Вотрен - де Бальзак Оноре. Страница 13

Рауль. Наставление?

Вотрен. А ты что же — собираешься меня дурачить, меня, который приучил твою руку владеть пистолетом, обучил тебя фехтованию, сделал тебя таким ловким, что ты можешь не бояться любого молодца из предместий... дурачить меня, который воспитал не только твое тело, но и ум, хотел возвысить тебя над всеми, словом, венчал тебя на царство?.. Будь же хоть малость искренен.

Рауль. Вы хотите знать, о чем я думал? Да нет... это прозвучало бы укором моему благодетелю.

Вотрен. Благодетелю! Ты меня оскорбляешь. Ведь я предлагал тебе свою кровь, свою жизнь. Ведь я готов убить, уничтожить твоего врага, лишь бы получить непомерно огромное вознаграждение, именуемое признательностью. Неужели я извлекаю из тебя выгоду, как ростовщик? Есть люди, чьи благодеяния волочишь за собою, как волочит за собою кандалы каторж... Да что там! Я давил бы таких людишек как червей и не почел бы это за человекоубийство. Я просил тебя считать меня своим отцом, мое сердце должно быть для тебя тем, что небо — для ангелов: бесконечным простором, где все — блаженство и покой. Можешь высказать мне любые свои мысли, даже дурные. Говори, я пойму все — даже подлость!

Рауль. Не иначе как бог и сатана соединились и вместе создали этот стальной характер!..

Вотрен. Возможно.

Рауль. Я все тебе скажу.

Вотрен. Так сядем же, дитя мое.

Рауль. Ты причина моего позора и отчаяния.

Вотрен. Как так? Почему? Кто тебя оскорбил, черт побери? Кто посмел? Назови мне его, скажи, где он... И на него обрушится гнев Вотрена!

Рауль. Это не в твоих силах.

Вотрен. Дитя! Существует два рода людей, которые в силах сделать все, что хотят.

Рауль. И кто же это?

Вотрен. Монархи, которые выше законов, или по крайней мере должны быть выше их, и, пусть это тебе и не понравится... преступники, которые ниже законов.

Рауль. А так как ты не монарх...

Вотрен. Ну, я и царствую внизу.

Рауль. Что за страшная шутка, Вотрен!

Вотрен. Да ведь ты сам сказал, что я человек, над которым потрудились сообща и бог и дьявол.

Рауль. Ах, сударь, ваши слова леденят мне сердце.

Вотрен. Сядь, сядь. Спокойнее, дитя мое. Не следует ничему удивляться, иначе прослывешь человеком заурядным.

Рауль. Что я — в руках демона или ангела? Ты учишь меня, не разрушая благородных инстинктов, которые живут во мне; ты просвещаешь меня, не ослепляя; ты наделяешь меня опытностью старцев и не лишаешь очарования юности. Но ты отточил мой ум, расширил мой кругозор, пробудил во мне проницательность, а это не проходит безнаказанно. Скажи мне — откуда твое богатство? Законно ли его происхождение? Почему ты запрещаешь мне рассказывать о лишениях, которые я терпел в детстве? Зачем ты назвал меня по имени деревушки, где ты меня подобрал? Зачем препятствуешь моим стараниям разыскать родителей? И зачем угнетать меня всей этой ложью? Сироте все сочувствуют, но обманщика гонят отовсюду. Я веду образ жизни, равняющий меня с сыном любого герцога или пэра, ты дал мне великолепное воспитание, но не дал положения; ты ввел меня в самые высшие сферы, а там мне плюют в лицо, заявляя, что род Фрескасов угас. Там требуют отчета о моей семье, а ты запрещаешь мне отвечать хоть слово. Я одновременно и аристократ и отщепенец и вынужден сносить такие оскорбления, что мне хочется растерзать живьем всех этих маркизов и герцогов. Во мне все кипит от бешенства, я буду драться хоть на двадцати дуэлях, я погибну! Ты хочешь, чтобы меня продолжали оскорблять? Довольно тайн! Ты Прометей преисподней, так доверши же свое творение или разбей его.

Вотрен. Ну как оставаться равнодушным перед лицом столь благородной и прекрасной юности! Весь так и горит отвагой! Чувства бурлят! О, ты — дитя благородной крови. Доказательства налицо.

Рауль. Ах!

Вотрен. Ты требуешь у меня отчета в опеке? Так слушай.

Рауль. Да разве я имею право требовать? Не будь тебя, меня давно не было бы в живых.

Вотрен. Замолчи. Ты был нищим, я сделал тебя богатым. Ты был невежда, я дал тебе блестящее образование. И все-таки я еще не в расчете с тобою. Отец! Все отцы дают жизнь своим детям, я же должен дать тебе счастье... Но в чем истинные причины твоей грусти? Здесь, в этой шкатулке... (указывает на шкатулку), кажется, хранятся портрет некоей особы и письма, которые мы перечитываем с...

Рауль. Вам известно?..

Вотрен. Да, известно. Что? Задет до глубины сердца?

Рауль. До самой глубины.

Вотрен. Глупец! Любовь живет обманом, а дружба — откровенностью. Впрочем, будь счастлив как умеешь.

Рауль. Но как? Не лучше ли поступить в солдаты — и там, где будут греметь пушки, я сумею завоевать себе славное имя... или умереть.

Вотрен. С чего это? Что за ребячество?

Рауль. Ты уже слишком стар, чтобы понимать такие вещи, с тобою бесполезно об этом и говорить.

Вотрен. Так я сам тебе скажу. Ты влюблен в Инессу де Кристоваль, принцессу Архосскую, дочь герцога, изгнанного королем Фердинандом; эта испанка любит тебя, и мне она нравится, не как женщина, а как очаровательный несгораемый шкаф с парой чудесных глазок и весьма недурным приданым. Словом, прелестная касса, стройная, изящная, как черный корвет с белыми парусами, везущий из Мексики золото. Его прибытия ждут с нетерпением, из его трюмов посыпятся все радости жизни, совсем будто из рук Фортуны, как изображают ее над входом в лотерейную кассу. Я одобряю тебя. Только напрасно ты ее любишь, из-за любви наделаешь тысячи глупостей. Но я — здесь, на посту.

Рауль. Не оскверняй ее своим ужасным сарказмом!

Вотрен. Хорошо, я надену намордник на свое остроумие, а на шляпу — креп.

Рауль. Но ведь не может же ребенок, отданный в семью итальянских рыбаков, стать принцем Архосским. А утратить Инессу — значит умереть с горя.

Вотрен. Миллион двести тысяч ренты, титул принца и испанского гранда, поместья — не стоит смотреть на все это уж слишком мрачно, дружок!

Рауль. Если ты любишь меня, как же ты можешь шутить, когда я в таком отчаянии!

Вотрен. А с чего отчаяние?

Рауль. Герцог и маркиз сегодня оскорбили меня, их гостя, оскорбили в ее присутствии и тем самым разрушили все мои надежды. Двери дома де Кристовалей отныне закрылись для меня. Я не понимаю, зачем герцогиня де Монсорель пригласила меня. Последние два дня она проявляет ко мне непонятное участие.

Вотрен. А зачем ты поехал к своему сопернику?

Рауль. Так тебе все известно?

Вотрен. Все и даже больше. Словом, ты хочешь получить Инессу де Кристоваль? Ну, так можешь позволить себе эту прихоть!

Рауль. Ты смеешься надо мною?

Вотрен. Рауль! Перед тобой закрылись двери дома де Кристовалей? Завтра же ты станешь женихом принцессы Архосской, а Монсорелей выгонят, будь они хоть трижды Монсорели.

Рауль. От моего горя у вас, кажется, совсем рассудок помутился.

Вотрен. Да как ты можешь сомневаться в моем слове? Кто подарил тебе арабского коня, чтобы все денди в Булонском лесу — и пришлые и туземные — высохли от зависти? Кто платит твои карточные долги? Кто заботится о твоих развлечениях? Кто обул тебя, босого?

Рауль. Ты, мой друг, мой отец, моя семья!

Вотрен. Довольно, довольно! Благодарю. Ты вознаграждаешь меня за все жертвы. Но, увы, когда ты разбогатеешь, когда станешь испанским грандом, когда войдешь в великосветское общество — ты забудешь меня. Переменив привычный воздух, меняешь и взгляды. Ты станешь меня презирать. И... будешь прав.

Рауль. Ты — добрый дух из «Тысячи и одной ночи». Уж не сон ли все это? Но, друг мой и благодетель, мне нужна семья.

Вотрен. Как раз сейчас тебе ее и мастерят! Никакой Лувр не вместил бы все портреты твоих предков, ими завалены все лавчонки старьевщиков.