Кузен Понс - де Бальзак Оноре. Страница 17

— Ну, пусть будет в субботу! А за эти дни вы выберете минутку, чтоб успокоить дочурку, которая проливает слезы, чувствуя свою вину. Сам господь бог довольствуется раскаянием, неужели вы будете строже отца небесного и не простите бедняжку Сесиль?

Председатель суда сыграл на доброте Понса, и тот, рассыпавшись в любезностях, проводил его до площадки лестницы. Через час к Понсу явились с повинной слуги г-на Камюзо, как и надо было ожидать, перепуганные и заискивающие; они даже пролили слезу! Мадлена отвела г-на Понса в сторону и сразу бросилась к его ногам.

— Я, сударь, я все это наделала. Но вы знаете, что я вас люблю, — сказала она, заливаясь слезами. — Вините во всем чувство мести, я совсем голову потеряла. Мы лишимся пожизненной пенсии. Любовь отняла у меня рассудок. Неужели же и все остальные должны страдать из-за моего безумия... Теперь я отлично вижу, что не судьба мне быть вашей женой. Я смирилась с этой мыслью. Слишком высоко я метила, но я все еще люблю вас, сударь. Десять лет я мечтала о счастье скрасить вам жизнь, ходить за вами. Вот это была бы завидная участь!.. Ох, если бы вы знали, сударь, как я вас люблю! Но ведь вы же должны были это заметить по всем моим придиркам. Если я завтра умру, знаете, что найдут после моей смерти? Завещание в вашу пользу, сударь... да, на дне шкатулки под моими сережками и кольцами.

Затронув эту струнку, Мадлена польстила самолюбию старого холостяка, ибо внушать страсть всегда приятно, даже если эта страсть тебе не по сердцу. Великодушно простив Мадлену, он обещал остальным похлопотать за них перед своей кузиной. Понс был несказанно счастлив, что, не поступясь чувством собственного достоинства, может опять наслаждаться привычными благами. Общество само пришло к нему, теперь благородство его характера станет еще очевиднее; но когда Понс поделился своим торжеством со Шмуке, он с грустью прочел на лице друга печаль и затаенное сомнение. Однако добряк немец, увидев, как сразу изменилось выражение лица Понса, принес в жертву то счастье, которым наслаждался в течение четырех месяцев, пока Понс всецело принадлежал ему, и стал радоваться вместе с ним. Душевные недуги имеют огромное преимущество перед физическими — они мгновенно проходят, как только удовлетворено вызвавшее их желание, совершенно так же, как они возникают вследствие той или иной утраты. За одно утро Понс стал совсем другим человеком. Вместо грустного, немощного старика опять был довольный Понс, тот Понс, что преподнес супруге председателя суда веер маркизы де Помпадур. Но истинный стоик никогда не поймет французской галантности, и Шмуке, не умея объяснить себе то, что творилось с Понсом, впал в глубокое раздумье. Понс был настоящим французом эпохи Империи, куртуазность прошлого века соединялась в нем с той преданностью женщине, которая воспевается в романсе «Как в Сирию собрался...» [33] и в других. Шмуке похоронил свою грусть глубоко в сердце под цветами немецкой философии, но за неделю он пожелтел, и тетка Сибо пустила в ход всю свою хитрость, чтоб вызвать к нему их квартального врача. Тот высказал предположение, что это icterus и до смерти напугал тетку Сибо таким сугубо ученым термином, обозначающим желтуху!

Наши друзья, вероятно, впервые, отправились вместе на званый обед; но для Шмуке это было все равно что экскурсия в Германию. Действительно, Иоганн Графф, хозяин гостиницы «Рейн», и его дочь Эмилия, Вольфганг Графф, портной, его жена, Фриц Бруннер и Вильгельм Шваб — все были немцами. Понс с нотариусом оказались единственными французами, удостоившимися приглашения на торжество. Эмилия воспитывалась в доме своих дядей, портных Граффов, владельцев прекрасного особняка, расположенного на улице Ришелье, между улицами Неф-де-Пти-Шан и Вильдо, так как отец не без основания опасался, что общение с разношерстной публикой, посещающей гостиницу, не пойдет девушке на пользу. Почтенные портные, любившие Эмилию, как родную дочь, уступили молодым первый этаж. Там должен был помещаться банкирский дом «Бруннер, Шваб и К». Квартиру будущих супругов успели отделать заново и роскошно обставить, так как приготовления тянулись около месяца, — этот срок потребовался Бруннеру, виновнику общего благополучия, для вступления в права наследства. Под контору отвели флигель, соединявший богатую мастерскую, выходившую на улицу, и старый особняк, при котором имелся сад и двор.

По дороге с Нормандской улицы на улицу Ришелье Понс узнал от рассеянного Шмуке подробности нового варианта притчи о блудном сыне, для которого смерть на сей раз заклала жирного трактирщика. Понс, только что помирившийся со своими самыми близкими родственниками, сейчас же загорелся желанием поженить Фрица Бруннера и Сесиль де Марвиль. Случаю было угодно, чтобы нотариус братьев Граффов оказался зятем и преемником Кардо, его бывшим старшим клерком, у которого не раз обедал Понс.

— А, это вы, господин Бертье, — сказал старый музыкант, протягивая руку своему прежнему амфитриону.

— Почему вы лишаете нас удовольствия вашего общества и не приходите обедать? — спросил нотариус. — Моя жена очень о вас беспокоилась. Мы видели вас на премьере «Невеста дьявола», и наше беспокойство сменилось любопытством.

— Старики — народ обидчивый, — ответил музыкант. — Что поделаешь?.. Сами виноваты, не успели помереть вовремя... Совершенно достаточно принадлежать к одному веку, на другой век все равно никак не потрафишь!

— Да, — заметил нотариус с глубокомысленным видом, — два века не проживешь!

— Послушайте, — сказал Понс, отводя молодого нотариуса в сторонку, — почему вы не подыщете жениха для моей родственницы Сесиль де Марвиль?..

— Почему?.. — отозвался нотариус. — В наш век, когда роскошью заражены даже швейцарские, молодые люди колеблются соединить свою судьбу с судьбой дочери председателя парижского суда, если за ней дают всего сто тысяч приданого. В том обществе, в коем предстоит вращаться предполагаемому супругу мадмуазель де Марвиль, жена обходится мужу не менее трех тысяч франков в год. Значит, процентов с такого приданого едва хватит на булавки для будущей жены. Холостой мужчина, имеющий пятнадцать — двадцать тысяч дохода, снимает уютную квартирку на антресолях, пыль в глаза пускать ему незачем, он может обойтись одним слугой, все свои доходы он тратит на удовольствия; единственно, что от него требуется, — это хороший портной. Он обласкан всеми дальновидными мамашами и держит себя светским львом в парижском обществе. А женился, — совсем не то, тут уж надо жить своим домом, для жены требуется собственный выезд; в театре ей нужна ложа, а холостому мужчине достаточно и кресла; словом, теперь она представительница капиталов, которые раньше представлял только сам молодой человек. Предположим, что у супругов тридцать тысяч дохода: в наших условиях прежний богатый молодой человек становится бедняком, который боится потратить лишний франк на поездку в Шантильи. А появятся дети... наступит нужда. Господину и госпоже де Марвиль пошел еще только шестой десяток, значит, до осуществления надежд остается лет пятнадцать — двадцать. Какому же молодому человеку интересно, чтобы эти надежды так долго лежали мертвым капиталом? Расчеты высушивают сердца молодых повес, танцующих с лоретками польку в зале Мабиль, и теперь женихи не нуждаются в наших советах, они сами подвергают всестороннему рассмотрению проблему брака. Между нами говоря, сердца претендентов на руку мадмуазель де Марвиль не бьются сильнее в ее присутствии; так что ее поклонники головы не теряют, и все они до единого отдают дань антиматримониальным размышлениям. Словом, мадмуазель де Марвиль весьма мало соответствует тому идеалу брака, который рисует себе in petto [34] молодой честолюбец, обладающий здравым смыслом и сверх того двадцатью тысячами франков дохода.

— А почему? — спросил удивленный музыкант.

— Ах, дорогой Понс, — ответил нотариус, — в наши дни всякий молодой человек, будь он урод уродом, все равно имеет дерзость претендовать на шестьсот тысяч франков приданого, на невесту благородного звания, красавицу, умницу, получившую отличное воспитание, без недостатков — словом, на совершенство...