Темная Башня - Кинг Стивен. Страница 6

Но Сюзанна смотрела на него из-под железного колпака, ее глаза лихорадочно блестели, и по взгляду чувствовалось, что она их видит. «Ага, ты говоришь правильно».

Она произнесла единственное слово, и тут же необъяснимая, но заслуживающая доверия интуиция подсказала Роланду, что слово это идет не от Сюзанны, а от Миа. И при этом в слове слышался голос Луча — силы, достаточно тонко все чувствующей, чтобы оценить нависшую угрозу и попытаться защититься от нее.

Чеззет, — произнесла Сюзанна. Оно прозвучало в его голове, потому что они были ка-тетом и ан-тетом. Но он также увидел, как шевельнулись ее губы, пусть с них и не сорвалось ни единого звука, когда она посмотрела в то место, где сейчас плавали они, наблюдая за тем, что происходило в этот самый момент в каком-то другом где и когда, другом пространственно-временном континууме.

Ястребоголовый тахин тоже посмотрел вверх, возможно, следуя за ее взглядом, возможно, уловив обостренным слухом звяканье колокольцев. А потом врач опустил щипцы и сунул их под сорочку Миа. Она закричала. Вместе с ней закричала и Сюзанна. И этот общий крик воздействовал на невесомое тело Роланда точно так же, как воздействует порыв октябрьского ветра на опустевшую коробочку ваточника. Подхватил и понес. Роланд почувствовал, как он быстро поднимается, теряя связь с тем местом, где только что был, но крепко держась за одно-единственное услышанное слово. Слово это вызвало из памяти образ матери, наклонившейся над ним, лежащим в постели. Происходило это в комнате, раскрашенной в яркие цвета, и, разумеется, цвета эти он воспринимал, как маленький мальчик, воспринимал, как дети, только что выросшие из ползунков, воспринимают окружающий мир: с наивным изумлением, в полной уверенности, что все это — магия.

Окна в спальне были из витражного стекла, разумеется, всех цветов колдовской радуги. Он помнил: когда мать наклонялась к нему, ее лицо переливалось разными цветами, капюшон она откидывала, так что он мог проследить изгиб ее шеи взглядом ребенка

(это все магия)

и душой любовника; он помнил свои мысли о том, как будет ухаживать за ней и уведет от отца, если она согласится отдать ему предпочтение; как они поженятся, у них родятся свои дети, и они будут жить вечно в этом сказочном королевстве, которое называлось Вечный Свет, как Габриэль Дискейн будет петь своему маленькому мальчику с большими глазами, которые очень серьезно смотрели на нее с подушки (а на его лице уже лежал отсвет жизни странника), петь глупую детскую песенку с таким вот куплетом:

Все в лукошко влезет, — думал он, когда летел, невесомый, сквозь темноту и ужасное звяканье колокольцев Прыжка. Слова третьей строки были не бессмыслицей — числами. Она как-то сказала ему, когда он спросил. Чаззет, чиззет, чеззет — семнадцать, восемнадцать, девятнадцать.

Чеззет — это девятнадцать. Естественно, все у нас девятнадцать. А потом он и Эдди вновь вылетели в свет, болезненно-оранжевый свет, и нашли там и Джейка, и Каллагэна. Роланд увидел даже Ыша, у левой ноги Джейка, ощетинившегося, с оскаленными зубами.

Чаззет, чиззет, чеззет, — думал Роланд, глядя на своего сына, совсем еще маленького мальчика, которому противостояло великое множество врагов в обеденном зале «Дикси-Пиг». — Чеззет — это девятнадцать. Все в лукошко влезет. Но в какое лукошко? И что это должно означать?

На Канзас-роуд в Бриджтоне двенадцатилетний «форд» Джона Каллема (на спидометре сто шесть тысяч миль, а машина только входит во вкус дороги, любил говорить Каллем людям) покачивался, словно на волнах, над обочиной. Передние колеса касались земли, потом поднимались, чтобы пообщаться с ней могли задние колеса. В салоне двое мужчин, не просто в бессознательном состоянии, но еще и ставшие прозрачными, лениво покачивались вместе с автомобилем, словно два трупа в затопленной лодке. А вокруг них плавал всякий хлам, скапливающийся в старом автомобиле, на котором постоянно ездят. Пепел, ручки, скрепки, крошки и монетки с заднего сиденья, сосновые иголки с ковриков на полу и даже один коврик. В темноте бардачка его содержимое билось о стенки и закрытую дверцу. Если б кто проезжал мимо, его поразило бы это зрелище: плавающий в воздухе мусор и люди (Люди! Возможно, мертвые!), которые, если уж на то пошло, ничем от этого мусора не отличались. Но никто не проехал. Те, кто жил на этой стороне Длинного озера, в основном смотрели на другой его берег, где находился Ист-Стоунэм, хотя смотреть-то уже было не на что. Дым, и тот практически развеялся.

Автомобиль лениво колыхался, а в нем Роланд из Гилеада всплывал к потолку, где его шея касалась грязной обивки, при этом ноги, следуя за их обладателем, отрывались от переднего сиденья. Эдди поначалу оставался на месте, его удерживал руль, но потом боковая качка привела к тому, что он выскользнул из-под руля и тоже начал подниматься и опускаться, с расслабившимся и мечтательным лицом. Серебряная ниточка слюны вытекла из уголка его рта, оторвалась от кожи и поплыла, сверкающая, полная миниатюрных пузырьков, мимо щеки с запекшейся на ней кровью.

Роланд знал, что Сюзанна видела его, возможно, видела и Эдди. Вот почему она приложила столько усилий, чтобы произнести единственное слово. Джейк и Каллагэн, однако, их не увидели. Мальчик и преподобный отец вошли в «Дикси-Пиг», продемонстрировав то ли отчаянную храбрость, то ли запредельную глупость, и теперь полностью сосредоточились на тех, кто их там поджидал.

Глупо они поступили или нет, но Роланд очень гордился Джейком. Он видел, что мальчик определился с кандой между собой и Каллагэном: расстоянием (для каждого случая своим), которое гарантировало, что пара стрелков, противостоящая куда более многочисленному противнику, не будет убита одним выстрелом. Оба вошли в «Дикси-Пиг», готовые к бою. Каллагэн держал в одной руке пистолет Джейка, а в другой что-то еще… вроде бы какую-то резную вещицу. Роланд не сомневался, что это кан-тах, один из маленьких богов. У мальчика были рисы Сюзанны, две — в руках, остальные — в ее плетеной сумке. Где он их взял, знали только боги.

Стрелок увидел толстуху, чье сходство с человеком заканчивалось шеей. Над тремя дряблыми подбородками болтались клочья человеческой маски. Глядя на видневшуюся из-под маски крысиную голову, Роланд внезапно многое понял. Что-то могло дойти до него и раньше, но, как мальчика и отца Каллагэна в этот самый момент, его занимали совсем другие проблемы.

К примеру, «низшие люди» Каллагэна. Они могли быть тахинами, существами не из Прима или естественного мира, но из каких-то других мест, расположенных между ними. Они определенно не имели отношения к тем, кого Роланд называл медленными мутантами, потому что последние появились в результате бездумных войн и катастрофических экспериментов. Нет, они могли быть истинными тахинами, известными, как третий народ, или кан-тои. Да, конечно, Роланду следовало знать об этом. И сколько тахинов служили существу, имя которого — Алый Король? Несколько? Много?

Все?

Если правильным был третий ответ, тогда, предположил Роланд, дорога к Башне действительно будет трудной. Но стрелок не отличался привычкой заглядывать за горизонт, и в данном случае недостаток воображения следовало расценивать как плюс, а не минус.

Он увидел то, что требовалось увидеть. Кан-тои, «низшие люди» Каллагэна, окружали Джейка и преподобного отца со всех сторон (эти двое даже не видели парочку «низших» мужчин, которые охраняли двери на Шестьдесят первую улицу и теперь оказались позади), но Каллагэн зачаровал их резной вещицей, которую держал в руке, и они замерли. Точно так Джейк зачаровывал людей ключом, найденным на пустыре. Желтый тахин, с телом человека и головой waseau, [12] держал под рукой какое-то оружие, но не пытался его использовать.