Утраченные иллюзии - де Бальзак Оноре. Страница 141

— Недурно вывернулся, — сказал королевский прокурор, кивая головой в знак одобрения, — ведь мы наперед обдумали наши тосты, а он импровизировал.

В десять часов вечера участники банкета начали расходиться. Давид Сешар, слыша необычную музыку, спросил у Базины:

— Что творится в Умо?..

— Дают пир в честь вашего шурина Люсьена… — отвечала она.

— Я уверен, что ему горестно не видеть меня там, — сказал он.

В полночь Пти-Кло проводил Люсьена до площади Мюрье. Тут Люсьен сказал стряпчему:

— Дорогой мой, мы с тобой друзья до гроба.

— Завтра, — сказал стряпчий, — у госпожи де Сенонш я подписываю брачный контракт с мадемуазель Франсуазой де Ляэ, ее воспитанницей; сделай мне удовольствие, приходи; госпожа де Сенонш приглашает тебя; там ты увидишь префекторшу. Помилуй! Неужто ей не доложат о твоем тосте? Она, конечно, будет польщена.

— У меня были на то свои соображения, — сказал Люсьен.

— О-о-о! Ты спасешь Давида!

— Я в том уверен, — отвечал поэт.

И точно по волшебству в эту самую минуту перед ними предстал Давид. Однако что же случилось? Давид находился в довольно затруднительном положении: жена положительно запрещала не только видеться с Люсьеном, но и открыть ему тайну убежища, а между тем Люсьен писал Давиду самые сердечные письма и уверял, что в ближайшие дни он исправит сделанное им зло. Затем мадемуазель Клерже, объяснив ему причины этого ликования, отзвук которого доносился до него, передала кстати два письма:

«Друг мой, поступай так, как если бы Люсьена не было тут; не беспокойся ни о чем и, дорогой мой, крепко помни: наша безопасность всецело зависит от надежности твоего убежища. Таково мое несчастье, что я более доверяю Кольбу, Марион, Базине, нежели брату. Увы! Мой бедный Люсьен уже не тот чистый и нежный поэт, каким мы его знали. Именно потому, что он желает вмешаться в твои дела и самонадеянно берется уплатить наши долги (из тщеславия, Давид!), я и опасаюсь его. Ему прислали из Парижа щегольские костюмы и пять золотых в прелестном кошельке. Он предоставил кошелек в мое распоряжение, и мы живем на эти деньги. Одним врагом у нас стало меньше: твой отец уехал от нас, и этим мы обязаны Пти-Кло, который разгадал злой умысел папаши Сешара и тут же пресек все его козни, заявив ему, что впредь ты без него предпринимать ничего не будешь и что он, Пти-Кло, не позволит тебе переуступить твое изобретение, покуда ты не получишь вознаграждение в тридцать тысяч франков: пятнадцать тысяч для уплаты долга и еще пятнадцать тысяч независимо от того, что тебя ожидает — успех или неудача. Пти-Кло для меня непостижим. Обнимаю тебя, как может обнять только жена несчастного своего мужа. Наш маленький Люсьен здоров. Какая прелесть этот цветок, что расцветает и растет среди наших домашних бурь! Матушка, как всегда, молит бога и почти так же нежно, как и я, целует тебя.

Твоя Ева».

Пти-Кло и братья Куэнте, опасаясь крестьянской хитрости старого Сешара, как видно из письма, отделались от него тем легче, что настало время сбора винограда и старику надо было возвращаться в Марсак к своим виноградникам.

Письмо Люсьена, вложенное в письмо Евы, было такого содержания:

«Дорогой Давид, все идет отлично. Я вооружен с головы до ног; сегодня выступаю в поход и в два дня продвинусь далеко вперед. С какой радостью я обниму тебя, когда ты будешь на свободе и развяжешься с моими долгами! Но я смертельно оскорблен недоверием, которое все еще выказывают мне сестра и мать. Неужто я не знаю, что ты скрываешься у Базины? Всякий раз, как Базина приходит к нам в дом, я узнаю новости о тебе и получаю ответ на мои письма. Притом совершенно очевидно, что сестра могла довериться только своей подруге по мастерской. Сегодня я провожу вечер поблизости от тебя и жестоко скорблю, что не в моей власти привлечь тебя на празднество, которое устраивают в мою честь. Тщеславию ангулемцев я обязан скромным торжеством, о котором все скоро забудут, и только ты один искренне порадовался бы за меня. Но обожди еще несколько дней, и ты все простишь тому, кто превыше всей славы мира дорожит счастьем быть твоим братом.

Люсьен».

В сердце Давида шла борьба двух чувств, хотя и не равных по силе, ибо он боготворил жену, а его дружба к Люсьену, с утратой уважения к нему, несколько утратила свою былую пылкость. Но в уединении все впечатления усиливаются. Человек одинокий, терзаемый заботами, подобными тем, какими мучился Давид, уступает мыслям, против которых он нашел бы точку опоры в обычных условиях жизни. Итак, Давид испытывал глубокое волнение, когда под звуки фанфар нечаянного торжества он читал письмо Люсьена, исполненное изъявлении раскаяния, столь им жданного. Нежные души не способны противостоять этим жалким излияниям, ибо прилагают к ним меру своих чувств. Не капля ли воды переполняет чашу?.. Итак, около полуночи никакие мольбы Базины уже не могли удержать Давида от встречи с Люсьеном.

— В такой поздний час, — сказал он ей, — ангулемские улицы пусты, никто меня не увидит, и ночью меня не могут арестовать; ну, а если я кого-нибудь встречу, я воспользуюсь маневром, придуманным Кольбом, чтобы опять воротиться в свое заточение. Притом я так тоскую по жене и ребенку.

Базина уступила этим довольно убедительным доводам и позволила Давиду выйти из дому как раз в ту минуту, когда Люсьен прощался с Пти-Кло.

— Люсьен! — вскричал Давид, и братья в слезах бросились друг другу в объятия.

Не так часто в жизни выпадают подобные минуты. Люсьен был взволнован порывом этой чистой дружбы, с которой зачастую не считаются, но которую обманывать преступно, Давид испытывал потребность все простить. Этот великодушный и благородный изобретатель главным образом хотел пожурить Люсьена и разогнать облака, омрачавшие любовь сестры и брата. Перед этими требованиями сердца меркли все опасности, порожденные нуждою в деньгах.

Пти-Кло сказал своему клиенту:

— Ступайте-ка скорее домой, воспользуйтесь, по крайней мере, своей неосторожностью, поцелуйте жену и ребенка!.. И остерегайтесь, как бы кто вас не увидел!

«Фу-ты, какая неудача! — сказал про себя Пти-Кло, оставшись в одиночестве на площади Мюрье. — Ну, будь бы тут Серизе!..»

В то время как стряпчий рассуждал с самим собою, идя вдоль дощатого забора, ограждавшего пустырь, где теперь горделиво высится здание суда, послышались легкие удары по дереву, точно кто-то стучал пальцем в дверь.

— Я тут, — сказал Серизе, выглядывая в широкую щель между двумя не плотно сколоченными досками. — Я видел, как Давид вышел из Умо. Я уже раньше догадывался, где он скрывается, а теперь знаю это наверное и скажу, как его изловить; но, чтобы ловчее раскинуть сети, мне надо знать кое-что из замысла Люсьена, а вы вот дали им уйти! По крайней мере, обождите их тут под каким-нибудь предлогом. Когда Давид и Люсьен выйдут, постарайтесь направить их в мою сторону; они вообразят, что никого поблизости нет, и я услышу, что они скажут друг другу на прощанье.

— Ты сам сатана! — прошептал Пти-Кло.

— Черт возьми! — вскричал Серизе. — Чего не сделаешь ради того, что вы мне посулили!

Пти-Кло отошел от забора и стал прохаживаться по площади Мюрье, поглядывая на окна комнаты, где собралась вся семья, и, чтобы придать себе мужества, размышлял о своей будущности, ибо ловкость Серизе позволяла ему нанести последний удар. Пти-Кло был из породы изворотливых и двуличных людей, которых не поймаешь ни на какую приманку, ни на удочку какой-нибудь привязанности, ибо они изучили непостоянство человеческого сердца и стратегию личных интересов, Вот почему сначала Пти-Кло мало рассчитывал на Куэнте. В случае, если бы его женитьба не состоялась и у него не было бы основания обвинить Куэнте-большого в вероломстве, он обеспечил себе возможность всячески донимать его; но после своих успехов в особняке де Баржетонов Пти-Кло играл в открытую. Тайные козни стали уже бесполезны и даже вредны для той политической карьеры, к которой он стремился. Однако на чем же он основывал свое будущее влияние? Ганнерак и некоторые крупные купцы образовали в Умо либеральный комитет, связанный торговыми отношениями с главарями оппозиции. Образование министерства Виллеля, допущенное Людовиком XVIII незадолго до его смерти, послужило поводом для изменения тактики оппозиции, которая после смерти Наполеона отказалась от столь опасного средства, как заговор. Либеральная партия создала в глуши провинций систему легального сопротивления: она стремилась одержать верх на выборах и добиться своей цели путем воздействия на массы. Уроженец Умо и ярый либерал, Пти-Кло был зачинщиком, душой и тайным советником оппозиции нижнего города, унижаемого аристократией верхнего города. Он первый обратил внимание на опасность засилия Куэнте в печати департамента Шаранты, где оппозиции надобно было иметь свой орган печати, чтобы не оказаться позади других городов.