Утраченные иллюзии - де Бальзак Оноре. Страница 132

— Мы еще не такие миллионеры, чтобы забавляться учетом векселей, — возразил Куэнте-толстый. — Мы сочли бы себя счастливцами, ежели бы нам было под силу хотя бы за тряпье платить наличными, а мы еще вынуждены выдавать векселя нашему поставщику.

— Надо на широкую ногу поставить опыты, — холодно заметил Куэнте-большой. — То, что удается в печном горшке, терпит неудачу в фабричном производстве. Выручайте-ка сына.

— Так-то оно так! Только примет ли меня сын в компанию, ежели получит свободу? — спросил старый Сешар.

— Нас это не касается, — сказал Куэнте-толстый. — Неужто вы полагаете, почтенный, что вот, мол, отвалю сыну десяток тысяч франков и этим все сказано? Патент на изобретение стоит две тысячи франков, придется не раз съездить в Париж; притом, прежде чем вкладывать деньги в предприятие, благоразумнее было бы, как говорит брат, приготовить пробную тысячу стоп, рискнуть целыми чанами бумажной массы, составить себе точное представление о ценности изобретения. Видите ли, меньше всего приходится доверять изобретателям.

— Что до меня, — сказал Куэнте-большой, — я предпочитаю вполне выпеченное тесто.

Всю ночь напролет старик обдумывал, как ему поступить: «Заплачу я долги Давида, он получит свободу, а какая ему будет тогда нужда делить со мной барыши? Он хорошо понимает, что я надул его, втянув тогда в компанию со мною; обжегся один раз, вторично остережется. Мне выгоднее держать его в тюрьме… в нужде…»

Куэнте достаточно хорошо знали папашу Сешара и понимали, что ему с ними не по пути. Итак, все трое рассуждали: «Чтобы образовать товарищество, Основанное на таинственном изобретении, надо произвести ряд опытов, но, чтобы произвести опыты, надо освободить Давида Сешара. А Давид, получив свободу, от нас ускользнет». Сверх того, у каждого была какая-нибудь задняя мысль. Пти-Кло говорил себе: «Женюсь, буду ходить козырем, а покуда надо кланяться Куэнте». Куэнте-большой говорил себе: «Предпочитаю держать Давида под замком и быть хозяином положения». Старик Сешар говорил себе: «Заплачу сыновьи долги, а он и скажет: мое вам почтение!» Ева, несмотря на воркотню старого винокура и угрозы выгнать ее из дому, не соглашалась ни открыть убежища мужа, ни даже предложить мужу где-нибудь встретиться со стариком. Она не была уверена, что во второй раз удастся спрятать Давида так же хорошо, как в первый, и упорно отвечала: «Выручите сына — и все узнаете». Никто из четырех заинтересованных лиц, собравшихся тут, точно пирующие за столом, не осмеливался прикоснуться к яствам из боязни, что его опередят, и все следили друг за другом, опасаясь один другого.

Через несколько дней после исчезновения Давида стряпчий Пти-Кло навестил Куэнте-большого на его фабрике.

— Я сделал все, что мог, — сказал он. — Давид добровольно заточил себя в какой-то неизвестной нам тюрьме и там преспокойно совершенствует свое изобретение. Ежели вы не достигли цели, я в том не повинен; угодно ли вам исполнить ваше обещание?

— С охотою, в случае успеха, — сказал Куэнте-большой. — Сешар-отец вот уже несколько дней как околачивается тут; заходил к нам, расспрашивал насчет производства бумаги; старый скряга пронюхал об изобретении сына и хочет извлечь из него барыш. Стало быть, есть некоторая надежда основать товарищество. Вы поверенный отца и сына…

— И святого духа, который и предаст их в наши руки, — докончил Пти-Кло, усмехнувшись.

— Да будет так! — отвечал Куэнте. — Посадите Давида в тюрьму или передайте его в наши руки, и тогда вы женитесь на мадемуазель де Ляэ.

— Это ваш ультиматум? — спросил Пти-Кло.

— Yes, [48] — сказал Куэнте, — раз уж мы говорим с вами на иностранных языках.

— Так послушайте, что я вам отвечу на чистейшем французском языке, — продолжал Пти-Кло сухим тоном.

— Гм!.. Послушаем, — сказал в ответ Куэнте с серьезной миной.

— Представьте меня завтра же мадемуазель де Ляэ, добейтесь для меня чего-нибудь положительного, короче, исполните ваше обещание или я сам заплачу долги Давида и, продав контору, вступлю с ним в товарищество. Я не желаю остаться на бобах. Вы изъяснялись со мною без обиняков, не премину воспользоваться вашей манерой разговора. Я выполнил свои обязательства, выполните и вы. У вас есть все, у меня ничего. Ежели вы не докажете искренности ваших обещаний, я знаю, как отшутить вам вашу шутку.

Куэнте-большой взял шляпу, зонтик, состроил иезуитскую физиономию и вышел, пригласив Пти-Кло следовать за ним.

— А ну-ка поглядим, друг любезный, проторил ли я для вас дорожку? — сказал фабрикант стряпчему.

В одну минуту фабрикант — тонкая бестия! — взвесил всю опасность положения и понял, что с людьми такого пошиба, как Пти-Кло, играть надобно в открытую. Впрочем, он уже успел на всякий случай и ради очистки совести, под видом заботы о благосостоянии мадемуазель де Ляэ, шепнуть несколько слов бывшему генеральному консулу.

— Я нашел для Франсуазы подходящую партию. Ведь с тридцатью тысячами франков приданого по нынешним временам, — сказал он, усмехнувшись, — девушке не пристало быть слишком разборчивой!

— Мы еще вернемся к нашему разговору, — отвечал Франсис дю Отуа. — После отъезда госпожи де Баржетон положение госпожи де Сенонш круто изменилось; мы можем выдать Франсуазу за какого-нибудь старого помещика, дворянина.

— И она дурно кончит, — сказал фабрикант, напуская на себя суровость. — Послушайте, выдайте-ка ее лучше за молодого человека, подающего надежды, честолюбивого, которому вы будете покровительствовать и который составит жене прекрасное положение.

— Посмотрим, посмотрим, — повторял Франсис. — Прежде я желал бы слышать мнение ее крестной матери.

После смерти г-на де Баржетона Луиза де Негрпелис продала особняк в улице Минаж. Г-жа де Сенонш, находя свою квартиру чересчур тесной, уговорила г-на де Сенонш купить этот дом, колыбель честолюбивых мечтаний Люсьена и место завязки настоящей истории. Зефирина де Сенонш поставила себе целью унаследовать в своем роде королевскую власть, которой пользовалась г-жа де Баржетон, иметь салон, словом, стать знатной дамой. В высшем ангулемском обществе после дуэли г-на де Бажетона с г-ном де Шандуром произошел раскол; одни доказывали невиновность г-жи де Баржетон, другие верили клевете Станислава де Шандура. Г-жа де Сенонш высказалась за Баржетонов и сразу же завоевала симпатии их приверженцев. Потом, переехав в особняк Баржетонов, она воспользовалась привычкой многих ангулемцев издавна собираться в этом доме за карточным столом. Она принимала у себя всякий вечер и решительно взяла верх над Амели де Шандур, которая возглавляла вражескую сторону. Надежды Франсиса дю Отуа, оказавшегося в самом средоточии ангулемской аристократии, зашли так далеко, что он возымел желание выдать Франсуазу за старого г-на де Севрака, уловить которого для своей дочери не удалось г-же де Броссар. Возвращение г-жи де Баржетон, ставшей супругой ангулемского префекта, увеличило претензии Зефирины в отношении ее горячо любимой крестницы. Она говорила себе: графиня Сикст дю Шатле, конечно, воспользуется своей влиятельностью, чтобы достойно отблагодарить свою защитницу. Фабрикант, зная Ангулем как собственные пять пальцев, сразу учел всю сложность обстановки, но решил выйти из затруднительного положения дерзким маневром, который разве только Тартюф мог себе позволить. Стряпчий, чрезвычайно удивленный честностью своего сообщника, предоставил ему предаваться размышлениям, покамест они шли от фабрики до особняка в улице Минаж; но тут же, в подъезде, незваным гостям пришлось остановиться при словах: «Господа кушают!»

— Все же доложите, — отвечал Куэнте-большой.

И ханжа-купец, стоило только назвать его имя, был тотчас принят, адвокат был представлен жеманной Зефирине, — которая завтракала с глазу на глаз с г-ном Франсисом дю Отуа и мадемуазель де Ляэ. Г-н де Сенонш, как водится, был в отъезде: он был приглашен на открытие охотничьего сезона к г-ну де Пимантелю.