100 знаменитых катастроф - Ильченко Александр Павлович. Страница 21

Вот как об этой трагедии писал Плиний: «24 августа около часа дня появилось облако необычайной величины… по своей форме оно напоминало дерево, именно сосну, ибо оно равномерно вытянулось вверх очень высоким стволом и затем расширилось на несколько ветвей… Спустя некоторое время на землю стал падать дождь из пепла и куски пемзы, обожженные, растрескавшиеся от жары; море сильно обмелело. Между тем из Везувия в некоторых местах вырывались широкие языки пламени и поднимался огромный столб огня, блеск и яркость которого увеличивались впоследствии окружающей темнотой». Это «дерево», очень напоминающее итальянскую сосну – пинию, было видно даже в Неаполе.

Темно было как ночью. В воздухе парил черный пепел, скрывая солнечные лучи. Люди засуетились. Те, кто побогаче, постарались уйти в безопасное место, оставив охранять свое имущество рабов. Но многие просто не верили, что от Везувия может исходить реальная угроза, и, накрыв головы подушками, пытались в кромешной тьме добраться до арены, где на этот день были назначены гладиаторские бои. Гладиаторы находились в своих казармах, их тоже никто не собирался отпускать. Пепел оседал на дома и мостовые, в нем люди начали вязнуть, как в глубоком снегу, и только тогда началась паника. Мужчины, женщины, дети в испуге метались по улицам, а под их ногами дрожала земля, рушились колонны, стены, скульптуры, украшавшие крыши зданий. А вот как описывает катастрофу в своем романе Эдуард Бульвер-Литтон: «Земля задрожала, ее судорога потрясла все вокруг. По городу прокатился грохот – это обрушилось множество крыш и колонн, и молния, словно прибитая к небу, на мгновение повисла над статуей императора. А потом статуя покачнулась и рухнула вместе с цоколем, дробя мостовую». Сотни гибли под развалинами, под летящими с неба камнями. Это было страшное зрелище всеобщего ужаса.

Даже сильные люди оказались беспомощными: горячий пепел сжигал кислород, дышать становилось все труднее, силы иссякали очень быстро. Люди не знали, куда бежать – вокруг была непроницаемая тьма. Среди людей метались тигры, вырвавшиеся из клеток. Они дождались своей схватки, но не с гладиаторами, а с паникующей толпой.

Даже в нескольких десятках километров от Помпеи пепел тонким слоем покрыл все, а в самом городе черные заносы поднялись до трех метров. Ядовитые пары убили и тех, кто решил укрыться от бедствия в стенах еще уцелевших домов. От удушающего раскаленного пепла и запаха серы погиб и историк Плиний Старший в близлежащей Стабии, демонстрируя «свою неустрашимость» жителям этого селения.

Два города погибли. Везувию «не понадобилось» даже направлять туда лаву. Огромное количество раскаленной магмы «слизнуло» вершину горы, образовав кратер в диаметре порядка трех метров, и ринулось мимо них к Неаполитанскому заливу.

Через три дня все было кончено и уже ничто не напоминало о цветущих Помпее и Стабии. Но Везувий приготовил очередной «подарок». Жители Геркуланума не долго возносили хвалу богам, что их минула сия беда. Город, расположенный по другую сторону от Везувия, не был даже засыпан пеплом: ветер все унес и ссыпал на Помпеи и Стабию. Но и Геркуланум был обречен на страшную гибель. На верхушке вулкана образовался огромной высоты плинийский столб. Может быть, он мог бы постепенно осесть, но боги отвернулись от Геркуланума и послали сильнейший ливень. Размокшие массы пепла превратились в грязевой поток и понеслись к городу. Местами глубина потока достигала 15 метров. Город был погребен…

Почти 17 столетий пролежали Помпеи под пеплом. Затем археологи приступили к раскопкам и восстановили до мельчайших подробностей картину бедствия именно «благодаря» пеплу, который, затвердев, сохранил слепки тел и одежды, предметы утвари. Все сохранилось, словно законсервированное. «…Стены словно только вчера выкрашены, красивые мозаичные полы ничуть не поблекли, на форуме еще стоят недостроенные колонны, так, как их оставили мастера, в сундуках сохранились жертвенные треножники, в залах – сундуки для драгоценностей, в банях – щетки, в театрах – хитроумные устройства при входе, в атриях – мебель и светильники, в триклиниях – остатки последнего пира, в спальнях – благовония и румяна давно истлевших красавиц, и всюду – кости и скелеты людей, когда-то приводивших в движение этот небольшой, но блестящий механизм роскоши и самой жизни… Мокрый пепел, затвердев, принял форму человеческих фигур…» Драгоценности, монеты, серебряные сосуды, священные украшения, вино в амфорах… стали никому не нужными. Жизнь покинула Помпеи навсегда.

Карл Павлович Брюллов, побывав в конце 1820-х годов на раскопках, еще не раз возвращался в разрушенный город. Перед его мысленным взором вставала картина, на которой слепая стихия не просто отнимала человеческие жизни, но и обнажала души. Три года он собирал материал. Отрывок из воспоминаний Плиния лег в основу композиции картины «Гибель Помпеи» (1827–1833): «Мужчины, женщины и дети оглашали воздух воплями безнадежности и жалобами, причем кто звал отца, кто сына, кто отыскивал затерявшуюся жену; тот оплакивал собственное несчастье, другой трепетал за друзей и родных, нашлись люди, призывавшие на помощь смерть из опасения умереть! Некоторые громко кощунствовали, утверждая, что богов уже нет нигде, что настала последняя ночь Вселенной!» Главными героями на картине стали те, кто в минуту смерти думал о других. В одной из групп Брюллов изобразил самого Плиния, спасающего мать.

Картина потрясла современников: черный мрак навис над землей, кровавое зарево пылало у горизонта, вздрагивала земля, рушились здания, тьму разрывала ужасная молния, освещая то, как в ослепленных страхом людях проявляется истинная ценность человеческих душ. Корыстолюбец, умирая, думает о наживе, сыновья выносят на руках старика отца; юноша, забыв об угрозе, оплакивает смерть любимой; вера в милосердного Бога ставит на колени мать и дочь, не помышляющих о бегстве. Среди испуганной толпы, замерев, стоит художник с этюдником на голове (в нем Брюллов изобразил себя), ловящий все оттенки трагедии.

Но это было не последнее пробуждение Везувия. Теперь он время от времени напоминал о своем существовании. А 12 июня 1794 года произошло еще одно сильнейшее извержение, сопровождавшееся землетрясением. Кристиан Леопольд фон Бух, ставший впоследствии известным геологом и автором трудов по вулканологии, так описывал происшедшее: «…С утра до вечера во всей Кампании земля колебалась, подобно морским волнам… Спустя три дня послышался страшный подземный удар… Вдруг небо озарилось красным пламенем и светящимися парами. У подножия конуса Везувия образовалась трещина. Гора, не переставая, колебалась, а спустя четверть часа землетрясение усилилось, со всех сторон неслись страшные, никогда не слыханные звуки. Дым, пламя и пары поднимались выше облаков и разливались во все стороны в виде огромной сосны».

Не правда ли, это описание почти точно совпадает с плиниевским? Но в этот раз ужасную беду, в первую очередь, принесла лава. Она широкой рекой неслась по склонам Везувия, постоянно меняя направление. Жители городков Резины, Портичи, Торро-дель-Греко, расположенных в окрестностях Неаполя, к которому ветер уносил пепел, с ужасом наблюдали за направлением огненной реки. Вначале, когда лава устремилась к Резине и Портичи, жители Торро-дель-Греко дружно бросились в церковь с благодарной молитвой за свое спасение. Но горящая река встретила на своем пути глубокий ров и, изменив направление, стремительно понеслась к прибрежному местечку. Огненный поток шириной в 600 метров в считанные минуты достиг цветущего города. Восемнадцатитысячное население искало спасения у моря, но не нашло… Лава, за несколько часов испепелив все дома, дворцы, церкви, ринулась на берег. Все погибли… Даже море не могло остановить пламенный поток. По застывшим нижним языкам ползли огненные. Вода в заливе кипела, словно в огромном котле, в котором готовилась уха.

Природа показала свой нрав. Вулкан затих и «спрятался»: густое темное облако полностью скрыло гору. Даже солнце светило тускло, ведь пепел все еще кружил в воздухе. Лава еще несколько дней медленно стекала в залив, постепенно затвердевая. Подходить к ней никто не решался, потому что время от времени лава трескалась и из нее вырывались языки пламени. И только когда пепел слегка улегся, стал виден Везувий. Он еще «бурчал» и плевался то смрадным черным облаком, то тяжелыми обломками породы. Но камни взлетали все ниже, чаще всего падая обратно в кратер. Только через десять дней вулкан угомонился, пепельный дождь иссяк и в Кампании вновь восстановился порядок.