Не говори никому - Кобен Харлан. Страница 36

– Бек утром ездил к медэксперту. Спрашивается: зачем?

– Не знаю. Может, хотел удостовериться, что в результатах вскрытия нет против него никаких улик.

Карлсон оставался хмурым. Ему снова захотелось вымыть руки.

– Мы что-то упускаем, Том.

– Я этого не замечаю. Ладно, в любом случае мы должны поймать его, а там и разберемся.

Стоун направился к Фейну. Карлсон остался лелеять свои сомнения. Он пытался понять, зачем Бек ездил к медэксперту. Потом достал телефон, тщательно вытер его носовым платком и нажал несколько кнопок. Когда ему ответили, попросил:

– Соедините меня, пожалуйста, с медицинским экспертом округа Сассекс.

24

Давным-давно, десять лет назад, одна из ее подруг жила в отеле «Челси» на Сорок второй улице. Там обитали и приезжие, и ньюйоркцы – каждый со своими закидонами. Художники, писатели, студенты всех мастей и расцветок, отвязанные любители метадона. [20] Лица белили, а ногти красили в черный, расчесывали прямые, как палки, волосы, щедро мазали губы кроваво-красной помадой – тогда это считалось круто.

За прошедшие годы мало что изменилось. Хорошее место для того, кто хочет остаться незамеченным.

Наскоро перехватив кусок пиццы прямо на улице, напротив отеля, она засела у себя в номере и уже не высовывала оттуда носа. Нью-Йорк. Когда-то этот город был ее домом. За последние восемь лет она приехала сюда всего второй раз.

И ужасно по нему скучала.

Она умело заправила волосы под парик, выбрав на сегодня белый с темными корнями. Очки в проволочной оправе и специальные вставки за щеки до неузнаваемости изменили лицо.

Руки дрожали.

Два билета на самолет лежали на кухонном столе. Сегодня рейсом сто сорок семь компании «Бритиш эйруэйз» они вылетят из аэропорта Кеннеди и приземлятся в лондонском аэропорту Хитроу, где ее человек встретит их с новыми паспортами. Затем – поездом до Гэтвика, а оттуда снова самолетом – в Кению, в Найроби. Там прилетевших будет ждать джип, который доставит их к подножию горы Меру в Танзании, откуда придется идти пешком целых три дня.

И только там, в одном из немногих мест на этой земле, где нет ни радио, ни телевидения, ни даже электричества, они станут наконец свободными.

Билеты были на имя Лизы Шерман и Дэвида Бека.

Она посмотрела на себя в зеркало и придирчиво поправила парик. Отражение расплылось, на какой-то момент она вновь ощутила себя на озере. В сердце затеплилась надежда, и впервые она не сделала ничего, чтобы притушить этот слабый огонек. Улыбнулась и отошла от зеркала.

Спустилась в вестибюль и, выйдя из отеля, повернула направо, на Двадцать третью улицу.

Вашингтон-сквер был довольно далеко отсюда.

Тириз и Брутус высадили меня на углу Лафайет и Восточной Четвертой, в четырех кварталах от парка. Я хорошо знал эти места. Когда-то Элизабет и Ребекка снимали квартиру недалеко отсюда, в районе Уэст-Виллидж. Девочки чувствовали себя невероятно продвинутыми и богемными: светский фотограф и начинающий юрист в окружении таких же детишек из богатых пригородов, воображающих себя революционерами. Я, честно говоря, не воспринимал их всерьез, но игру охотно поддерживал.

Сам я в то время учился в Колумбийской медицинской школе и, хотя формально проживал на Хейвен-авеню, недалеко от больницы, которая сейчас носит название Нью-Йоркской пресвитерианской, на деле большую часть суток проводил здесь.

Хорошее было времечко.

До встречи осталось полтора часа.

Я двинулся вниз по Восточной Четвертой улице в сторону Нью-Йоркского университета. Университет занимает изрядный кусок здешних мест и старается, чтобы все об этом знали. Он украсил чуть ли не каждый угол ярко-фиолетовыми флажками со своей эмблемой. Страшные как смерть, эти флажки болтаются на кирпичных зданиях Гринвич-Виллидж. Слишком уж самонадеянно и настырно, на мой взгляд, для столь светского заведения. Но что есть, то есть.

Сердце вновь заколотилось, будто птица в клетке.

Неужели она и впрямь придет?

Я старался не торопиться и отрешиться от того, что может случиться или не случиться в ближайший час.

Свежие царапины чесались и горели. Случайно поймав в витрине свое отражение, я отметил, что в новом одеянии выгляжу по-идиотски. Нечто вроде гангстера-первоклашки.

Штаны сползали. Я старался незаметно подтягивать их одной рукой, не сбавляя шага.

Может быть, Элизабет уже там?

Вот и парк. Юго-восточная его часть примерно в квартале отсюда. В воздухе слышалось какое-то шуршание, возможно, поднимался ветер, а скорее всего, просто играли мое воображение да взвинченные нервы. Я шел, опустив голову. Интересно, мою фотографию уже показали по телевизору? Может, даже прервали передачи срочным сообщением? Скорее всего, нет. Однако глаза на всякий случай лучше не поднимать.

Я ускорил шаг. Летом Вашингтон-сквер всегда казался мне слишком шумным. Чрезмерная активность и выглядевшая какой-то натужной веселость даже вызывали раздражение. Мое любимое место – игровые столы, около которых всегда толпился народ. Иногда я играл тут в шахматы. Играю я, не побоюсь сказать, неплохо, и все же в парке этого явно недостаточно. Богатые и бедные, белые и чернокожие, бездомные и жители престижных районов – все равны перед древними черными и белыми фигурами. Лучший игрок, какого я когда-либо здесь видел, проводил большую часть дня, бегая по проезжей части со щеткой для мытья машин в руках и пытаясь вытрясти из автомобилистов немного мелочи.

Элизабет еще не пришла.

Я занял место на скамейке.

Осталось пятнадцать минут.

Напряжение в груди возрастало. В жизни мне не было так страшно. Я вспомнил Шону с ее цифровой фотографией. А если и впрямь мистификация? Если Элизабет все-таки мертва? Как же я буду жить?

«Глупости, – одернул я себя. – Пустая трата сил. Она жива, и точка. Без вариантов».

Я уселся поудобнее и начал ждать.

– Он здесь, – сообщил по телефону Эрик Ву.

Ларри Гэндл выглянул из тонированного окна фургона. Дэвид Бек сидел на том самом месте, где они и ожидали, одетый как уличный панк. На лице его алели царапины и цвели синяки.

Гэндл покачал головой:

– Понять не могу, как ему удалось сюда прорваться.

– Мы легко можем спросить у него самого, – сказал Ву своим монотонным голосом.

– Надо быть как никогда осторожным, Эрик.

– Разумеется.

– Все на местах?

– Конечно.

Гэндл взглянул на часы:

– Она появится с минуты на минуту.

Самой внушительной постройкой между улицами Салливан и Томпсон была башня из бурого кирпича, возвышавшаяся в южной части парка Вашингтон-сквер. Большинство людей считают, что эта башня – часть мемориальной церкви Джадсон. На самом деле все не так. Уже около двух десятилетий в башне расположены общежитие для студентов и некоторые административные отделы Нью-Йоркского университета. Каждый, кто притворится, будто идет по делу, может с легкостью попасть наверх.

Отсюда прекрасно виден весь парк. Она посмотрела вниз и заплакала.

Бек пришел. Он был одет в самый идиотский наряд, какой только можно вообразить. С другой стороны, она ведь сама предупреждала, что за ним могут следить. Вот он сидит на скамейке – одинокий, напряженный, правая нога нервно подрагивает. С Дэвидом всегда так, когда он волнуется.

– Ах, Бек…

Боль и отчаяние в ее голосе.

Что же она наделала?

Как все глупо…

Ей пришлось заставить себя отвернуться. Ноги задрожали, она сползла на пол, прижавшись спиной к кирпичной стене башни. Бек пришел на ее зов.

И они пришли тоже.

Нет сомнений. Она заметила как минимум троих. На самом деле их, конечно, больше. И фургон. Она позвонила по номеру, указанному на боку машины. Никто не ответил. Проверила название фирмы «Краски В&Т». Такой фирмы не существовало.