянула Ванде свой красный альбом с уголками, но та была так занята сервизом, что ничего не замечала.
– Возьми, – сказала Марийка, ткнув Ванду альбомом в бок, – это тебе.
Ванда оглянулась.
– Ах, альбом!… Это сегодня уже четвёртый! Спасибо большое.
Она положила альбом на столик и снова занялась чайничком и его голубой крышечкой, которая была не больше двадцатикопеечной монеты.
– Ну, что тебе ещё подарили? Покажи! – сказала Лора.
– Идёмте.
И девочки побежали в комнаты.
В большой комнате с хрустальной люстрой было много детей. Марийка никого не знала, кроме толстого Мары, который сидел на диване и что-то жевал. Одна щека у него была надута, точно от флюса.
Игры ещё не начинались. Дети чинно сидели вдоль стен и разглядывали друг друга. Мальчиков было всего двое – толстый Мара и ещё один, незнакомый. Остальные были девочки.
Все они были очень нарядные, в кружевах, воланчиках и бантиках. У одних банты торчали в волосах, у других на плече, у третьих были шёлковые кушаки с бантами, а у одной девочки было целых шесть голубых бантов: один большой на голове, два поменьше на плечах, один огромный на поясе и два совсем маленьких на лайковых туфельках.
Марийка оробела. У неё не было ни одного банта, и только сейчас она заметила, что башмаки у неё хотя и ярко начищены, но слишком велики и грубо сшиты, а платье гораздо длиннее, чем у всех девочек. Оглядываясь по сторонам, она искала исчезнувшую куда-то Лору, и, не найдя её нигде, присела в уголке, между волосатой пальмой и большой вазой, которая стояла на тумбочке. На вазе были нарисованы страшные змеи с закрученными хвостами и косоглазые люди в пёстрых халатах.
Из столовой вышла шумная толпа мамаш и гувернанток.
– Дети, – сказала чёрная вертлявая дама с большим ртом и с красной розой в причёске, – мы сейчас устроим маленький концерт. Просим дорогую именинницу продекламировать стишок.
Все захлопали в ладоши.
Ванда вышла на середину комнаты и, дёргая кушак своего платья, пролепетала что-то себе под нос об ангеле, который летел по небу и тихую песню пел. Один за другим дети выходили на середину комнаты. Читали они быстро и очень неразборчиво.
В особенности отличился мальчик Гога.
Гога был сын той самой вертлявой дамы, которая устраивала концерт. Дама непременно хотела, чтобы Гога прочитал детям стихи Некрасова «Дедушка Мазай и зайцы». Такое длинное стихотворение не всякий-то мальчик запомнит!
Но Гога долго отказывался. Он мычал, мотал головой, отворачивался лицом к стенке, а все гости хлопали в ладоши и кричали:
– Ну, Гога! Гога! Ну!!!
Наконец Гога вышел на середину комнаты. Он был одет в тёмно-синюю шерстяную матроску, очень длинную и собранную внизу на резинке. Коротенькие штанишки почти совсем не была видны из-под матроски, и Марийке сперва показалось, что Гога вовсе без штанов.
Марийка фыркнула и даже привстала от удивления.
Нет, всё-таки штаны были, только очень-очень коротенькие.
Несколько минут Гога стоял и молча теребил на своей матроске галстук. Марийка внимательно смотрела ему в рот. Уж этот-то скажет что-нибудь замечательное!
– Ну, Гогочка, не огорчай маму! – стонала дама с розой.
Наконец Гога раскрыл рот и начал говорить стихи. Марийка опять привстала. По-каковски же он это говорит? Она не понимала ни одного слова.
–. Та-та-та, та-та-та, та-та-та, та-та. Ту-ту-ту, ту-ту-ту, ту-ту-ту, ту… – доносилось с середины комнаты.
Марийка успела пересчитать все хрусталики на люстре, а Гога всё татакал и тутукал. Можно было подумать, что во рту у него лежит горячая картофелина и он никак не может её проглотить.
Марийка закрыла глаза. Она была уверена, что Гога это делает нарочно за то, что к нему так приставали.
Дети зевали, и только взрослые слушали, склонив голову к плечу и сладко улыбаясь.Наконец Гога кончил.
– Молодчина! Прелестно прочёл! Какая память!… – слышалось со всех сторон.
После Гоги выступила Ляля Геннинг и прочила французскую скороговорку. Наверно, Ляля никого не боялась. Она улыбалась, смотрела по сторонам и кончиками пальцев придерживала свою юбочку, точно собиралась танцевать.
– Бояжур, мадам Сан-Суси!
– Комбьен кут сэ сусиси?
– Си су! Си су сэ сусиси?
– Сё тро шер, мадам Сан-Суси!
Марийке эти стихи понравились больше, чем Гогины. Здесь она поняла хоть одно слово «мадам», а там не поняла ни одного.
Не успела Ляля кончить, как раздался звонок и пришли новые гости – шестилетний Серёжа Ветвицкий со своим отцом. Серёжа принёс Ванде большой резиновый мяч в красной шёлковой сетке с кисточкой.