Опасность и соблазн - Брокуэй Конни. Страница 36

— Я не помню, как меня обнимал муж. — Кейт стремилась объяснить ему то, что сама едва понимала. — Я была замужем всего шесть месяцев, и мы наслаждались нежностью и любовью, ласкали друг друга, но я ничего не помню. Только во сне. А в последнее время мне постоянно снились вы.

Сдавленный стон вырвался из груди Кита.

— Господи, Кейт!

— Вы меня поцеловали, и с тех пор я как в огне. От вашего поцелуя сгорело все. Все, кроме вас.

Вид у него был потрясенный и затравленный.

— Я прошу прощения. Я украл этот поцелуй. Не нужно было этого делать.

— Я не принимаю ваших извинений.

— Как же мне теперь быть?

Она потупилась, боясь встретиться с ним взглядом.

— Любите меня, — чуть слышно прошептала она, ошеломленная собственной смелостью. — Сделайте так, чтобы я забыла, сделайте так, чтобы мне было что вспомнить.

Дрожащими пальцами он откинул назад волосы, упавшие на лицо, и заметался по комнате.

— Вы говорите несерьезно, — сказал он. — Вы напуганы, вы чувствуете себя беспомощной. Вам нужно утешение, а не любовник.

Кейт ничего не говорила, только следила за ним темным, загадочным взглядом.

— У вас должен быть любовник-джентльмен, который станет целовать вам кончики пальцев, писать любовные письма и нашептывать стишки.

Она по-прежнему молчала.

— Я не такой, Кейт. Я не джентльмен, а солдат. Все, что у меня есть, все, из чего я состою, — это жестокость, — с сожалением проскрежетал он. — Это все, что я знаю.

Он прошел мимо нее, направляясь к двери, но она схватила его за руку, остановила, заставив посмотреть на себя. Она тянула его до тех пор, пока он не опустился на колени, на его резком лице отражались, сменяя друг друга, мрак и свет, надежда и отчаяние.

— Я этому не верю. — Ее пальцы ухватились за воротник его рубашки, и она с силой стянула ее с него. Под ее рукой сминались жесткие волосы, покрывающие его грудь. Тело у него было твердое, гибкое и мускулистое.

— Боже мой, пожалуйста, не надо! — Кит закрыл глаза, отвел ее руку, пытаясь найти слова. — Мне здесь не место. Когда-нибудь здесь будет кто-то другой.

— Какой другой? — фыркнула Кейт. — Я — обедневшая вдова без связей, миновавшая первый расцвет юности. Никого другого нет, Кит, и быть не может. — Она высвободила руку и слегка коснулась его лица стыдливым жестом, который выражал одновременно тихую просьбу и страстную мольбу. — Есть только вы. И одна ночь, которая даст возможность выдержать все будущие ночи.

— Это что, какое-то дьявольское испытание? — На шее у него набухли жилы. — Если так, то могу ли я выйти из него с честью? — требовательно спросил он. Лицо его казалось непреклонным. Он схватил ее за плечо и с внезапной неумолимой силой притянул к себе. — Выслушайте меня, Кейт. Ничего, кроме вреда, не выйдет, если я возьму вас здесь теперь. А я поклялся, что не причиню вам никакого вреда.

— А еще вы поклялись, что сделаете все, о чем я попрошу, — взволнованно сказала она.

Кит посмотрел на нее. Руки у него дрожали, тело было напряжено.

— Как хотите, мэм, — прошептал он наконец. Потом опустил ее на спину на груду испорченных атласных, кружевных, шелковых и бархатных платьев. — Какое еще клеймо мне носить?

Он сел на корточки и быстрым, ловким движением отстегнул палаш. Его красота была совершенной. Гладкая кожа обтягивала тяжелые объемы мускулов и костей. Он склонился к ней, навис над ее телом, точно кошка над добычей.

Некоторое время Кит смотрел ей в глаза, а потом повернулся спиной, нарочно демонстрируя не только рубцы. Толстый, выпуклый шрам, напоминавший грубыми очертаниями розу, виднелся под правой лопаткой.

— Нас заклеймили во Франции, в Лемоне. Тюремщику это показалось забавным.

Господи, какую же боль ему пришлось вытерпеть!

— Я хотел, чтобы вы это видели. Чтобы вы хорошенько прочувствовали то, что я пытался вам рассказать. Ни один мужчина, который подойдет к вашей постели, Кейт, не должен быть заклейменным или покрытым рубцами от кнута. Такое бывает только с простолюдинами или преступниками. Я не гожусь для вашего света, не гожусь для вашего общества, недостоин лечь в вашу постель, и так скажет вам любой порядочный человек.

Уверенность в его глазах придала ей решимости. Он думал, что она отпрянет. Кейт видела это по его лицу, по смирению, которое скрывалось под его спокойными словами.

Она же обвила его за шею руками.

— Любой человек, Кит Макнилл, скажет, что в вас нет ничего от простолюдина. — Какой же он горячий, какая гладкая у него кожа!

Внезапно его прекрасные глаза торжествующе сверкнули.

— Я найду в себе нежность, я подарю вам наслаждение, Кейт, или умру, стараясь это сделать.

Потом он усмехнулся и разом превратился в настоящее воплощение мужской притягательности. Все следы противоречивых чувств исчезли с его лица. Глаза стали бархатными от желания. Одним дерзким движением он спустил с ее плеч сорочку, обнажив груди.

— Кит…

Но она не успела ничего больше сказать — он закрыл ей рот поцелуем.

Желание грубо подстегивало его, требовало поторопиться. Ее груди с набухшими сосками мягко покоились в его ладонях, и все это было западней, в которой должны были исчезнуть его лучшие намерения. Она просила нежности, и он обещал ей сделать все, о чем она попросит, и если ради того, чтобы выполнить это обещание, он спалит себя в топке желания, пусть так и будет.

Кит обнял ее и встал, челюсти у него сжались от того, как она съежилась, моля о сдержанности, хотя и прекрасно понимала, что сдержанности от него ждать не приходится. Кровать стояла рядом, и он опустил на нее Кейт, не сводя с нее глаз. Он ни на мгновение не спутал то, что хочет получить она, с тем, чего добивался бы сам. Она никогда не будет принадлежать ему. Он станет ее любовником на одну» ночь, но не ее возлюбленным.

Кит опустил голову, приказав себе быть нежным и не торопиться.

Кейт не сразу отозвалась на его поцелуй, но ему это и не нужно было. Скорее, ее активное участие могло погубить сдержанность, к которой он призывал себя. Кит осыпал легкими поцелуями ее щеки, веки, виски. Голова у него кружилась от блаженства и вожделения. Он мог вкушать ее, и не только языком, но самим дыханием, напоенным ее мускусным и женственным запахом.

Кит наклонился и застонал от наслаждения, потому что ее груди мягко сплющились под его торсом. А когда он почувствовал, что она вцепилась ему в плечи, а шея у нее выгнулась назад, он задрожал. Кит погрузил пальцы в темные волны ее волос, влажных и прохладных от ночного воздуха, и упивался ее губами. Шелк, атлас, бархат? Он никак не мог решить, на что они похожи. О шелке он имел очень слабое представление, еще меньшее — об атласе и бархате, но, конечно, ничто на земле не могло быть более блестящим, чем ее волосы, более гладким, чем ее тело, более мягким, чем ее губы.

Кейт коснулась языком его языка, отчего его решение сдерживать себя дало трещину. Он перевернулся на спину, усадил ее верхом на себя, и его плоть уперлась в нее.

Кейт задохнулась от этого ощущения — знакомого и в то же время неведомого. Она этого хотела, хотела ощутить его внутри себя. Там, где он прикасался к ней, началось пульсирование.

И она потеряла всякое представление о стыдливости. Она не просто хотела его — она жаждала. Она не могла высказать свою жажду яснее, а он все-таки, кажется, был склонен к игре и к медленным, неспешным ласкам, так лениво он ее гладил.

— Ну пожалуйста! — Она задыхалась от невозможности получить желаемое.

— Нет, пока еще нет, — тяжело выдохнул Кит.

Он обвел пальцем ее сосок. Она вздрогнула от этого нежного прикосновения, не могла справиться с охватившими и переполнившими ее чувствами, забилась на нем, а он схватил ее за бедра, крепко прижал к себе, не давая пошевелиться. Глаза у него были темные и бешеные, а губы — мягкие и нежные.

— Стойте! — прорычал он. — Я всего лишь человек, и если вы это повторите, тогда все ваши надежды на нежный союз пойдут прахом и все мои лучшие намерения рухнут. Я ведь держу себя в руках, мэм. Но меня хватит ненадолго.