Перешагнув пропасть - Брукс Хелен. Страница 33

— Вы же знаете, что понравились.

— Ты заметила, как я был сдержан? Вежливые поцелуйчики при расставании, никаких объятий. Сам не мог поверить, что это я, Жак Шалье, который тридцать шесть лет был совсем другим! — Он мягко посмеивался над собой, но Сэнди понимала, что тогда ему было нелегко. — Я решил продолжать ту же линию, то есть проявлять терпение. Да черт подери, у меня и не было другого выхода! Подожду, решил я, пока она приедет навестить Энн, и продолжу метод работы «в лайковых перчатках». Казалось бы, чего проще?

— Жак…

— Но ты, оказывается, совсем не простая женщина. — Теперь он метнул на нее гневный взгляд. — Что же именно ты так ненавидишь во мне?

— Не могу сказать, что я вас ненавижу. — Сердце ее застучало молотом.

— Значит, с людьми, к которым ты хорошо относишься, ты обращаешься вот так, как со мной?

Сэнди не успела ответить: красавец автомобиль уже скользнул во двор усадьбы. Жак пошел впереди, торопясь войти в дом прежде, чем гуси устроят сцену: будут изображать негодование по поводу того, что им помешали спать.

— Я хочу вернуться назад, Жак.

— Не выйдет. — Он повернулся к ней, стоя посреди гостиной, и медленно оглядел ее с головы до ног. — А ты похудела. — Подойдя вплотную, он оглядел ее снова. — Почему же ты похудела? Честно говоря, у тебя и раньше не было лишнего веса.

— Огромное спасибо. — Его ирония спасла ее от слез, готовых пролиться из-за того, что она снова оказалась в уютном доме, где уже не чаяла побывать. — А как насчет вас? Вы все в том же идеальном весе?

— Да, черт меня возьми. — Он улыбался, а она не могла выжать из себя улыбку.

— Вы отвратительно вели себя в больнице в то утро, когда родилась Эмилия. Просто отвратительно.

— Знаешь, это от страха, — сказал Жак просто, без рисовки. — Не веришь? Трудно поверить, услышав это от такого человека, как я. Ты думала, я толстокожий? Ей-Богу, входя в ту палату, я дрожал от страха. Какая-то часть меня жаждала послать всех к черту, схватить тебя в объятия и заставить… да, заставить полюбить меня. Однако разум напоминал, что я должен следовать по намеченному пути, то есть действовать медленно, но верно. Впрочем, я… — Он провел рукой по волосам и продолжил:

— Черт возьми, я мог бы рассказывать об этом всю ночь, но какой смысл? Впервые в жизни я не владел ситуацией, я не знал, что делать, как быть. Мне предстояла поездка в Париж на следующее утро, и намеченную важную деловую встречу я не мог отменить. Поэтому я написал письмо, где указал номер телефона в отеле, и попросил мать передать его тебе.

— Но я же не знала.

— А если бы знала — позвонила бы? — Он спросил это очень тихо, глядя ей прямо в глаза. — Позвонила бы, Сэнди?

— Ну… — Прекратив игру «в гляделки», Сэнди рухнула в кресло. — Я думала, что…

— Я знаю, что ты думала. — Он сказал это жестко, глядя сверху вниз на ее склоненную голову.

Волосы Сэнди сияли в свете расставленных в комнате ламп, как расплавленное золото. — В то утро, когда я уезжал из Нью-Йорка, ты совершенно ясно дала понять, за кого меня принимаешь. Однако я надеялся, ты поймешь, что ошиблась в отношении… Моники. И остальное тоже поймешь. Согласен, Моника — красивая, чувственная женщина, — сказал Жак, заглянув в глаза Сэнди, — однако безмерно избалованная, тщеславная, эгоистичная и пустая. Она раздражает. Можно не продолжать? — саркастически спросил он.

— Но у вас с ней такие хорошие отношения, — неуверенно возразила Сэнди.

— Ее родители — лучшие друзья моих родителей, что же мне — избегать ее? Мадам Лемэр, ее мать, уже много лет пытается нас поженить, но сама Моника знает, как я к ней отношусь. Довольно часто я ставлю ее на место; ей как раз и нужен человек, умеющий ее приструнить. Впрочем, дальше этого не идет.

Вот потому-то вы еще более желанны для Моники, подумала Сэнди. Красотка модель знает, что, где бы она ни появилась, все мужчины будут у ее ног, а этот единственный, слепой и глухой к ее чарам, сводит ее с ума.

— Вы когда-нибудь приглашали ее весело провести время? — осторожно спросила у Жака Сэнди, почти страшась узнать правду.

— Да, несколько раз, когда она была моложе и характер у нее был помягче. — Он ответил так откровенно, что Сэнди решила: он не влюблен в Монику. — Мы бывали на вечеринках у общих знакомых. Ну и прочее в том же роде. При этом мы оставались друзьями. Лично мне она никогда не нравилась. — Теперь Жак опустился перед Сэнди на корточки, чтобы смотреть ей прямо в глаза. — Это правда, Сэнди, между нами не было ничего, кроме дружбы. Кстати, я знаю эту породу женщин; их довольно много, избалованных красоток, считающих, что луна и солнце светят исключительно для них. Нет, я не ангел, да я и не притворялся. Но с Моникой у меня ничего не было. Правда.

— Понимаю. — Сэнди видела его лицо перед собой так близко, что сердце ее забилось чаще. Она ему верила. Теперь было ясно, что у Жака не бывает больше одной женщины одновременно. И все же… сама она никак не могла стать его женщиной. Не могла смириться с мыслью, что она — одна из череды его любовниц. В конце концов она ему надоест, таким мужчинам их пассии быстро надоедают. И тогда…

— «Понимаю»? А понимаешь ли ты в самом деле? — Сэнди не сразу уловила, что он заметил смену чувств на ее лице и его лицо потемнело. — Тебя это совсем не трогает?

— Жак…

— Нет, хватит с меня этих «Жаков», — перебил он ее, встал с корточек и снова смотрел на Сэнди горящими глазами, сверху вниз. — Ты всегда произносишь мое имя, когда хочешь отдалиться, отгородиться от меня. Я ждал от тебя многого, когда рассказывал о Жаклин. Считал, что посвящаю тебя в тайну. Конечно, я рассказывал добровольно, ты меня не просила, и ты не виновата, что моя история не произвела на тебя впечатления. Мне нечего было на это надеяться, а я повел себя как избалованное дитя, занятое своими собственными переживаниями. Мне казалось, я осчастливил тебя своей откровенностью. А ты меня отвергла. Что ж, я заблуждался, но я больше не позволю тебе отгораживаться, отказываться от меня. Я знаю, что нравлюсь тебе, отсюда и будем танцевать.

— Простите, Жак, я не могу увлечься вами. Не могу себе это позволить. — В голосе ее были слезы.

— Можешь! — Он обжег ее своим взглядом. — Как бы ты ни любила своего мужа, как бы ни тосковала о нем, его больше нет. А я здесь, рядом.

Жак намеренно выбрал резкие слова, чтобы вырвать Сэнди из отчаяния, в котором она тонула. Однако и эти слова тоже не произвели на нее впечатления.

— Я люблю тебя, Сэнди. Я пытался с этим бороться, воевал сам с собой, твердил себе, что не должен привязываться душой к женщинам — после Жаклин. Однако любовь — это не область ума, здесь действует сердце, и я не смог… бороться, не смог подавить свои чувства. Я не хотел об этом говорить… Но вот что я должен сказать: я не позволю тебе хоронить свое тело, ум и сердце, что ты делаешь уже три года. Может, ты и не полюбишь меня так, как я тебя, но я хотя бы заставлю тебя снова жить.

Он губит меня, подумала Сэнди, вбивает последний гвоздь в мой гроб. Ведь моя оборона рухнула, когда он произнес три простых слова: «Я люблю тебя».

— Не говорите так, Жак.

— Почему же? Ты не веришь моим словам? Но я на самом деле люблю тебя, Сэнди. Это чувство делает меня беспомощным и уязвимым, мне это не нравится, но я не могу ничего изменить. Я не любил Жаклин так, как люблю тебя. И больше никого не полюблю. Ты — моя единственная любовь.

— Нет! — Этим криком Сэнди протестовала против себя самой — теперешней. Мне предлагают рай, думала Сэнди, а я не смею его взять. Не могу вот так же, как Жак, отдаться другому человеку душой и телом. Во второй раз — не могу.

— Я хочу жениться на тебе, Сэнди, посвятить свою жизнь тебе, — продолжал Жак, чувствуя, что он пробился сквозь ее оборону. — Хочу проводить с тобой свои ночи и дни, иметь детей, которые будут частью тебя и частью меня.

— Я больше никогда не выйду замуж. — Она внутренне сжалась, желудок превратился в камень.