Земля которой нет - Клеванский Кирилл Сергеевич "Дрой". Страница 11

Меч лизнул пустоту, оставив в ней стальной росчерк, а потом вернулся к корпусу фехтовальщика. Тот стоял неподвижно, цепко наблюдая за тем, как я кружу, будто голодный, оскаленный волк. Лишь его глаза шныряли по моей фигуре, выискивая уязвимые места и точки.

Сабли дрожали. Любое движение отзывалось новой вспышкой желания. Желания куда более яркого, чем вы можете себе представить. Потому как нет желания более беспощадного и дерзкого, нежели желание наемника скрестить свое оружие с оружием достойного противника. А этот юнец, несмотря на свой возраст, был, без всяких сомнений, достойным.

Когда фехтовальщик вздохнул, я перешел в наступление. Заложив старшую саблю за спину, младшую лентой взвил к горлу противника. Тот отклонил выпад плоскостью бастарда, уйдя чуть влево. В ту же секунду, крутанув запястьем, я словно выкинул из-за спины шар, коим стало размывшееся в финте Перо. Юноша не успел среагировать, и стальная молния оставила на его боку длинный порез. На песок закапали алые жемчужины. «Кап-кап», – отбивали они ритм. «Как-кап», – потихоньку уходила жизнь.

Толпа взревела, но вскоре для меня опять наступила тишина. Юноша, посмотрев на свой бок, вдруг широко усмехнулся. Он замер, а я, ведомый инстинктом, вдруг отпрыгнул назад, разрывая дистанцию. Неожиданно глаза ослепила яркая вспышка, а мгновением позже короткий бастард моего противника охватило пламя.

Оранжевые цветки огня танцевали на лезвии, отплясывая безумный ритм сотни гурий, зашедшихся в головокружительном танце. Сжав зубы, юноша приложил меч к ране. В нос ударил запах паленой плоти, а слух резанул низкий крик. Но я не стал нападать. Я ждал.

Противник, выпрямившись и утерев пот, кивнул. То же сделал и я. Мы замерли друг напротив друга. Он – с пылающим мечом, похожим на луч солнца в руках смертного. Я – с заложенными в ножны саблями и скрещенными руками. Скрылось светило, смолкли звуки, затих играющий с вязким от крови песком ветер.

А потом хором ударили наши сердца, охваченные пожаром битвы. Мы синхронно взвили руки. В мою сторону полетела полоска жадного до плоти огня, а с сабель сорвались две призрачные ленты, острые, как наточенное лезвие. Огонь и ветер столкнулись, оглушая и опаляя нас взрывом.

Песок осыпал нас с ног до головы, а мы, оставляя за спиной какие-то видения, бросились друг на друга, как дворовые псы. Мелькало оружие, взвинчивая в небо брызги красной капели. Стучала сталь, выбивая мелодию незатихающей войны. Стонала кожа, поддаваясь голодному железу. Скрипел песок, разбрасываемый ногами. Но мы молчали. Лишь наши глаза кричали, воспевая славный бой. А наши сердца громыхали, будто в груди поселились целые полки, сошедшиеся в лихой сече.

Кровь падала на песок, смешивая его в бурую массу, комками прилипавшую к подошвам сандалий. Лепестки пламени от бастарда опадали нам на плечи, расцветая страшными чернеющими ожогами. Змейки ветра, отставшие от сабель, резвились по нашим телам, оставляя за собой алые ручейки. Но не было боли, лишь рев отяжелевших рук, раз за разом отправляющих оружие в новый рывок.

Уворот, еще уворот, потом удар, блок, опять удар и еще, еще, еще, пока воздух гуляет по легким, пока глаза, залитые кровью, хоть что-то видят. А боль – она где-то там, поджав хвост и призывно скуля, просит обратить на себя внимание, моля пощадить тело. Но куда прочнее тел были души, которые, будто присоединившись к бою, орудовали клинками не хуже нас самих.

Взрывы от столкновений ветра и огня порой разбрасывали нас в стороны, но мы, вскакивая на ноги, опрометью бросались в бой, словно в объятия горячей любовницы. Вот противник стрелой пустил бастард мне под ноги, а я, взмыв птицей в воздух, ножницами потянулся к его горлу. Юноша пригнулся и попытался достать меня контрударом. Увернувшись, я применил свой «змеиный шаг». Излюбленный прием, не раз приводивший меня к победе.

Несомненно, териалец был быстрейшим из всех, с кем я скрещивал свои клинки. Он не только отразил первый удар, но и, как-то по-хитрому изогнув локоть, оставил глубокую борозду у меня на плече. Фонтан крови брызнул в воздух, закрывая небо красным расплывчатым куполом. Я тут же ощутил, как ртутью наливается левая рука, против воли разжимающая клинок.

Противник усмехнулся, сделал шаг назад и выставил клинок. Это была его победа. Победа над гладиатором Тимом Ройсом. Но наемник Тим Ройс не знает, что такое поражение в бою. Я прикусил язык, чувствуя, как рот наполняется вязкой жидкостью с железным привкусом.

Парень рванул в выпаде, но в самый последний момент я плюнул ему в глаза кровью, смешанной со слюной. Тот зажмурился, оступился, его меч лишь оцарапал мне бок, а сабля уже пела, порхая в прекрасном, но коротком пролете. Ощутив сопротивление, я надавил, а затем разжал руку.

Юноша заваливался, падая рядом со мной. Так близко, что я успел заметить его немного удивленный взгляд и искривленный смертным оскалом профиль. Меж чистых, почти детских глаз алело залитое кровью Лунное Перо, как всегда, нашедшее свою добычу.

По ушам должны были ударить отзвуки колокола и гомон толпы, но я услышал лишь, как мои колени с шумом ударились о намокший песок. Глаза должны были увидеть облака на небе и спешащих гвардейцев, но я лишь смотрел на ноги противника, дрыгающиеся в последней судороге. Почему-то я улыбнулся, поймав себя на мысли, что это до дрожи напоминает джигу.

Потом я помню боль, которую ощутил, когда меня поднимали на плащаницу, следом – череду поворотов и свет факелов. Этот свет сливался в причудливые образы, рождаемые почти пьяным сознанием, танцующим на краю забытья, чернеющего своей зовущей пропастью. Но я не спешил отправляться в объятия этого провала, лишь крепче сдавливал правой, подвижной, рукой саблю, неведомо как оказавшуюся у меня в ладони.

Потом – кабинет, похожий на лекарский, жесткий стол и боль столь ужасная, что не было сил даже выть. И тогда я сорвался вниз, туда, где меня уже ждало беспамятство.

Прошла лишь ночь, а я сидел на кровати, глядя на свои здоровые руки, ощущая, как свободно дышится полной грудью. Ни шрама не осталось с того сражения, даже синяков и тех не наблюдалось. Я пошевелил рукой, но не почувствовал ни малейшего отзвука, напоминавшего о дикой битве, развернувшейся на арене. Только сабли, покрытые коркой запекшейся крови и блестящими песчинками, не давали забыть о том, что и в этот раз Темный Жнец не унес мою душу в своем мешке.

Скрипнула дверь, и я, будто охотничий пес, вздернул лезвие младшего клинка. Но на пороге показался вовсе не враг, а старший малас.

– Говори, – сказал он.

– Что говорить? – не понял я.

Старик посмотрел на меня с прищуром, а потом закатил глаза.

– Совсем запамятовал старый, – прокряхтел тот. – Ладно, землянин, говори, чего хочешь. Вина? Будет тебе лучшее вино. Женщину? Будет самая страстная и горячая! Еды? Самая вкусная и сытная. Все на твой выбор.

– А с чего такие почести?

– Традиция. После победы исполняется одно желание победителя.

Я не стал напоминать, что в первый день, когда завершилась та мясорубка, никто не спешил выполнять мои желания.

– Любое?

Малас вновь прищурился.

– Кроме одного, – ответил он.

– Так и думал, – кивнул я. – Тогда, старший малас, я хочу прогуляться по городу.

– Уверен? Подумай – вино, еда, женщина… А можно и все сразу.

– Прогулка, малас. Таково мое желание победителя.

Старец вновь прищурился, а потом растянул губы в страшном оскале.

– У тебя есть время до заката. И лучше не опаздывай.

С этими словами он покинул помещение, оставив меня наедине с оружием. Я поднялся, напялил свободные одежды, лежащие на стуле. Подпоясался, нацепил ножны, потом начистил оружие, потратив на это почти час. Выходя за дверь, оглянулся, посмотрев на тонкую оконную полоску: Териал ждал меня. Скрипнули дверные петли, и я отправился в путь.

Глава 3

Скульптор

Его императорское величество