Неотразимая - Брокуэй Конни. Страница 10

– Да кто это сказал? – не поняла Гунна.

– Томас Донн.

У Гунны перехватило дыхание. Много лет назад Томас Донн гостил в замке графа Карра. Он оказывал Фиа знаки внимания и проявлял определенный интерес. Тогда Фиа была совсем юной и до боли одинокой. Конечно, молодой высокий шотландец просто сразил ее. И неудивительно. Он был одним из немногих порядочных мужчин, которые встречались Фиа. Не лицемер и не негодяй. Однако ее увлечение внезапно закончилось. Гунна никогда не узнала, что сказал или сделал Томас, но за одну ночь любовь Фиа превратилась в холодную ненависть. После этой ночи она стала взрослой. До этого налет цинизма был очень тонкий, но он был тем единственным, что позволяло девушке скрывать свое подлинное лицо от мира, а после разговора, подслушанного в саду, этот цинизм превратился в броню.

– Где ты его видела?

– Он приходил ко мне сегодня утром, говорил со мной. Будь он проклят! Он ничего не понял. – Фиа подняла голову. Ее глаза ярко горели, губы были плотно сжаты. —

Нет, Гунна, он прав. Но это еще не дает ему права судить меня. Душа его черна не менее моей. – Гунна совсем растерялась. – Помнишь, когда Эш был в замке, исчезла Рианнон Рассел? – спросила Фиа ровным голосом. – Это ведь Томас Донн привез Эшу новость, что Рианнон покинула его. Томас разбил сердце Эша. Уверена, Томас замешан в этой истории. Могу поклясться. Я была там, я видела их, Карра, Эша и Томаса Донна. Я видела, что Томас был очень доволен тем, как воспринял известие Эш.

Гунна отодвинулась от нее. Томас Донн никогда не казался ей человеком, которому страдания других доставляют удовольствие.

Фиа выпрямилась. Только слова выдавали глубину чувств, которые она испытывала.

– Я клянусь, он еще будет ползать передо мной на коленях!

Фиа поднялась по изгибающейся лестнице на второй этаж. Прошла мимо горничной, которая полировала перила, мимо слуги, меняющего свечи в канделябре. В сверкающей серебряной вазе на столике стояли свежие розы, наполняя нежным благоуханием коридор. Окно на лестничной площадке тоже сверкало чистотой. Но Фиа не замечала всего этого.

Она открыла дверь в будуар, выдержанный в новом французском стиле. У стены стоял комод в этом же стиле. Дополнением к мелочам, лежащим на нем, была новая мейсенская нюхательная табакерка. Напротив комода стоял инкрустированный туалетный столик с огромным зеркалом, вставленным в резную оправу красного дерева. Все кушетки и пуфики были обиты алым шелком.

Фиа прошла через комнату, не замечая красоты ее убранства. Все это не принадлежало ей: городской дом, декор, обстановка, вся ее одежда, прислуга и даже еда – все было взято Карром напрокат или куплено для одной только цели: заполучить как можно больше претендентов на роль мужа Фиа.

Фиа широко распахнула дверь, ведущую в небольшую комнату, где располагался кабинет. Там она прошла прямо к письменному столику, остановилась перед ним и выдвинула позолоченный стул. Несмотря на внешнее спокойствие, сердце ее билось учащенно. Надо быть очень осторожной. За исключением Гунны и дворецкого Портера, всю прислугу для дома нанимал Карр. Они были шпионами и агентами Карра, и к тому же они не брезговали приворовывать.

Быстрыми ловкими движениями Фиа отогнула обивку сиденья и вытащила перевязанную тесьмой пачку писем. Фиа улыбнулась. Эта улыбка была совсем не похожа на те улыбки, что она раздаривала в будуаре окружающим кавалерам. Это была простая, искренняя, безыскусная улыбка.

В пачке были письма от братьев и их жен. Она собирала их последние пять лет. По восемь писем от Эша и Рейна, пять от Фейвор и шесть от Рианнон.

С любовью в глазах она выбрала из пачки один из тонких конвертов и осторожно раскрыла. Она читала это письмо столько раз, что на сгибах оно протерлось, а края обтрепались. Этому письму два года. Его написал и отправил из своего поместья в Северной Италии Рейн. Прошло столько времени, а ей казалось, что она до сих пор чувствует запах нектаринов, которые описывал брат.

«Моя дражайшая сестра Фиа.

Сегодня утром Фейвор разрешилась дочерью, такой же красивой, как ее мать, и с гордостью должен сказать, такой же голосистой. Назвали ее Гиллиан Шарлотт. Мы не стали называть ее в чью-либо честь, потому что Фейвор сказала, что дочь должна быть нашим будущим и нам не следует оглядываться на прошлое.

Как видишь, моя прелестная жена не склонна к сентиментализму, но она очень просила меня передать тебе привет. Может, она не так уж и безнадежна.

Желаю вам с Грегори всего хорошего. Может, придет день, когда и у тебя будут дети. Должен признаться, несмотря на весь мой жизненный опыт, девять часов, пока на свет появлялась наша дочь, стали для меня очень непростым испытанием.

С наилучшими пожеланиями, твой брат, Рейн Меррик».

Фиа внимательно перечитала письмо, сложила и убрала в конверт. Некоторое время она сидела, словно выжидая, а потом вернула всю пачку внутрь сиденья. Она не стала читать другие письма. Фиа хотела растянуть удовольствие от их чтения, хотела, чтобы оно оставалось таким же свежим еще многие годы.

Гиллиан, Гилли. А через год у брата родился сын Роберт. Эш тоже стал отцом, у него родился сын, рыжеволосый мальчишка, которому суждено унаследовать конезавод.

Фиа с удивлением покачала головой. Похоже, что в отличие от нее братья бесстрашны. Их вовсе не угнетает подозрение, которое так мучит ее. Или они просто забыли, чья кровь течет в их жилах? Боже, если бы и она могла забыть!

Да и много ли она знает о братьях? Они были для нее совершенно чужими, пока она росла. Фиа считала, что они не испытывают к ней никаких родственных чувств. Слишком поздно она поняла, что отдалил их друг от друга собственный отец. Жар горячих слез застлал глаза. Самообладание, которое редко изменяло ей в последние годы, вдруг покинуло ее. Она почти бессознательно встряхнулась и постаралась взять себя в руки, гоня мысли, которые могли подорвать ее самообладание. Это был прием, которому она очень долго училась.

О многом она узнала слишком поздно. Фиа хорошо помнила день, когда распрощалась со своей наивностью. Она еще была жаждущим любви неоперившимся подростком, когда тайком выскользнула из замка и пошла следом за своим героем – красавцем шотландцем Томасом Донном и прелестной Рианнон Рассел. Тогда начинался сильный дождь. Она помнила, как Томас старался защитить Рианнон от дождя и ветра, а Фиа, прячась под проливным дождем за садовой оградой и представляя весьма жалкое зрелище, изо всех сил напрягалась, чтобы разобрать его слова. Она поняла все, что нужно. Карр убил свою первую жену и двух следующих. Он забыл о своих сыновьях. Фиа – это просто шлюшка Карра.

«Ну вот, – подумала Фиа, с удовлетворением глядя на пальцы, – не дрожат, не дрожат совершенно». Воспоминания эти больше не имеют над ней той силы, как раньше, когда бешено билось сердце и вся она начинала дрожать. Она вылечилась, стала тверже, чем в детстве. Но в этой твердости была какая-то извращенность, как в неправильно сросшихся после перелома костях. Иногда она серьезно подумывала над тем, что наступила пора сломать неправильно сросшуюся кость, чтобы она срослась заново, как надо. Однако теперь это не имело особого значения.

Да, в ней течет кровь Меррика, но даже это можно использовать себе во благо. Кто еще, кроме нее, взращенной с рождения быть сообщницей, может предвидеть следующие шаги Карра? И если она использует свой смертельный дар, дар, полученный ею от Карра, чтобы переиграть его, она бросится на колени и возблагодарит Господа за то, что он сделал ее дочерью этого злодея.

Ее размышления были прерваны негромким стуком в дверь.

– Что случилось? – спросила Фиа.

– К вам джентльмен, мадам, мистер До... – Голос дворецкого звучал очень тихо и услужливо.

– Ты сказал – мистер Донн? – Сердце ее забилось.

– Нет, мадам, мистер Доланд. Фиа облегченно вздохнула.

– Скажи мистеру Доланду, что меня нет дома.

– Как вам будет угодно, мадам.

Мысли Фиа снова вернулись к прошлому. Она намеренно изображала обольстительницу, сама распускала о себе разные слухи. Все это было неправдой, но зато позволяло самым богатым претендентам на ее руку серьезно задуматься, прежде чем сделать предложение. А если никто не предлагает ей руки, кому же Карр отдаст дочь?