Тузы за границей - Герстнер-Миллер Гейл. Страница 16

– Ну вот мы и встретились снова! – рявкнул Каликст по-английски. Он подошел к Кристалис, положил руку на плечо человекобыка и отодвинул его в сторону. – Мы тут пока развлекались понемножку. Белые оскорбили меня, и я решил преподать им урок хороших манер.

Последовал кивок в сторону Уайльда, который ничком лежал на сырых плитах пола, судорожно дыша. Между тем Каликст не сводил с Кристалис глаз, горевших невыразимым возбуждением и удовольствием.

– Ты тоже оказалась крепким орешком. – Он пощипал свою покрытую рубцами щеку, поблескивавшую в свете факелов, как стекло. – Мне кажется, тебя тоже необходимо кое-чему научить. – Похоже, решение принято. – Он получит всех остальных. Думаю, он не станет возражать, если тебя мы используем для своих целей.

Кристалис едва понимала его невнятную речь, хотя он говорил по-английски. Он был или очень пьян, или накачался какими-то наркотиками, или им овладело безумие. Возможно, что все сразу.

«Парни не должны были уходить! – пронеслась у нее в голове отчаянная мысль. – Они должны были убить Каликста!»

Ее сердце бухало быстрее, чем барабаны, которые она слышала в гаитянской ночи. Темный страх, поселившийся в груди, грозил выплеснуться и захлестнуть ее с головой.

– Торо! – Каликст обернулся к человекобыку и произнес несколько слов на креольском.

Мгновение Кристалис балансировала на грани непонимания, а потом Торо шагнул к ней, фыркая и осклабясь, одной рукой расстегивая ширинку джинсов, и женщина поняла, как ей следует поступить.

Отчаянно трясущимися пальцами Кристалис содрала клеенчатую обертку со свертка, который ей дала Мамбо Джулия; внутри находился маленький кожаный мешочек, затянутый шнурком. Она дернула за шнурок и дрожащей рукой швырнула его содержимое в Торо.

Человекобык шагнул прямо в облако мелкой сероватой пыли, она окутала его руки, плечи, грудь и лицо. На мгновение он остановился, фыркнул, затряс головой, потом снова двинулся вперед.

Кристалис всхлипнула, затем развернулась и побежала, в голове у нее метались обрывки мыслей: Мамбо Джулия – коварная мошенница… что ей придется пережить, когда она окажется в вечной власти Каликста… А потом она услышала жуткий вой, от которого застыл каждый нерв, каждый мускул, каждая жилка в ее теле.

Она обернулась.

Торо не шевелился, но все его тело с головы до пят била дрожь. Глаза у него едва не вылезали из орбит, а он все смотрел и смотрел на Кристалис, потом снова закричал – то был жуткий, протяжный вой, даже отдаленно не походивший на человеческий. Пальцы его сжимались и разжимались, затем он принялся драть свое лицо, оставляя на щеках рваные следы от толстых тупых ногтей.

В памяти женщины промелькнуло воспоминание: прохладный полутемный бар, восхитительно вкусный ликер и краткий рассказ Тахиона о гаитянских методах траволечения. В мешочке наверняка находился не магический порошок и не зелье, приготовленное во время какого-нибудь жуткого ритуала, посвященного какому-нибудь темному божеству вуду. Это был просто травяной сбор – какой-то быстродействующий и невероятно эффективный нейротоксин… Так она сказала себе и даже почти в это поверила.

Ужасающая сцена продлилась еще миг, потом Каликст рявкнул что-то двоим тонтон-макутам, изумленно таращившимся на Торо. Один из них выступил вперед и положил человекобыку на плечо руку. Торо развернулся и со стремительностью разъяренной кошки ухватил обидчика за запястье и плечо и оторвал ему руку. Мгновение тонтон-макут смотрел на него непонимающими глазами, потом из плеча у него фонтаном хлынула кровь, и он, всхлипывая, повалился на пол, безуспешно пытаясь унять кровотечение единственной оставшейся рукой.

Торо занес оторванную руку над головой, словно окровавленную дубину, и погрозил ею Кристалис. Кровь забрызгала ее лицо, и она едва подавила тошноту, подступившую к горлу.

Каликст гаркнул что-то по-креольски – Кристалис не поняла, Торо или второму своему человеку, – но тонтон-макут бросился прочь из камеры, а Торо принялся бешено кружиться на одном месте. Его лицо было лицом подвергаемого пытке умалишенного, смуглая кожа потемнела еще сильнее, губы заметно посинели. Прекратив наконец свое кружение, он на нетвердых ногах шагнул к Каликсту, выкрикивая слова, которые – Кристалис чувствовала это, даже не зная языка, на каком они были произнесены, – не имели никакого смысла.

Каликст хладнокровно вытащил пистолет. Он направил его на Торо и снова заговорил. Великан продолжал надвигаться. Раздался выстрел, и пуля угодила ему в левое плечо, но он упрямо продолжал идти. Каликст выстрелил еще трижды, прежде чем разъяренный человекобык преодолел разделявшее их расстояние, и последняя пуля вошла ему точно между глаз.

Но Торо не останавливался. Он отбросил руку, которую держал над головой, словно дубину, схватил Каликста и в последней судороге неимоверной силы швырнул его в дальнюю стену камеры. Каликст закричал. Он попытался ухватиться за веревку, свисавшую с перекладины, но пролетел мимо нее. Мимо веревки, но не мимо крюка.

Крюк угодил ему в живот, разорвал диафрагму и пробил правое легкое. Из него хлынула кровь и ругательства, он раскачивался на крюке, и его тело судорожно подергивалось, ноги молотили в воздухе.

Торо пошатнулся, схватился за простреленный лоб и рухнул в жаровню, прямо на тлеющие угли. Миг спустя его рев оборвался, раздалось тошнотворное шипение, и потянуло сладковатым запахом горелого мяса.

Кристалис вывернуло. Закончив вытирать рот тыльной стороной ладони, она подняла глаза и увидела Уайльда, стоящего перед обмякшим телом Каликста, который покачивался на крюке. Джокер улыбнулся и продекламировал:

Проныра Даунс бессильно звякнул цепями.

– Эй, кто-нибудь, снимите меня отсюда, – взмолился он.

Кристалис услышала ружейную пальбу где-то на подступах к крепости, но охотники бизанго опоздали. Бокор, покачивавшийся на крюке над полом подземной камеры, был уже мертв.

Всю историю, разумеется, замяли.

Хартманн попросил Кристалис держать язык за зубами, чтобы лишний раз не раздувать страх перед вирусом дикой карты, охватившим всю Америку. Он хотел, чтобы не просочились даже слухи о том, что американские тузы и джокеры вмешались во внешнюю политику. Она согласилась по двум причинам: во первых, таким образом сенатор оказывался перед ней в долгу, а во вторых, Кристалис сама старалась избегать повышенного к себе внимания. Даже Проныра не написал о произошедшем ни словечка. Хотя поначалу он упорствовал – до тех пор, пока Хартманн не пригласил его к себе для разговора с глазу на глаз, после которого Даунс появился довольный, счастливый и необыкновенно молчаливый.

Смерть Шарлеманя Каликста объяснили каким-то внезапным недугом. О дюжине мертвых тел, обнаруженных в Форт-Меркреди, нигде не упоминалось, а волну загадочных смертей и самоубийств, прокатившуюся среди правительственных чиновников в последующую неделю, связать с гибелью Каликста никому даже не пришло в голову.

Жан-Клод Дювалье, у которого внезапно оказалась на руках недовольная обнищавшая страна, требовавшая пристального внимания, был благодарен за отсутствие огласки, однако в ходе этой истории всплыл один факт, необъяснимый и пугающий. Среди найденных в крепости трупов оказалось тело дряхлого-предряхлого старика. Когда Жан-Клод увидел его, он побелел как мел и поспешно приказал похоронить его на кладбище Cimetiиre Extйrieur, ночью, без всякой церемонии, пока никто больше не узнал его и не задался вопросом: как вышло, что Франсуа Дювалье, который уже пятнадцать лет считался мертвым, до недавнего времени был жив?