Шуаны, или Бретань в 1799 году - де Бальзак Оноре. Страница 35

— Капитан, — холодно сказал маркиз, повторяя слова, недавно сказанные о нем Мерлем, — люди, видите ли, как иные плоды, — дозревают на соломе.

И он указал рукой на солдат: синие лежали на окровавленной соломенной подстилке, шуаны с невероятным проворством добивали раненых и раздевали убитых.

— Я был прав, когда сказал, что ваши солдаты не дойдут до Пелерины, — добавил маркиз. — И я думаю также, что вашу голову начинят свинцом раньше, чем мою. Что вы на это скажете?

Монторан испытывал неудержимую потребность излить свою ярость. Издевательство над побежденным врагом, жестокость и даже гнусность этого расстрела, произведенного без его приказа, но теперь одобряемого им, отвечали тайному желанию его сердца. В бешенстве своем он готов был уничтожить всю Францию. Синие, лежавшие с перерезанным горлом, и два уцелевших офицера, неповинные в том преступлении, за которое он жаждал отомстить, были в его руках картами, которые проигравший игрок в отчаянии разрывает на клочки.

— Лучше умереть, чем побеждать так, как вы, — сказал Жерар и, показав на обнаженные, окровавленные трупы солдат, крикнул: — Так подло убили их!

— Так же, как Людовика Шестнадцатого, — быстро ответил маркиз.

— Сударь, — с гордым достоинством ответил Жерар, — в суде над королями есть тайны, которых вам никогда не понять.

— Осудить короля! — вне себя воскликнул маркиз.

— Бороться против родины! — с презрением сказал Жерар.

— Вздор! — крикнул маркиз.

— Материубийцы! — воскликнул Жерар.

— Цареубийцы!

— Эге, да ты, кажется, затеял ссору перед смертью, — весело воскликнул Мерль.

— Это правда, — холодно сказал Жерар, поворачиваясь к маркизу. — Сударь, если вы намерены предать нас смерти, — продолжал он, — окажите, по крайней мере, милость расстрелять нас немедленно.

— Вот ты какой! — воскликнул капитан. — Всегда торопишь конец. Но, друг мой, если отправляешься в дальний путь и знаешь, что уже никогда не придется позавтракать, надо хоть поужинать.

Жерар гордо бросился вперед и без единого слова стал у стены. Хватай-Каравай прицелился в него, поглядел на неподвижно стоявшего маркиза, принял молчание своего начальника за приказ, и майор упал, как срубленное дерево. Крадись-по-Земле подбежал делить с убийцей новую добычу. Они ссорились, как два голодных ворона, и ворчали над еще не остывшим трупом.

— Капитан, если вы желаете закончить ужин, пойдемте со мною, — сказал маркиз Мерлю, решив сохранить ему жизнь для обмена пленными.

Капитан машинально пошел за маркизом и вполголоса сказал, как будто упрекая себя:

— Всему виною эта чертова девка! Что скажет Юло?

— Девка? — глухо воскликнул маркиз. — Так она действительно девка?

Слова капитана, видимо, совсем убили Монторана: он двинулся неверным шагом, бледный, расстроенный, мрачный.

Тем временем в столовой разыгралась другая сцена и в отсутствие маркиза приняла такой зловещий характер, что Мари, оказавшись без покровителя, прочла в глазах соперницы свой смертный приговор. Услышав залп, все гости поднялись, кроме г-жи дю Га.

— Не беспокойтесь, — сказала она, — это пустяки, наши люди убивают синих.

Когда маркиз вышел, она встала из-за стола.

— Вот эта девица явилась, чтобы отнять у нас Молодца! — сказала она спокойно, с подавленной яростью. — Она намеревается выдать его Республике.

— Сегодня с утра я двадцать раз могла выдать его, а я спасла ему жизнь, — возразила мадмуазель де Верней.

Госпожа дю Га с быстротой молнии бросилась на соперницу, в слепом своем бешенстве разорвала на девушке, ошеломленной этим нежданным нападением, непрочные застежки спенсера, разодрала платье, кружева, корсет, сорочку и грубой рукой осквернила священный тайник, где спрятано было письмо. Она искусно воспользовалась этими поисками, чтобы утолить свою ревнивую ненависть, и яростно терзала трепещущую грудь соперницы, оставляя на ней кровавые следы ногтей, с угрюмым наслаждением подвергая ее столь гнусному надругательству. В слабом сопротивлении, которое Мари оказывала этой исступленной женщине, шляпа ее развязалась и упала, волосы распустились, и локоны волной покрыли плечи; лицо ее засияло целомудрием, и две слезы, усилив огненный блеск ее глаз, скатились по щекам, оставив на них горячий влажный след; полуобнаженная, трепещущая, она замерла под взглядами гостей. Даже самые жестокосердые судьи, увидев ее скорбь, поверили бы ее невиновности.

Ненависть плохо рассчитывает. Г-жа дю Га не заметила, что никто не слушает ее, когда она с торжеством закричала:

— Вот видите, разве я оклеветала эту ужасную девку?!

— Положим, ничего ужасного я не заметил, — вполголоса сказал толстый гость, виновник катастрофы. — Мне, например, даже очень нравятся такие ужасы.

— Смотрите, — продолжала жестокая предводительница вандейцев, — вот приказ, подписанный Лапласом и скрепленный подписью Дюбуа. — При этих именах некоторые из гостей подняли голову. — А вот что в нем написано, — сказала г-жа дю Га: — «Граждане военные командиры всех чинов, правители округов, прокуроры-синдики и прочие власти в мятежных департаментах, особливо в тех местностях, где появится бывший маркиз де Монторан, главарь разбойников, по прозвищу Молодец, обязаны оказывать помощь и содействие гражданке Мари де Верней во всем, что от них зависит, и выполнять ее распоряжения, кои, в случае надобности, она будет давать им, и так далее...» Публичная девка осмелилась присвоить себе прославленное имя, чтобы опозорить его такой мерзостью! — добавила г-жа дю Га.

Ропот изумления пробежал среди гостей.

— Игра не равная, если Республика посылает против нас таких хорошеньких женщин, — весело заметил барон дю Геник.

— В особенности девиц, которым нечего терять в этой игре, — подхватила г-жа дю Га.

— Нечего? — переспросил шевалье дю Висар. — Помилуйте, мадмуазель обладает сокровищами, которые, вероятно, приносят ей изрядный доход.

— Республика, видно, любит позабавиться: в качестве послов она направляет к нам веселых девиц, — воскликнул аббат Гюден.

— Но, к несчастью, мадмуазель ищет удовольствий, которые убивают, — снова заговорила г-жа дю Га, и ликующее выражение ее лица указывало на смысл этой шутки.

— Как же тогда вы еще живы, сударыня? — сказала Мари и выпрямилась, приведя в порядок свой туалет.

Эта жестокая насмешка внушила преследователям некоторое уважение к столь гордой жертве и заставила их умолкнуть. Г-жа дю Га увидела, что на губах гостей мелькнула ироническая улыбка, это привело ее в бешенство, и, не замечая маркиза, вошедшего с капитаном в столовую, она крикнула, указывая рукой на мадмуазель де Верней:

— Хватай-Каравай, убери ее отсюда, — это моя доля добычи, я отдаю ее тебе, делай с ней все, что захочешь!

От этих слов «все, что захочешь», слушатели содрогнулись, ибо позади маркиза показались уродливые лица Хватай-Каравая и Крадись-по-Земле, и пытка предстала во всем своем ужасе.

Франсина, всплеснув руками, обмерла, словно пораженная громом, и слезы наполнили ее глаза. В минуту опасности мадмуазель де Верней вновь обрела самообладание; она бросила на гостей презрительный взгляд, вырвала из рук г-жи дю Га письмо и, высоко подняв голову, сверкая сухими, горящими глазами, бросилась к двери, где Мерль оставил свою шпагу. У порога она столкнулась с маркизом, холодным и неподвижным, как статуя. Ни малейшего сострадания не могла она прочесть на его лице, в его застывших чертах была лишь суровая решимость. Мари была поражена в самое сердце, и жизнь опостылела ей. Человек, так горячо уверявший ее в своей любви, несомненно слышал, как насмехались над нею, и остался холодным свидетелем ее позора, когда у всех на глазах обнажили сокровища красоты, которые женщина таит для любви. Может быть, она простила бы Монторану чувство презрения, но возненавидела его за то, что он видел ее унижение. Она бросила на него дикий, злобный взгляд, и в сердце у нее закипела лютая жажда мести. Но ее душило сознание своего бессилия: у нее за плечами уже стояла смерть. В голове ее поднялся вихрь безумия, кровь закипела, и мир, казалось ей, объят был огнем пожара. Внезапно изменив решение покончить с собою, она кинулась на маркиза и вонзила шпагу по самую рукоятку, но клинок скользнул между рукой и боком; маркиз схватил Мари за руку и увлек ее из комнаты с помощью Хватай-Каравая, который бросился на эту разъяренную женщину, когда она пыталась убить Монторана. При этом зрелище Франсина пронзительно закричала.