Чиновники - де Бальзак Оноре. Страница 53

— Прощайте, сударь, — наконец сказал Рабурден торжественным и одновременно насмешливым тоном.

Тем временем Себастьен упаковал все бумаги, принадлежащие правителю канцелярии, вынес их и положил в нанятый фиакр. Рабурден прошел через широкий двор министерства, где у окон толпились чиновники, и задержался на несколько минут, ожидая приказаний министра. Министр хранил молчание. Фельон и Себастьен ждали вместе с Рабурденом. Затем Фельон смело проводил низвергнутого начальника на улицу Дюфо и почтительно выразил ему свое восхищение.

Оказав эти похоронные почести непризнанному таланту, он с приятным чувством исполненного долга вернулся на свое место.

Бисиу (видя входящего Фельона). Victrix causa diis placuit, sed victa Catoni [84].

Фельон. Да, мосье!

Пуаре. Что это означает?

Флeри. Что клерикальная партия ликует, а честные люди продолжают уважать господина Рабурдена.

Дюток (обиженно). Вчера вы этого не говорили.

Флeри. Если вы произнесете еще хоть слово, вы получите пощечину, слышите? Совершенно ясно, что это вы стащили исследование господина Рабурдена.

(Дюток выходит.)

Идите, жалуйтесь своему хозяину де Люпо, шпион!

Бисиу (смеется и гримасничает, словно обезьяна). Интересно знать, как пойдут дела в отделении? Господин Рабурден — человек столь замечательный, что у него, наверно, была своя цель, когда он писал этот труд. Министерство лишилось весьма умного чиновника. (Потирает руки.)

Лоран. Господина Флeри вызывают к секретарю.

Чиновники обеих канцелярий. Влип!

Флeри (выходя). Это мне безразлично, у меня ведь есть место официального редактора. Весь день я буду свободен, можно разгуливать или делать какую-нибудь занятную работу в редакции газеты.

Бисиу. Из-за Дютока уже уволили эту пешку Деруа, которого обвинили в том, что он способен на самый отчаянный шаг...

Тюилье. Шах королю?

Бисиу. Поздравляю! Смотрите, каков остряк!

Кольвиль (входит; он в радостном настроении). Господа, я ваш начальник...

Тюилье (целует Кольвиля). Ах, друг, будь я сам назначен, я бы так не радовался.

Бисиу. Это дело рук его супруги: они у нее недурны, да и ножки тоже.

(Взрыв смеха.)

Пуаре. Пусть кто-нибудь вкратце объяснит мне, что у нас сегодня происходит?

Бисиу. Вкратце вот что: отныне прихожая министерства — палата, двор — будуар, прямой путь — самый длинный, а постель больше чем когда-либо — окольная дорожка, которая скорей всего приводит к цели.

Пуаре. Господин Бисиу, прошу вас, объясните, что это значит?

Бисиу. Хорошо, я растолкую вам: кто хочет быть чем-нибудь, должен начать с того, чтобы быть чем угодно. Очевидно, необходима какая-то реформа наших ведомств; ибо, уверяю вас, государство обворовывает своих чиновников не меньше, чем чиновники обворовывают государство, растрачивая время, которое должны ему отдавать; но мы работаем мало оттого, что почти ничего не получаем; нас слишком много для тех дел, которые нужно делать, и моя добродетельная Рабурдина все это поняла. Этот великий администратор, господа, предвидел ту неизбежность, которую дураки называют игрой наших превосходных либеральных учреждений. И вот палата захочет управлять, а администраторы — законодательствовать. Правительство захочет администрировать, а администрация — править. Поэтому законы превратятся в предписания, а ордонансы — в законы. Бог создал нашу эпоху для тех, кто любит посмеяться. Я живу во времена, когда административная власть ставит спектакль, подготовленный величайшим насмешником нашего времени — Людовиком Восемнадцатым. (Все опешили.) Господа, если такова Франция, государство, в котором административная власть действует лучше, чем где-либо в Европе, то что же делается в других местах? Бедные страны! Я спрашиваю себя, как они могут жить без двухпалатной системы, без свободы печати, без отчетов и докладных записок, без циркуляров и без целой армии чиновников! Ну, скажите, как они могут держать армию, флот? Как они существуют без дискуссий по поводу каждого вздоха и каждого глотка?.. Можно ли это назвать правительством и отечеством? Меня уверяли (какие-то шутники-путешественники), будто эти страны считают, что у них есть своя политика и что они даже пользуются известным влиянием; но мне их жаль! Ведь у них отсутствует прогресс просвещения, они не способны поднимать вопросы, у них нет независимых трибунов, они погрязли в варварстве. Умен только один французский народ. Вы представляете себе, господин Пуаре (Пуаре вздрагивает), чтобы какая-нибудь страна могла обойтись без начальников отделений, директоров главного управления, без этого великолепного генерального штаба, составляющего славу Франции и императора Наполеона, который имел свои причины на то, чтобы создать все эти должности? И знаете что? Раз эти государства имеют смелость существовать — и в Вене, например, в военном министерстве насчитывают не больше сотни чиновников, тогда как у нас одни оклады и пенсии составляют треть всего бюджета, чего и в помине не было до Революции, — я позволю себе в заключение высказать мысль, что Академия надписей и изящной словесности должна была бы хоть чем-нибудь заполнить свой досуг и объявить премию за решение следующего вопроса: какое государство устроено лучше — то, в котором делается много при небольшом числе чиновников, или то, в котором делается мало при большом числе чиновников?

Пуаре. И это все, что вы можете сказать?

Бисиу. Yes, sir!.. Ja, mein Herr! Si, signor! Da, soudar! [85] Не буду обременять вас другими языками.

Пуаре (воздевая руки к небу). Бог мой!.. А еще говорят, что вы остроумны!

Бисиу. Так вы, значит, не поняли?

Фельон. Однако последнее предложение полно глубокого смысла...

Бисиу. ...как и бюджет — столь же сложный, сколь он кажется простым. Я, таким образом, словно освещаю вам фонариком ту пропасть, ту яму, ту бездну, тот кратер вулкана, который «Конститюсьонель» именует «политическим горизонтом».

Пуаре. Я предпочел бы объяснение более понятное.

Бисиу. Да здравствует Рабурден! Вот мое мнение. Вы удовлетворены?

Кольвиль (серьезно). Господин Рабурден виноват только в одном.

Пуаре. В чем же?

Кольвиль. В том, что был государственным деятелем, а не правителем канцелярии.

Фельон (становясь перед Бисиу). Отчего же, судaрь, вы, столь глубоко понимая господина Рабурдена, нарисовали эту мерз... эту низк... эту ужасную карикатуру?

Бисиу. А наши пари? Вы забыли, что мы с чертом заодно и что ваши чиновники проиграли мне обед в «Роше-де-Канкаль»?

Пуаре (крайне обиженный). Значит, мне так и суждено покинуть канцелярию, не поняв ни одной фразы, ни одного слова, ни одной мысли господина Бисиу?

Бисиу. Ваша вина! Спросите у этих господ. Господа, вы поняли смысл моих рассуждений? Они справедливы? Умны?

Все. Увы, да!

Минар. И вот доказательство: я только что написал прошение об отставке. Прощайте, господа, я попытаю счастья в промышленности.

Бисиу. Уж не удалось ли вам изобрести механический корсет или соску, пожарный насос или экипажное крыло от грязи, камин, топящийся без дров, или плиту, чтобы поджаривать котлеты на трех листках бумаги?

Минар (уходя). Это мой секрет.

Бисиу. Что ж, господин Пуаре-младший, что ж, молодой человек, вы видите, все эти господа меня понимают!

Пуаре (посрамленный). Господин Бисиу, окажите мне честь хотя бы один раз поговорить со мной на моем языке, снизойдите до меня...