Отель «У озера» - Брукнер Анита. Страница 31

— Вы, естественно, скажете, что все это не мое дело. Я отвечу вам: действительно, меня это не касается. Так же, как мои личные утехи не должны касаться вас. И это правило будет неукоснительно соблюдаться, к каким бы соглашениям мы с вами ни пришли.

— К соглашениям? — повторила Эдит.

Мистер Невилл выпрямился и положил руки на столик. Он словно вдруг помолодел и расстался со своей обычной невозмутимостью. Его было нетрудно принять за состоятельного мужчину пятидесяти с лишним лет, разборчивого во вкусах, осторожного, неторопливого, привлекательного, хотя и несколько бледного, такого, кто весьма заботится о своем образе жизни и в ком склонности способны перерасти в какие-нибудь безвредные увлечения вроде собирания гравюр, исполненных сухой иглой, или составления своего родословного древа. У такого мужчины обязательно должна быть хорошая библиотека, однако другие комнаты его дома почему-то трудно себе представить.

— Я думаю, Эдит, вам нужно выйти за меня замуж, — сказал он.

Она уставилась на него, не веря своим ушам.

— Позвольте объяснить, — поспешил он добавить, полностью восстановив самообладание. — Я не юный романтик. На самом деле я чудовищно разборчив. У меня небольшое поместье и очень красивый особняк в готическом стиле периода Регентства 51, просто великолепный образчик архитектуры. К тому же я собрал довольно известную коллекцию блюд famille rose 52. Уверен, вы любите красивые вещи.

— Ошибаетесь, — холодно возразила она. — Я вообще не люблю вещи .

— У меня много дел за границей, — продолжал он, не обращая внимания на ее слова. — Мне нравится принимать гостей. Я часто бываю в разъездах, но не люблю возвращаться туда, где меня встречает всего лишь супружеская пара, сторожившая дом, пока меня не было. Вы идеально впишетесь в это окружение.

Воцарилось гнетущее молчание. Эдит не сводила глаз со счета — бумажный листок трепыхался, придавленный пепельницей. Наконец она произнесла дрогнувшим голосом:

— В вашем изложении это похоже на должностные инструкции. А я ведь не просила принять меня на работу.

— Но, Эдит, что вам еще остается? Вы тоже хотите вернуться в пустой дом?

Она молча покачала головой.

— Понимаете, — продолжал он, — я не могу допустить повторения скандала, жена своим бегством выставила меня на посмешище. Я думал, что сумею выдержать это с достоинством, но достоинство не помогает. Скорее, напротив. Все, похоже, только и ждут, чтобы ты сломался. Однако все это в прошлом. Мне нужна жена, и такая, на которую я смогу положиться. Мне нелегко это говорить.

— А мне нелегко слушать.

— Я делаю так, чтобы вам было легче. Я наблюдал, как вы пытаетесь поддерживать разговор с этими женщинами. Вы одинокая душа. Без себялюбия, к которому я вас так настойчиво призываю, вы никогда не усвоите правил игры, а если усвоите, то слишком поздно, и это вас ожесточит. Когда вы думаете, что одиноки, у вас печаль палице. Так или иначе, вас ждет жизнь изгнанницы.

— Но почему вы решили, что у меня все так безнадежно?

— Вы настоящая дама, Эдит, а они в наше время, как вам нетрудно было заметить, не в моде. Став моей женой, вы во всем преуспеете. Незамужняя, боюсь, скоро останетесь при собственном интересе.

Она грустно на него посмотрела.

— И что же я буду делать в вашем красивом особняке, когда вы в разъездах? — спросила она, а про себя добавила: и тогда, когда дома.

— То же самое, что всегда, только лучше. Сможете писать, если захотите. Больше того, вы, возможно, напишете книги гораздо лучше тех, какие когда-либо надеялись написать. Эдит Невилл — чем не имя для романистки? Вы нуждаетесь в общественном положении — у вас оно будет. Вы обретете уверенность в себе, умудренность. Вы будете достойной хозяйкой дома, и это принесет вам удовлетворение. Вы не из тех женщин, которых боятся мужчины, не из истеричек, что ведут себя так, словно все только о них и говорят или их домогаются. Эти любят расписывать свои победы и похождения и считают, будто могут позволить себе все, что угодно, поскольку принимают в доме знакомых и с грехом пополам ладят с мужьями.

— Женщины тоже боятся таких особ, — пробормотала Эдит.

— Нет, — возразил он. — Большинство женщин сами относятся к их числу.

Она подняла глаза:

— Но мне казалось, что мужчины предпочитают женщин такого типа. Мне казалось, что мужчины презирают блага супружеского согласия, которые вы мне прописываете.

— В известном смысле вы правы, — ответил он. — Мужчинам действительно нравятся подобные женщины. Они думают, что многое упускают, если их дамы сердца не отличаются должной ловкостью и экстравагантностью; их волнует опасность подобных связей. Им нравится ощущать себя победителями в схватке за женщину. К этому, в сущности, все и сводится. Обставить соперников. И лишь тогда, когда поверженные соперники встают на ноги и снова рвутся в бой, до победителей доходит, как хрупки, как утомительны именно эти связи. Все усилия — впустую.

— И опять вы мне чудовищно льстите, давая понять, что, кроме вас, никто никогда мною не заинтересуется.

— Я льщу вам, давая понять, что вы видите разницу между флиртом и верностью. Я вам льщу, давая понять, что вы никогда себе не позволите предаваться нескромным сплетням, которые позорят мужчину. Я вам льщу тем, что верю — вы меня не ославите, не поднимете на смех, не уязвите . Вы понимаете, как тяжело мужчине признаться в том, что его уязвили? Я просто-напросто не могу допустить, чтобы такое повторилось.

— Тем не менее совсем недавно вы проповедовали теорию себялюбия. Эгоцентризм — так вы это назвали. Как это увязать с браком?

— Куда проще, чем вы думаете. Я не прошу вас от всего отказаться ради любви. Я прошу вас осознать ваши собственные личные интересы. Я всего лишь говорю вам то, о чем вы и сами, возможно, стали догадываться: скромность и достоинство — битые карты. Я вам предлагаю союз самого просвещенного свойства. Если угодно, союз, основанный на уважении. Что, кстати, тоже не в моде. Если пожелаете завести любовника, это ваше дело, только все должно быть в рамках приличия.

— А если вы…

— Разумеется, то же самое. Для меня, впрочем, это вообще не вопрос. Вы об этом не будете знать, значит, не станете и переживать. Наш союз будет основан на общности интересов, на откровенном обмене мнениями. На сотрудничестве. Для меня это отнюдь не пустые слова. И для вас они тоже должны много значить. Подумайте, Эдит. Разве за всю вашу добропорядочную жизнь у вас ни разу не возникло желания посчитаться с миром? Вам не надоело отвечать вежливостью на грубость?

Эдит опустила голову.

— Вы сможете принимать у себя знакомых, это само собой. И увидите, что их отношение к вам решительно переменилось. Мы снова возвращаемся к тому, о чем я уже говорил. Вы увидите, что можете позволить себе все, что захочется. Все, что позволяют себе другие. Так уж устроен свет. И вас будут за это уважать. Людей наконец-то перестанет стеснять ваше общество. Вы одиноки, Эдит.

После долгого молчания она подняла голову и сказала:

— Становится холодно. Возвращаемся? Пароходик принял на борт группу школьников, совсем еще маленьких — некоторые едва достигали головой до перил. Дети вели себя тихо, а когда корабль отчалил, учительница позвала их в застекленный салон для туристов, видимо, на занятия. Дети послушно упорхнули, оставив Эдит и мистера Невилла одних на палубе.

Похолодало; день клонился к вечеру. Поднялся слабый ветер, предтеча холодных ветров, и принес с собой мысли о зиме. Эдит словно воочию увидела свой домик: запертые двери, холодный камин, слой пыли на мебели, в прихожей на коврике груда писем, грязные окна, спертый воздух, шторы пахнут застарелым кухонным чадом. И саму себя, заброшенную, у безмолвного телефона. Вычеркнутую из списков приглашаемых на издательские приемы деловитыми секретаршами, которым надоело напрасно посылать приглашения. Ее агент, добряк Гарольд, покачает головой и спишет ее со счета. А что слышно о Дэвиде? Если она вернется, хватит ли у нее смелости выяснять, каковы его чувства, рад ли он ее возвращению? А если его не будет на месте? Где ей его искать? За время ее отлучки с ним всякое могло случиться — уехал отдыхать, заболел, умер. А возможно, его вполне устраивает нынешнее положение вещей. Ветер вцепился ей в прическу, она раздраженно выдернула булавку, позволив волосам упасть на лицо. Это правда? — задалась она вопросом. Была ли я для него верной простушкой, не сумевшей его удержать? Или всего лишь необычной и скрытной женщиной, от связи с которой заведомо можно было не ждать неприятностей, отдохновением от ловкой, экстравагантной и непредсказуемой женушки? Была ли я в его жизни всего лишь трогательным эпизодом или же он посчитал меня куда более опытной, чем я есть? Не подумал ли он, что я занимаюсь тем же самым и с таким же эгоизмом, как и он?