Шуаны, или Бретань в 1799 году - де Бальзак Оноре. Страница 52

Не успели они проехать лесом и одного лье, как услышали вдали смутный рокот голосов и звон колокольчика, но в серебристых его звуках не было той прерывистой монотонности, которая говорит о движении стада. Налей-Жбан очень внимательно прислушивался к этой мелодии. Вдруг порыв ветра донес до него несколько слов церковного песнопения, и, видимо, этот напев сильно подействовал на него: не слушая возражений мадмуазель де Верней, он повернул усталых ослов на тропинку, уводившую их в сторону от дороги на Сен-Джемс. Новый и мрачный пейзаж еще более усилил опасения мадмуазель де Верней. По обеим сторонам тропинки громоздились друг на друга гранитные скалы причудливых очертаний. Из расселин каменных глыб, словно толстые змеи, выползали корни вековых буков, отыскивая вдалеке питательные соки. Путь, казалось, шел между двумя рядами подземных гротов, знаменитых своими сталактитами. Огромные каменные фестоны, на которых темная зелень остролиста и папоротника сочеталась с зеленоватыми и белесыми пятнами мхов, скрывали пропасти и входы в глубокие пещеры. Но лишь только путники проехали по узкой тропинке несколько шагов, перед мадмуазель де Верней открылось удивительнейшее зрелище, и она поняла тогда причину упрямства Налей-Жбана.

Над полукруглой котловиной, точно грубые ступени, высились амфитеатром гранитные уступы гор, и на них поднимались друг над другом стройные черные ели и пожелтевшие каштаны; место это напоминало исполинский цирк, где зимнее солнце скорее разливало бледные краски, чем свет своих лучей, где осень повсюду раскинула рыжие ковры сухих листьев. В центре этой залы, строителем которой как будто был всемирный потоп, возвышались три огромных друидических камня — обширный алтарь, над которым была водружена древняя церковная хоругвь. Человек сто коленопреклоненных мужчин, обнажив головы, молились в этой горной ограде, где ректор с двумя викариями служил мессу. Бедное облачение священника, слабый его голос, звучавший в широком пространстве, как тихий ропот, люди, исполненные веры, объединенные одним и тем же чувством и простертые перед алтарем, лишенным всякой роскоши, грубый, ничем не убранный крест, дикая мощь храма, время, место — все придавало этой сцене характер простоты, отличавшей первые века христианства. Мадмуазель де Верней застыла в восхищении. Эта месса в глубине лесов, культ божества, возвращенный гонением к своему первоисточнику, поэзия древних времен, смело возрожденная на лоне странной, причудливой природы, эти шуаны, вооруженные и безоружные, жестокие и молящиеся, воины и дети — все это так не походило ни на одно зрелище, которое она когда-либо видела воочию или в воображении! Она хорошо помнила, как в детстве ее приводила в восторг пышность богослужения римской церкви, столь привлекательная для чувств, но до сих пор она еще не знала бога, бога без прикрас: крест на алтаре, алтарь на земле; вместо резной каменной листвы, увенчивающей готические арки соборов, — осенняя листва высоких деревьев, поддерживающих небосвод; вместо множества красочных бликов, отбрасываемых цветными стеклами витражей, — первые красноватые лучи солнца, тусклыми отблесками скользящие по алтарю, священникам и молящимся; сборище людей здесь было только фактом, а не системой, это была молитва, а не религия. Но человеческие страсти, на мгновение подавленные и не нарушавшие гармонии таинственной картины, вскоре ожили и бурно выступили на сцену.

Когда появилась мадмуазель де Верней, кончалось чтение Евангелия. В священнике она с некоторым страхом узнала аббата Гюдена и поспешила спрятаться от него за огромным обломком гранитной скалы. Она быстро повлекла за собою Франсину. Но напрасно пыталась она увести Налей-Жбана с того места, которое он избрал для своего участия в церемонии этого богослужения. Мари надеялась избежать опасности, заметив, что характер местности позволит ей незаметно уйти раньше всех. Сквозь широкую трещину в граните она увидела, как аббат Гюден взобрался на каменную глыбу, заменившую ему церковную кафедру, и начал проповедь:

— In nomine Patris et Filii, et Spiritus Sancti... [28]

При этих словах все благоговейно перекрестились.

— Дорогие братья, — громко сказал аббат, — сначала помолимся за усопших: за Жана Кошегрю, Николa Лаферте, Жозефа Бруэ, Франсуа Паркуа, Сульпиция Купьо. Все они из нашего прихода и все умерли от ран, полученных ими в бою у Пелерины или при осаде Фужера... De profundis... [29]

Покаянный псалом читали, как это заведено обычаем, поочередно церковнослужители и молящиеся, и каждый стих произносили с усердием, предвещавшим успех проповеди. Когда псалом закончили, аббат Гюден снова заговорил, и голос его все разрастался: бывший иезуит знал, что горячая страстность речи — самый убедительный аргумент для его диких слушателей.

— Христиане! — говорил он. — Сии защитники бога подали вам пример исполнения долга. Не стыдно ли вам? Что скажут о вас в раю? Если бы не эти люди, которым уготовано вечное блаженство и которых святые встретят с распростертыми объятиями, то господь бог подумал бы, что в вашем приходе живут басурмане. Знаете ли вы, молодцы, что о вас говорят в Бретани и у самого короля?.. Не знаете? Верно? Так я вам скажу: «Как! Синие низвергли алтари, поубивали ректоров, казнили короля и королеву, хотят забрать из Бретани всех молодцов и сделать из них таких же синих, как они сами, и послать их далеко от родных приходов воевать в чужие края, где они могут умереть без покаяния и потому на веки веков пойдут в ад; у молодцов в приходе Маринье сожгли церковь, — а они опустили руки! О-о! Проклятая Республика продала с торгов божье имущество и земли сеньоров, разделила деньги между своими синими, а потом, чтобы питаться нашими деньгами, как она питается нашей кровью, издала такой декрет, чтобы с каждого экю в шесть франков брать по три франка, а из каждых шести человек брать по три человека в солдаты, — а молодцы из прихода Маринье не схватились за оружие, чтобы выгнать синих из Бретани! Ах, ах! Не пустят их в рай, и никогда не вымолить им спасения души!» Вот что о вас говорят! Христиане, дело-то идет о вечном блаженстве! А как вам его заслужить? Сражайтесь за веру и короля! Позавчера, в половине третьего дня, явилась мне сама святая Анна Орейская. И она сказала мне вот так же явственно, как я вам сейчас говорю: «Ты священник в приходе Маринье?» — «Да, госпожа моя, к вашим услугам!» — «Ну, так вот, я святая Анна Орейская, а богу я прихожусь родней, на бретонский лад. Я всегда нахожусь в Орей, а сюда пришла для того, чтобы ты сказал молодцам из Маринье: пусть они не надеются спасти свою душу, пока не возьмутся за оружие. Не давай им отпущения грехов, покуда не станут они служить богу. А когда они сделают это, благослови их ружья, и те молодцы, с кого ты снимешь грехи, станут без промаха попадать в синих, потому что ружья их будут освящены...» И она исчезла, а под дубом матушки Гусиные Лапки так и остался запах ладана. Я это место приметил. Ректор из Сен-Джемса поставил там красивую деревянную богоматерь. А вечером туда прибрела мать Пьера Леруа, которого называют Крадись-по-Земле, и бог исцелил калеку от ревматизма за добрые дела ее сына. Вот она, эта женщина, и вы собственными своими глазами увидите, что она ходит одна, без всякой поддержки. О, чудо! Такое же чудо, как воскресение из мертвых блаженного Мари Ламбрекена; бог сотворил это чудо, чтобы показать, что никогда он не покинет своих бретонцев, если они будут сражаться за служителей господа бога и за короля. Итак, дорогие мои братья, если хотите заслужить спасение души и показать себя защитниками короля, нашего владыки земного, вы должны во всем повиноваться человеку, которого послал король и которому мы дали имя Молодец. И тогда вы уже не будете басурманами, а вместе со всеми молодцами Бретани встанете под знамя божие и можете тогда забрать у синих из карманов деньги, которые они у вас украли, — ведь пока вы ведете войну, поля ваши не засеяны, а потому господь бог и король отдают вам добро убитых врагов. Христиане, неужто вы хотите, чтобы люди сказали, что молодцы из Маринье отстали от молодцов из приходов Морбигана, святого Георгия, Витре и Антрена, а ведь они все поднялись на службу богу и королю. Или вы хотите отдать им одним всю добычу? Что же вы, как еретики, будете сидеть сложа руки, когда столько бретонцев стараются заслужить себе спасение души и защитить короля? «Оставь все и иди за мной» — сказано в Евангелии. Разве мы, священники, уже не отказались от десятины?! Оставьте все и ведите священную войну. Вы уподобитесь Маккавеям. И все вам тогда простится. С вами будут тогда ваши ректоры и другие священники, и вы победите! Помните, христиане, что только на нынешний день дана нам власть благословить ваши ружья. Кто не воспользуется сей благодатью, к тому святая Анна Орейская не будет столь милосердна, как в прошлую войну, и не преклонит ухо к их молитвам.