Прикид - Брук Кассандра. Страница 26

Вот и все. Ни слова о том, почему отсутствовал несколько недель. Ни извинений. Но, с другой стороны, с какой, собственно, стати? Я пыталась уговорить себя, что все это в конечном счете не важно. Просто игра, не более. Однако при чем здесь какие-то дурацкие немецкие сосиски? Я не слишком любила это блюдо. И потом, если бы вдруг мне их захотелось, могла бы пойти и купить в «Маркс энд Спенсер».

Но все эти мысли тут же улетучились. Их заглушил другой, более громкий голос: «Забудь об этих проклятых немецких сосисках, Анжела! Ради Бога, забудь! Он наверняка сам купил их в том же „Маркс энд Спенсер“. Он хочет видеть тебя, вот что главное! Так ты идешь или нет?»

Ответ напрашивался сам собой. Я хотела его видеть. Очень хотела. И в то же время страшилась этой встречи.

Я позвонила и сказала:

– Да!

На том конце провода долго молчали, затем он ответил:

– Хорошо.

И я повесила трубку, удивляясь, как много может выразить человек одним коротким словом.

Затем пошли покупатели, и до середины дня у нас с Гейл не выдалось случая обменяться хотя бы словечком. Правда, воспользовавшись краткой передышкой, она вдруг сказала:

– Должна заметить тебе одно, дорогая. Вообще-то на такие вещи я смотрю спокойно, но в твоем случае делаю исключение. Будь осторожнее!

Из нее наверняка бы вышла прекрасная мать-настоятельница, решила я.

К тому же она была права. Абсолютно права. Я надавила на кнопку звонка в квартиру Джоша, и внезапно показалось, что в сумке у меня лежит динамит. Да, я должна быть очень, очень осторожна…

Звонок прозвенел, замок щелкнул. Преодолевая два лестничных пролета, я уже решила, как буду себя вести. После первого пролета возникла картина: то будет очень интеллигентный завтрак с другом, который собирался фотографировать меня для книги. Что тут плохого? Да совершенно ничего! Да, он кажется мне привлекательным, ну и что с того? Если мы всю свою жизнь будем избегать людей, которые нам симпатичны, то с тем же успехом можно отправиться жить в монастырь или на необитаемый остров.

И не о чем тут больше говорить.

Затем у подножия второго пролета мне в голову вдруг пришла тревожная мысль. Что имела в виду Гейл, говоря: «Будь осторожна»? Что она хотела этим сказать? «Будь осторожна, потому что твой брак, семья и будущее под угрозой»? Или же другое: «Будь осторожна, смотри, чтоб об этом никто не узнал»? Или даже: «Прежде убедись, что он надел презерватив»?..

Мысль взволновала и смутила меня. Мне захотелось сбежать вниз по лестнице, позвонить Джошу из магазина и сказать, что ничего не получится. Что я слишком занята и все такое. Но палец мой уже нажимал на кнопку звонка и было поздно. Отступать некуда. Веди себя спокойно и решительно, твердила я себе. С достоинством. Холодно и отстраненно. И самое главное – не позволяй себя соблазнить.

При этом я успела провести расческой по волосам и, тряхнув головой, отбросила их назад. Во рту пересохло. Сердце колотилось так, словно его подключили к усилителю. Почему мозг отказывается контролировать все эти вещи?..

Дверь в квартиру оказалась распахнутой настежь, как и тогда. Гостиная была завалена фотокамерами, объективами, коробками с пленкой. Стоял также штатив. А рядом с ним стоял Джош в рубашке с короткими рукавами. Загорелый, улыбающийся.

Иногда в течение считанных секунд человека может захлестнуть целый океан мыслей, и ты беспомощно барахтаешься среди них, стараясь уцепиться хотя бы за одну. Это был как раз один из таких моментов. Что, черт возьми, я здесь делаю? Я, замужняя женщина и мать? Я всегда была верна мужу, но, переступив порог этой комнаты, вдруг почувствовала, что вошла в жизнь другого мужчины. Мною овладела слабость, я казалась себе беспомощной, испуганной и словно голой. И из всей этой бури мыслей и ощущений вырвалось одно лишь коротенькое слово:

– Привет!

Вырвалось, как писк.

– Рад, что вы пришли, – улыбаясь, сказал Джош. – Извините за весь этот бедлам. Я только вчера вечером приехал.

И он протянул мне бокал вина – с той же обезоруживающей легкостью, которая отмечала все его жесты и слова. Рука у меня дрожала, и я расплескала содержимое. Он невозмутимо протянул мне другой бокал, который я приняла уже обеими руками. Нет, это никуда не годится. Надо успокоиться. И я стала искать глазами предмет, на котором можно было бы сосредоточиться. И увидела стол, накрытый на двоих. Длинный французский батон, треугольник сыра бри, на двух тарелках – тоненько нарезанная семга и по половинке лимона.

– Знаете, я раздумал насчет немецких сосисок, – заметил Джош. – Потом полдня придется выковыривать их из зубов.

Он убрал камеры, и мы уселись за стол и выпили вина. Я почувствовала себя немного лучше. Пока что ничего страшного не произошло. Джош был очень любезен и внимателен. Сидел, откинувшись на спинку дивана, вытянув длинные ноги, и смотрел на меня. Он говорил, я почти все время отмалчивалась. Речь действительно идет о книге, объяснил он. Это на тот случай, если я посчитала приглашение предлогом. Одна из тех книг, которую без всяких веских причин вдруг приходит в голову издать какому-нибудь взбалмошному издателю, после чего он приглашает фотографов, художников и кучу разного другого народа, и остатки тиража которой распродаются затем по дешевке. Я ведь не возражаю, если недель через шесть они будут распродаваться по дешевке? И он рассмеялся. «Женщины Лондона» – вот его идея, если это вообще можно назвать идеей. Но она довольно занятная – люди, случайно попавшие в поле зрения, самые разные персонажи. Правда, он ни еловом не упомянул о том, почему это именно я попала в поле его зрения. У меня не выходил из головы снимок голой женщины, который он в прошлый раз подсунул мне… возможно, просто по ошибке. Интересно, попросит ли он меня сняться в таком же виде? И как же я буду лежать здесь, голая, под объективом его камеры?

Но он не попросил. И я испытала облегчение. Вместо этого он начал рассказывать о своих путешествиях, о том, что это значит – быть фотографом. Для него это значило убежать в другой, худший мир, именно так он выразился. О том, как эта профессия может разрушить личную жизнь. Да, он был женат, пожав плечами, заметил Джош и тут же сменил тему. И я поняла, что он страшно одинок, что чаще общается с камерой, нежели с друзьями, если они вообще у него были, друзья. При этом он всегда очень легко находил с людьми общий язык. Он нравился мне, я его больше не боялась. С ним вполне можно справиться. Никакой опасности он не представляет. И вот, окончательно успокоившись, я тоже разговорилась. Вернее, он очень умело разговорил меня. Ведь я замужем, не так ли? И мне ничего не стоило ответить «да». Я рассказала о Ральфе – он, разумеется, был с ним знаком еще в те, давние годы. Я даже поведала ему о встрече с Ральфом в бутике, о том, как расчихалась и в тот же вечер оказалась у него в постели. Он смеялся. Взгляд светился добродушием и теплотой. Нет, он определенно нравился мне все больше и больше. Возможно, я даже смогу рассказать Ральфу о нем. И Рейчел тоже. Он сделает ее снимок, она страшно обрадуется и будет хвалиться им в школе.

И вот теперь, сидя в гостиной, болтая и попивая вино, я никак не могла понять, чего же боялась. Все выглядело так естественно. Так легко и приятно. До чего же замечательно иметь мужчин-друзей! А я-то навоображала себе бог знает каких ужасов! Глупая ты задница, Анжела Мертон, сказала я себе.

Джош взглянул на часы:

– Знаете, пора бы и перекусить. Ведь я пригласил вас на ленч, а вместо этого заставил выслушать историю моей жизни.

– Она мне очень понравилась, – с улыбкой заметила я.

Семга выглядела ужасно аппетитно, к тому же я проголодалась. Какой милый, приятный вечер! Я получила от него огромное удовольствие, и беспокоиться было совершенно не о чем. Он отодвинул для меня стул, а затем, не успела я опуститься на него, медленно провел пальцами вдоль моего позвоночника.

Вот и все. Никаких слов, лишь прикосновение. Где-то на четвертом позвонке сознание мое затуманилось. К десятому я вся дрожала. К восемнадцатому принялась умолять о чем-то. Если бы Господь наградил каждого из нас больше чем двадцатью шестью, я была бы просто на седьмом небе от блаженства. Но Он, должно быть, придерживался иной точки зрения на этот счет. Как бы там ни было, но несколько секунд движения этой невидимой руки лишили меня всех заблуждений-, а заодно – и аппетита. И дара речи тоже, и всех благих намерений. И если минуту назад я не понимала, чего хочу, то теперь поняла сразу все… Нет, я не стану говорить Ральфу о Джоше и приглашать его к нам на обед. Существование его в моей жизни останется сладчайшей и волнующей тайной.