Темное дело - де Бальзак Оноре. Страница 47

— Этого преступника признал виновным суд, действующий в нашей стране, — продолжал он.

— Но он не виновен!

— Дитя! — сказал император.

Он вышел и, взяв мадмуазель де Сен-Синь под руку, повел ее на холм.

— Вот, — продолжал он с тем особым, присущим ему красноречием, которое преображало трусов в героев, — вот триста тысяч человек, они тоже не виновны. И что же, тридцать тысяч из них завтра умрут, умрут за родину! Среди пруссаков, быть может, есть великий механик, философ, гений, — и он погибнет. Мы, конечно, тоже лишимся каких-то неведомых нам великих людей. Наконец, может быть, и мне суждено стать свидетелем смерти моего лучшего друга. Но разве я стану роптать на бога? Нет. Я промолчу. Знайте же, мадмуазель, что надо умирать во имя законов своей страны так же, как здесь умирают во имя ее славы, — добавил он, ведя Лорансу назад к хижине.

— Поезжайте, вернитесь во Францию, — сказал он, глядя на маркиза, — мои распоряжения будут посланы вам вслед.

Лоранса решила, что наказание Мишю будет смягчено, и, в порыве признательности, преклонила колено и поцеловала руку императора.

— Вы господин де Шаржбеф? — спросил тогда Наполеон, вглядываясь в маркиза.

— Да, государь.

— У вас есть дети?

— Несколько человек.

— Почему бы вам не прислать ко мне одного из ваших внуков? Я принял бы его в число своих пажей.

«А вот сказался и подпоручик, — подумала Лоранса. — Хочет получить плату за оказанную милость».

Маркиз молча поклонился. К счастью, в хижину поспешно вошел генерал Рапп.

— Государь, конная гвардия и кавалерия великого герцога Бергского не поспеют сюда раньше, чем завтра после полудня.

— Ну что ж, — сказал Наполеон, оборачиваясь к Бертье, — и нам иной раз выпадают часы отдыха. Этой милостью надо воспользоваться.

По знаку императора маркиз и Лоранса вышли и сели в экипаж; вахмистр вывел их на дорогу и проводил до деревни, где они переночевали. На другой день они покинули поле боя под грохот восьмисот пушек, которые палили в течение целых десяти часов, и, уже в пути, узнали об удивительной победе под Иеной. Неделю спустя они въезжали в предместье Труа. Верховный судья дал приказ имперскому прокурору при труаском суде первой инстанции освободить четырех дворян на поруки впредь до решения императора и короля, но в то же время прокуратура отдала распоряжение о казни Мишю. Оба приказа были получены в то утро, когда возвратилась Лоранса. Во втором часу графиня, в дорожном платье, отправилась в тюрьму. Она получила разрешение остаться при Мишю, пока над ним совершалась печальная церемония, именуемая одеванием; добрый аббат Гуже, выхлопотавший разрешение проводить его до эшафота, только что дал осужденному отпущение грехов. Мишю очень горевал, что умрет, так и не узнав об участи своих господ; поэтому появление Лорансы вызвало у него радостный возглас.

— Теперь я могу умереть, — сказал он.

— Их помиловали, — ответила она, — я не знаю еще, на каких условиях, но, во всяком случае, помиловали. Для тебя я сделала все, что могла, мой друг, несмотря на все предостережения. Я уж думала, что спасла тебя, однако император, по своей монаршей милости, обманул меня.

— Так было суждено! Пусть же сторожевого пса убьют на том самом месте, где были убиты его старые господа! — сказал Мишю.

Последний час пронесся быстро. Мишю перед отъездом не решился попросить иной милости, кроме разрешения поцеловать руку мадмуазель де Сен-Синь, но она подставила ему щеку, к которой эта благородная жертва благоговейно и приложилась. Мишю отказался ехать в повозке.

— Невинные должны идти пешком, — сказал он.

Он не захотел, чтобы аббат Гуже поддерживал его под руку, и решительно, с достоинством один дошел до эшафота. Кладя голову на плаху, он попросил палача отогнуть ворот его сюртука и сказал:

— Мое платье достанется вам, постарайтесь не повредить его.

Четверо дворян едва успели повидаться с мадмуазель де Сен-Синь: вестовой командира дивизии доставил им грамоты о присвоении им чинов сублейтенанта и назначение в один и тот же полк с предписанием немедленно присоединиться к резерву их корпуса, расквартированного в Байонне. После раздирающего душу прощания, — ибо все они предчувствовали печальное будущее, — мадмуазель де Сен-Синь вернулась в свой опустевший замок.

Оба близнеца погибли на глазах у императора при Соммо-Сьера, защищая друг друга; оба они уже стали командирами эскадронов. Последними их словами были:

— Лоранса! Умрем, не отступив!

Старший д'Отсэр, уже в чине полковника, был убит при взятии редута под Москвой, и брат заступил его место.

Адриен, получив чин бригадного генерала после сражения под Дрезденом, где он был тяжело ранен, вернулся для лечения в Сен-Синь. Стремясь спасти последнего из четырех дворян, которые столь недолгое время окружали ее, графиня вышла за него замуж; ей было тогда тридцать два года. Но она могла предложить ему лишь раненое сердце, и он принял его; люди любящие или вовсе не знают сомнений, или сомневаются во всем.

Реставрацию Лоранса встретила без особого восторга; для нее Бурбоны вернулись слишком поздно. Однако у нее не было поводов жаловаться: ее муж, возведенный в пэры Франции, получил титул маркиза де Сен-Синь, а в 1816 году — чин генерал-лейтенанта и в воздаяние важных услуг, оказанных им в то время, пожалован синей лентой ордена Святого Духа.

Сына Мишю, о котором Лоранса заботилась как о собственном ребенке, в 1817 году приняли в сословие адвокатов. После двухлетней практики он был назначен сверхштатным судьей в Алансонский суд, а оттуда в 1827 году переведен на должность королевского прокурора в суд города Арси. Лоранса, взявшая на себя заботы о состоянии Мишю, вручила юноше в день его совершеннолетия документы на получение двенадцати тысяч франков ренты; позже она женила его на богатой невесте, мадмуазель Жирель из Труа. Маркиз де Сен-Синь скончался в 1829 году на руках у Лорансы и своих родителей, окруженный обожавшими его детьми. К тому времени еще никому не удалось проникнуть в тайну похищения сенатора. Людовик XVIII был готов загладить горести, причиненные этими событиями; но в разговорах с маркизой де Сен-Синь он всегда избегал касаться причин похищения Малена, и маркиза стала считать его соучастником этого темного дела.

ЭПИЛОГ

Покойный маркиз де Сен-Синь истратил все свои сбережения, а также сбережения родителей на покупку роскошного особняка на улице Фобур-дю-Руль, который был им присоединен к большому майорату, служившему основою для его пэрства. Тогда стала понятна причина несносной скаредности маркиза и его родителей, которая часто так огорчала Лорансу. После приобретения особняка молодая маркиза, жившая в своем имении и копившая там деньги для детей, предпочитала проводить зимы в Париже, тем более что ее дочь Берта и сын Поль достигли того возраста, когда надо было позаботиться об их образовании. Маркиза де Сен-Синь мало выезжала в свет. Муж не мог не понимать, как глубока печаль, живущая в ее сердце, но он выказывал по отношению к жене самую чуткую деликатность и до конца жизни остался верен своей единственной любви. Этот достойный человек, одно время недостаточно ею оцененный, в последние годы встречал со стороны благородной дочери Сен-Синей такую же любовь, какую сам питал к ней, — словом, муж Лорансы был вполне счастлив. Лоранса жила главным образом интересами семьи. И в Париже не найдется другой женщины, которую так любили бы ее друзья и так уважали все окружающие. Бывать в ее доме почитается за честь. Кроткая, снисходительная, умная, а главное — простая, она нравится всем избранным натурам, она притягивает их, несмотря на свою затаенную скорбь; но каждый словно оберегает эту столь сильную женщину, а сознание тайного покровительства и придает, быть может, дружбе с ней особую привлекательность. Ее жизнь, полная страданий в юности, на склоне лет становится ясной и безмятежной. Горести ее всем известны. Никто не спрашивает у нее, чей портрет работы Робера Лефевра, с тех пор как погиб Мишю, висит в гостиной, являясь ее главным и траурным украшением. Лицо Лорансы приобрело зрелость с трудом взращенного плода. Какая-то сосредоточенная гордость украшает ныне это страдальческое чело. К тому времени, когда маркиза стала принимать в Париже, ее состояние, приумноженное благодаря закону о возмещении убытков, давало ей до двухсот тысяч франков ренты, не считая жалованья, получаемого мужем. К Лорансе перешли миллион сто франков, оставленные Симезами. С тех пор она тратила по сто тысяч франков в год, а остальное откладывала на приданое Берте.