Темная Башня - Кинг Стивен. Страница 28

Сегодня озеро на дне впадины — чернее смертного греха, не только отражает тяжелые грозовые облака, нависшие над ним, но и усиливает их черноту. Время от времени по обсидиановой, гладкой как зеркало поверхности пробегают серебряные искры: отражения молний, вылетавших из облаков. Раскаты грома прокатываются под ними, закрывшими небо с запада на восток, словно грохот колес огромной каменной повозки по небесной мостовой. Сосны, дубы и березы застывают, и весь мир, кажется, замер, затаив дыхание. Тени исчезли. Птицы замолкли. Над головой громыхает еще одна повозка, неспешно катясь лишь ей ведомым курсом, и тут (наконец-то!) мы слышим шум двигателя. А вскоре появляется и запыленный «форд-гэлакси». Сквозь ветровое стекло виднеется озабоченное лицо Эдди Дина, сидящего за рулем, включенные фары разгоняют раньше времени сгустившуюся темноту.

Эдди уже открыл рот, чтобы спросить Роланда, как далеко им еще ехать, но, разумеется, ответ знал и сам. Рядом с южным концом Тэтлбек-лейн стоял щит-указатель с большой черной единицей, и около каждого поворота на подъездную дорожку (все они вели влево, к озеру) — точно такой же, менялось лишь число, в большую сторону. В просветах между деревьями они кое-где видели черную воду, но дома находились ниже по склону, и в поле зрения не попадали. При каждом вдохе Эдди явно ощущал запах озона и дважды приглаживал волосы на загривке, в полной уверенности, что они стоят дыбом. Они не стояли, но все равно щекочущее нервы магическое чувство радостного возбуждения никуда не делось, волнами прокатывалось через него, вспыхивая в солнечном сплетении, как среагировавший на перегрузку предохранитель, и уж оттуда расходясь по всему телу. Конечно, все дело в грозе. Так уж вышло, он из тех людей, у кого нервные окончания отзываются на ее приближение. Правда, никогда раньше они не отзывались так сильно.

Гроза тут ни при чем, и ты это знаешь.

Да, разумеется, ни при чем. Хотя Эдди рассчитывал, что все эти немыслимые вольты, возможно, облегчат ему установление контакта с Сюзанной. Он возникал и исчезал, как передача далекой радиостанции по ночам, но после их встречи с

(Ты, дитя Родерика, ты, увечный и заблудший)

Чевином из Чайвена контакт этот определенно окреп. Он подозревал, что часть Мэна, в которой они находились, благодаря утончению перемычек стала ближе ко многим мирам. Как их ка-тет приблизился к тому, чтобы вновь стать единым целым. Ибо Джейк уже нашел Сюзанну, и на какое-то время они пребывали в безопасности, отделенные крепкой дверью от преследователей. И однако что-то грозило им и по ту сторону двери:

Сюзанна то ли не хотела говорить об этом, то ли не могла объяснить, какая над ними нависла угроза. Но Эдди все равно ощущал страх Сюзанны, страх, что придется вновь столкнуться с этой угрозой, и думал, что знает, чего боится Сюзанна: ребенка Миа. Который в каком-то смысле, пусть Эдди до конца не понимал, как именно, был и ребенком Сюзанны. Что заставляло женщину, вооруженную пистолетом, бояться младенца, Эдди не знал, но не сомневался: если боится, значит, на то есть веская причина.

Они проехали щит-указатель ФЕНН, 11, потом — ИСРАЭЛЬ, 12. Обогнули поворот, и Эдди нажал на педаль тормоза. «Гэлакси» резко остановился, подняв столб пыли. На обочине, под указателем БЕКХАРДТ, 13, стоял знакомый пикап, сработанный компанией «Форд», а к тронутому ржавчиной борту кузова небрежно привалился еще более знакомый мужчина в синих, с отворотами, джинсах, отутюженной синей рубашке из «шамбре», застегнутой до чисто выбритой шеи и двойного подбородка. Голову украшала бейсболка бостонской команды «Ред сокс», чуть сдвинутая набекрень, как бы говорившая: «А я тебя обогнал, партнер». Мужчина курил трубку, и синеватый дымок окутывал его изрезанное морщинами добродушное лицо, не рассеиваясь в застывшем предгрозовом воздухе.

Все это благодаря обострившимся до предела чувствам Эдди видел с удивительной четкостью, отдавая себе отчет, что широко улыбается — так улыбаются, встретив давнего друга в далеком краю, скажем, у египетских пирамид, на рынке в Танжере, на острове Формоза или на Тэтлбек-лейн в Лоувелле, во второй половине летнего дня в 1977 году, перед самой грозой. И Роланд улыбался. Старый, длинный и уродливый… и улыбался! Что тут скажешь, чудесам несть конца.

Они вылезли из кабины и направились к Джону Каллему. Роланд поднес кулак ко лбу и чуть согнул колено.

— Хайл, Джон! Я вижу тебя очень хорошо.

— Ага, вижу тебя тоже, — ответил Джон Каллем. — Ясно, как божий день. — И отдал честь, коснувшись рукой головы пониже бейсболки и повыше кустистых бровей, потом повернул голову к Эдди. — Молодой человек.

— Долгих дней и приятных ночей. — Эдди тронул лоб костяшками пальцев. Он не принадлежал к этому миру, уже не принадлежал, и до чего же приятно не притворяться, будто принадлежишь.

— Хорошо сказано, — отметил Джон. — Я приехал раньше вас. Предполагал, что так и будет.

Роланд оглядел леса по обе стороны дороги, нависшее над ними черное небо.

— Не думаю, что это место подходит?.. — Вопросительные нотки в его голосе едва слышались.

— Нет, это не то место, где вы хотели бы закончить свои дела, — согласился Джон, попыхивая трубкой. — Я его проехал по пути сюда, и вот что я вам скажу: если вы хотите поговорить, лучше это сделать здесь, чем там. Когда доберетесь туда, сможете только таращиться с разинутыми ртами. Поверьте мне, ничего более удивительного я еще не видел. — На мгновение его лицо стало лицом ребенка, который поймал своего первого светлячка, и Эдди понял, что говорит Каллем совершенно искренне.

— Почему? — спросил он. — Что ждет нас впереди? Приходящие? Или дверь? — Тут в голове сверкнула мысль… и Эдди ухватился за нее. — Это дверь, не так ли? И она открыта?

Джон уже начал качать головой, потом передумал.

— Может, и дверь. — Последнее слово он растянул до невозможности, словно оно стало для него драгоценностью, с которой он никак не хотел расставаться. Оно тянулось, как вздох после долгого, трудного дня: «две-е-е-ерь». — Выглядела не совсем, как дверь, но… Возможно. Могла это быть дверь? — Он задумался. — Ага. Но я думаю, что вы, парни, хотите поговорить, а если мы поедем туда, к «Каре-Хохотушке», разговора не получится: вы будете просто стоять с отвисшими челюстями. — Каллем вскинул голову, расхохотался. — Я тоже.

— Кара-Хохотушка — это кто? — спросил Эдди.

Джон пожал плечами.

— Многие люди, купившие дома у озера, дают им имена. Я думаю, потому что очень дорого за них заплатили. Вот и хотят получить за свои деньги чуть больше. Так или иначе, «Кара» сейчас пустует. Дом этот принадлежит семье Макгрей из Вашингтона, округ Колумбия, но они выставили его на продажу. У них черная полоса. У него инсульт, а она… — Он опрокинул в рот воображаемый стакан.

Эдди кивнул. Многое, связанное с этим походом к Башне, он не понимал, но кое-что знал без всяких объяснений. К примеру, дом на Тэтлбек-лейн, откуда, судя по всему, и появлялись в этом мире приходящие, Джон Каллем назвал «Кара-Хохотушка». Эдди же не сомневался, что на щите-указателе, у которого начиналась подъездная дорожка к этому дому, будет стоять число 19.

Он поднял голову и увидел, как черные облака плывут над озером Кезар на запад, к Белым горам… которые — и тут сомнений быть не могло — в мире, расположенном не так уж далеко от этого, назывались Дискордией… и вдоль Тропы Луча.

Всегда вдоль Тропы Луча.

— Так что ты предлагаешь, Джон?

Каллем мотнул головой в сторону щита с надписью БЕКХАРДТ.

— Я присматриваю за домом Дика Бекхардта с конца пятидесятых. Чертовски милый человек. Сейчас он в Вашингтоне, что-то делает в администрации Картера. — Ка-а-а-ртра-а. — У меня есть ключ. Думаю, мы можем поехать туда. Там тепло и сухо, а здесь, думаю, скоро станет холодно и мокро. Вы, парни, сможете рассказать мне свою историю, я — ее выслушать, слушатель я сносный, а потом мы все поедем к «Каре». Я… ну, я просто никогда… — Он покачал головой, вынул трубку изо рта, посмотрел на них с искренним изумлением. — Говорю вам, никогда не видел ничего подобного. И знаете что, я даже не знал, как мне на это смотреть.