Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО - Маруга Валерий Михайлович. Страница 9

Впоследствии его действия признали правомерными, однако место службы он все же сменил, перевелся в другую область и своего адреса никому не оставил. Ну а старшего контролера Крымского уволили из органов внутренних дел. Он тоже куда-то уехал без веры в справедливость и правовую защиту сотрудников СИЗО.

БОМЖ

Его звали Александр Рычко. С виду крепкий, симпатичный парень, спокойный и выдержанный, семнадцати лет от роду. За время пребывания в следственном изоляторе, согласно характеристике, составленной инструктором по воспитательной работе со спецконтингентом лейтенантом внутренней службы Макаровичем, «правил установленного режима содержания не нарушал, к дисциплинарной ответственности не привлекался, с сокамерниками поддерживал нормальные отношения». И вдруг звонок:

— На шестом посту «чепе»! Малолетка порезался!

Зрелище не из приятных. Рычко куском кафельной плитки распанахал себе руку ниже локтя, глубиной до сантиметра. Кровь брызжет, стекая по запястью, ладони и пальцам на цементный пол медчасти. Старший по корпусному отделению прапорщик Ткачик, зоотехник по образованию, перетянул жгутом руку и на свой страх и риск обыкновенной иглой с черной ниткой пытался наложить шов до приезда «скорой».

Подошли начальник учреждения, его заместители. Начали обычную в таких случаях индивидуально-воспитательную беседу.

— Ты что, Рычко, в карцер захотел? Ты знаешь, что за членовредительство положено? Дурак ты безмозглый!

— Знаю.

— А если знаешь, так какого ж ты хрена, мать твою, вскрываешься? Что? Жизнь надоела?!

— Надоела.

— Дурачок ты кругленький или прикидываешься? Где мать живет?

— В Нижнем Тагиле.

— А отец?

— В Одессе.

— Так что, ты им подарок хочешь сделать, на свои похороны пригласить?

— Да им все равно.

— Что значит «все равно»? Когда мать в последний раз видел?

— В прошлом году, летом. Приехал, а она уже с третьим мужем живет.

— Ну и что?

— Да ничего, просто, мешал я им.

— Что, выгнали?

— Нет, я сам уехал. К отцу.

— Ну, дальше.

— А отец пьет, каждый вечер под киром. Придет, глаза стеклянные, меня даже не заметит. Завалится спать на полу, не раздеваясь, а утром кое-как растормошится — и на работу. Мне ни слова не скажет. И так каждый день. Короче, никому я не нужен…

За два года скитаний этот несовершеннолетний бродяга успел исколесить тысячи километров, совершить множество мелких краж, побывать в десяти приемниках-распределителях, стать опытным бомжем, или человеком без определенного места жительства.

Подобные бродяги заполонили вокзалы, заброшенные подвалы, полуразрушенные здания, временные постройки. Они неприхотливы, едят чуть ли не отбросы, ходят в лохмотьях и дырявой обуви, спят прямо на земле. Общество считает их изгоями, они себя — неудачниками и великими путешественниками.

ЖЕНСКАЯ КАМЕРА

Самое неудобное наказание для человека — изоляция от противоположного пола. Отсюда гомосексуализм, лесбиянство и много других грустных и нелепых ситуаций.

Гога Иобидзе находился под следствием около года. Обвинялся в серии краж с множеством подельщиков и эпизодов. Вслед за ним в следственный изолятор попала его подруга Лиза, а вскоре еще одна — Света. Гога кое-как наладил с ними связь и решил встретиться. Три месяца ждал удобного случая и дождался.

Женская камера № 9, уходя на прогулку, приучила контролеров не закрывать двери, чтобы проветривалось затхлое помещение. Этим и воспользовался Иобидзе. Следуя в баню мимо камеры, ловко согнулся, прикрытый спинами и животами приятелей, и юркнул в девятую камеру. Спрятался в углу под нарами и дождался ночи.

Возбужденные женщины мужественно терпели присутствие мужчины и темпераментные вздохи Лизы. Всего в камере находилось восемь представительниц прекрасного пола. Поначалу Лиза ни с кем не хотела делиться, однако Гога настоял:

— Нельзя обижать Свету, я тоже с ней жил на свободе. Это нечестно, бросьте жребий.

И все же длинную спичку из дрожащих рук наркоманки Гали, на удивление всем, вытянула та же Лиза. Раздраженная Света твердо заявила:

— Хватит ей, теперь моя очередь.

— Буду третьей, — прошипела Галя.

— Потом я!.. Пятая! Шестая! Седьмая! Восьмая! — дополнили ее все сокамерницы.

Они ревниво передавали Гогу из рук в руки, умело скрывали его, кормили и ласкали.

Прошло несколько суток. Отсутствие Иобидзе еще никто не заметил. Не вызвала подозрение и девятая камера, дружно отказавшаяся от прогулок. Гога сам себя выдал. На пятый день, во время раздачи, ужина, вырвался из чьих-то горячих объятий и заорал не своим голосом:

— Я здесь! Меня захватили заложником! Спасайте, братцы!..

После этой пикантной истории долго еще лихорадило следственный изолятор. Некоторые кабинеты и камеры содрогались от гомерического хохота. А реакция Гоги поражала обреченной депрессией. По свидетельству друзей, у него «крыша поехала». Отсидел свои десять суток в карцере тихо, как мышь, и всем, кто его расспрашивал, не уставал повторять, что своему злейшему врагу не пожелает того, что пережил в девятой камере.

— Это хуже пытки, как в аду, — бормотал он и крестился.

ПОЛКОВНИК ЗAДОВ

Однажды в учреждение привезли изрядно перепуганного грузного армейского полковника Задова, который сразу же по прибытии попросил аудиенции с представителем руководства СИЗО. Слегка заикаясь, полушепотом упрашивал начальника:

— Понимаете, я невиновен, моя жена поехала в Киев к заместителю министра. Я с ним лично знаком… Прошу вас, не сажайте меня в камеру к гомосексуалистам, я отблагодарю…

Его представление о СИЗО не выходило за пределы школьной информации, а неожиданность ареста испугала до умопомрачения. Полковник нервничал, теряя на глазах командирскую доблесть и строевую выправку. Никто не собирался сажать его в камеру к рецидивистам, оперативные работники комплектуют камеры по статьям Уголовного кодекса и по игривости нравов поступивших заключенных. Задова определили к трем несовершеннолетним в целях контроля и сдерживания их остроумной находчивости к тупым развлечениям.

До ареста Задов занимал должность заместителя командующего армией по тылу и, обладая широкими возможностями по распределению того, чего везде не хватает, брал взятки. Чаще в натуральном виде: коньяками, балыками и прочими дефицитами аграрного либо промышленного происхождения. Что-то оставлял себе, а кое-что передавал выше, связывая прочную, алчную и своекорыстную цепь взаимозависимости и взаимовыручки.

Однако, не в меру расхрабрившись, в самом зените своей карьеры неожиданно нарвался на строптивого командира полка Собачкина, который сполна требовал свое, а дать «в лапу» не хотел. Сам брал. Их личные конфликты очень скоро превратились в склоки армейского масштаба. Собачкин, собрав всю подноготную Задова, доложил рапортом в военную прокуратуру о его злоупотреблениях.

Содержательные и, на первый взгляд, аргументированные доказательства Собачкина подхлестнули молодого и горячего следователя капитана Сковороду на немедленное возбуждение уголовного дела. Добившись санкции прокурора на арест, он самодовольно потирал руки, предвкушая шумный процесс и свою устрашающую популярность в среде полковников и генералов. И вскоре получил свое.

— Мальчишка! Недоросль! — орал на него прокурор округа после звонка заместителя министрa. — Неужели не понимаешь, что все это недоказуемо?!

И в тот же день, после бурного разъяснительного внушения, капитан Сковорода с объемным свертком, вмещающим форменную одежду полковника танковых войск, прибыл в следственный изолятор, извинился перед Задовым, помог ему переодеться, сесть в машину и доставил его к месту жительства в объятия растревоженной, но решительной супруги.