Новейший философский словарь. Постмодернизм. - Грицанов Александр А.. Страница 29
Власть, понимаемая Б. как тотальное господство нормативной рациональности, есть социально прописанный закон, стремящийся к забвению своей анонимной основы “воли к власти” Там, согласно Б. где для разума в ипостаси властного начала находятся “чистая негативность” и хаос, требующие собственного преодоления, “воля к власти” лишь вступает в пределы “чистой позитивности” В этой своеобразной оппозиции (“власть” “воля к власти”) проводником первой выступает язык: любое его нормативное задание (литературное, семиотическое, риторическое, лингвистическое) являет собой проводник власти. Расширение сферы собственно языковых феноменов за счет того, что само по себе языка не имеет либо проявляется как спонтанная речь, по мысли Б. также выступает “упражнением” во власти. Власть от безвластия, согласно Б. разделяется специфическим культурным образованием — книгой. “Чистое” мышление в качестве опыта безвластного начинается там и тогда, где и когда устранена всякая субъективность. Таким образом писать “нечто”, не являющее собой книгу, означает, по Б. находиться вне знаков, маркирующих предел письма (см. Нулевая степень) в статусе книги.
Проблема нейтрализации власти может решаться, по мысли Б. через апелляцию к самой “воле к власти” посредством смещения позиции субъекта с “внешнего” на “внутреннее” В результате индивид не поддается однозначной идентификации в качестве “полного” до конца выявленного “онтологического знака” реальности, так как его глубинное значение ускользает от любых средств социального кодирования в традиционном дискурсе (язык, имя, ценность) и дальнейшей эксплуатации в качестве субъекта истории, культуры, космоса.
Человек, с точки зрения Б., не может трактоваться в качестве микрокосма, презентирующего собой макрокосм. Человек являет собой всего лишь аббревиатуру значимой совокупности фрагментарных знаков, выступающих при этом в качестве “онтологически полных” Результатом данной ситуации, согласно Б. является следующее: наука фундирована тезисом тотальной представленности мира. Семиотика же, реконструирующая логику бессознательных импульсов “воли к власти” может отстраиваться лишь как открытая (вне силового поля социальности) серия знаков-импульсов, различных и асинхронных в представлении о себе самих, но при этом тождественных в своем непосредственном действии. Игровое оперирование подобными знаками-импульсами (“революция” “закон” “власть”) вне самой социальности выступает, по Б., опытом Безвластного. Тем самым Б. отдает приоритет не “литературе” как жанру, а “опыту письма” противопоставляя “трансгрессивную текстуальность” желания книге как продукту социального производства и материальному воплощению “предела власти”
БОДРИЙЯР (Baudrillard) Жан (р. 1929)
французский философ, социолог, культуролог. Основные сочинения: “Система вещей” (1968), “Общество потребления: его мифы, его структуры” (1970), “К критике политической экономии знака” (1972), “Зеркало производства” (1973), “Символический обмен и смерть” (1976), “Забыть Фуко” (1977), “О соблазне” (1979), “Симулякры и симуляция” (1981), “В тени молчаливых болыпинств, или конец социального” (1982), “Фатальные стратегии” (1983), “Экстаз коммуникации” (1983), “Америка” (1986), “Холодные воспоминания” (1987), “Прозрачность зла” (1990), “Иллюзия конца, или прекращение событий”
1992) , “Совершенное преступление” (1995), “В тени Тысячелетия, или приостановка года 2000” (1998) и др.
Социолог также и по формальному предмету своего преподавания (до самого последнего времени — педагог
Парижского университета) Б. учился германистике в Сорбонне. В 1966 — 1970 он ассистент, в 1970 — 1972 доцент, с 1972 — профессор Университета Парижа-10 Нантер. Сотрудничает с Институтом исследования социальных инноваций Национального Центра научных исследований (с 1972). В 1986 — 1990 научный директор Института исследования социально-экономической информации Университета Парижа-9 Дофин. С 1990 Б. в основном занят писательским творчеством, продолжая преподавать.
Оригинальный философский дискурс Б. представляет из себя гиперкритицизм, тотальную сверхкритическую критику Его стиль и письмо скорее можно отнести к интеллектуальной прозе и модной литературе, чем к академической философии, что нередко рассматривалось как повод стигматизировать его идеи как маргинальные и псевдо-, не-философские. Б. преподает в Парижском университете, читает лекции в университетах Европы, США и Австралии.
Всегда рациональный “дискурс вещей” (товаров) и их производства, дискурс объекта потребления как знаковой функции структурирует, по Б., поведение человека (“дискурс субъекта”). Не потребности являются основанием для производства товара, а наоборот — машина производства и потребления производит “потребности” В акте потребления потребляются не товары, а вся система объектов как знаковая структура. Вне системы обмена и (употребления нет ни субъекта, ни объектов. Объект потребления как таковой конституируется тем, что потребность подвергается рациональному обобщению, а также тем, что товар артикулирует выражения из дискурса объектов, предшествующего их “отовариванию” и приобретению ими меновой стоимости. “Язык” вещей классифицирует мир еще до его представления в обыденном языке; парадигматизация объектов задает парадигму коммуникации; взаимодействие на рынке служит базовой матрицей для языкового взаимодействия. Субъект, чтобы остаться таковым, вынужден конструировать себя как объект, и эта “система управляемой персонализации” осознается потребителем как свобода — свобода владеть вещами. Б. считает, что быть свободным в обществе потребления, на самом деле, означает лишь свободно проецировать желания на произведенные товары и впадать в “успокоительную регрессию в вещи” Нет индивидуальных желаний и потребностей, есть машины производства желаний, заставляющие наслаждаться, эксплуатирующие наши центры наслаждения. Объекты есть категории объектов, тирания которых задает категории личности. Места в социальной иерархии помечены/означены обладанием вещами определенного класса. Знаковый код всегда обобщенная рациональная модель и снятый в нем принцип эквивалентности монопольно организуют поля власти и порядка. Потребление это тоже своего рода бизнес, труд, когда мы инвестируем собственные смыслы и значения в систему дискурса объектов. В самом акте потребления, в “волшебстве покупки” совершается, по Б.,*бессознательное и управляемое принятие всей социальной системы норм.
Дискурс объектов как парадигма языка, коммуникации и идентичности был, по мысли Б., вытеснен символическим обменом социальным институтом, который в архаических обществах определял поведение и коммуникацию до и без всякого осознания и рационализации. Символический обмен выстраивается относительно субъекта и символов его присутствия; принципом интерактивности здесь является не симметрия эквивалентного обмена, а асимметрия дара, дарения, жертвоприношения т. е. принцип неравенства или амбивалентности. Потребительская стоимость и ее функциональная, жизненно-практическая основа в фатальном жесте отрицания подменяются меновой т. е. рыночной, фундированной принципом эквивалентности: все равно абстрактному эквиваленту денег, все рационально обобщается до эквивалентности. Однако далее и этот “фетишизм потребительской стоимости” также известный в марксистской политэкономической теории как проблема отчуждения, становится жертвой диктатуры знаковой стоимости, подпадая под “монополию кода” (торговая марка, стэндинг). Объект становится единством знака и товара; отныне товар это всегда знак, а знак всегда товар. Знак провоцирует отчуждение стоимости, смысла/означаемого, референта, а значит реальности. В дискурсе рекламы, организующем приобретение вещи через приобретение ее смысла и управление желаниями, воображаемое и бессознательное переходят в реальность. Эту работу проделывает знак, однако при этом он сам производит свои референты и значения; мир и реальность, согласно Б., отражения означающего, его эффекты, его своеобразные фантаз- матические модусы. И теперь отчуждение уже исчерпало себя — наступил “экстаз коммуникации”, как позже отметит Б.