Время одиночек - Каменистый Артем. Страница 23

За дверью Сеула караулил Пулио:

– Ну как? Это правда, что тебя отправляют чуть ли не на край света и меня вместе с тобой?

– Чистая правда, Пулио. И я рекомендую тебе воздействовать на отца, чтобы он отменил приказ о твоем назначении в мой отряд.

– Ну нет! Меня тут пара мегер разорвать собирается – каждая из них уверена, что я сделал ей ребенка. А так как я один, то быть мне разорванным пополам. Ну и еще неприятности назревают… нет уж, я с тобой. Да и ты при мне целее будешь. И кстати, что мы там будем делать?

– Искать лист в лесу.

– Не понял?

– Пулио, мы будем искать женщину. Искать ее мы будем там, где пропадает много женщин. Очень много. Лист в лесу…

– Сеул, если их пропадает так много, почему искать должны только одну? Или я чего-то не понимаю?

Сеул знал все грехи Пулио, но также был хорошо осведомлен, что предательства среди них нет. Да и там, где надо, этот шалопай умеет держать язык за зубами.

– Пулио, где лучше всего прятать лист?

– Среди деревьев.

– Вот-вот. Так что поехали-ка поищем эту пропавшую женщину.

– Ну поехали, почему бы и не поехать подальше от этих беременных мегер. Надеюсь, пропала красотка, а не завонявшая старушонка?

– Красотка пропала… красотка…

– Мог бы этого и не спрашивать – даже кретин не станет уродину воровать. А давно она пропала?

– Давненько… двадцать лет назад…

– Скорпиона мне в штаны! Сеул, похоже, тебя невзлюбило начальство!

Сколько же она не спала? Три дня? Или четыре? И спала ли она вообще после той ночи в трактире? Кажется, спала, если можно назвать сном это наполненное кошмарами забытье. Убивать не так просто. Даже если убивать тех, кто обязан умереть. К этому надо привыкнуть. Она привыкнет. Или не выживет. Ведь ее в покое не оставят.

Проклятый голос замолчал. Ехидно прошептал прямо в голове свои очередные неприятные слова и больше себя не выдает. Может, ей вообще это показалось? Или он ошибся? Это место выглядит спокойным и мирным. Скромные домишки вытянуты на четыре стороны от уютного деревенского храма. К далекой речке спускаются поля, на них суетятся фигурки жнецов. По дороге, уходящей в лес, движется парочка телег. В самой деревне людей не видно – лишь куры бегают. Печи, несмотря на сырую погоду, не топятся, лишь из трубы крошечного государственного кабака поднимаются клубы дыма.

Почему голос предупреждал о смертельном дыме? Что он имел в виду? Думать надо быстро – она уже на улице, ее наверняка заметили. Если это убийцы, уйти просто так не позволят.

А может, голос все же ошибся? Нет, об этом не стоит даже мечтать. Она осталась сиротой в тот единственный раз, когда не поверила голосу. Хотя все в мире имеет свой конец… когда-нибудь ошибется и он. И тогда наконец она хорошо отоспится…

Значит, ей не придется поесть в этой деревне горячего хлеба с творогом. И не помыться ей в бревенчатой бане. И волосы свои она здесь не перекрасит. Вместо этого ей придется убивать. Или умереть.

Лошади у кабака. Четыре лошади. От дверей метнулись две фигуры, растворились за углом. Так, началось. Ее обходят. Что у них было в руках? Вроде бы похоже на арбалеты. Это не страшно, арбалеты – это ерунда. Может быть, потом она возьмет себе один из них – маленькая отравленная стрелка может сэкономить немало сил. У тех, кто подстерегал ее вчера на лесной дороге, были луки. Луки – неприятная штука, гораздо хуже арбалетов. Из них слишком часто можно стрелять – очень трудно это выдержать, особенно если не спать несколько дней.

Коренастый бородатый мужичок крался вдоль стены. Дверь скрипнула, из темноты избы высунулась старуха, подслеповато уставилась на стрелка, шмыгнула горбатым носом, безумно улыбнулась. Убийца погрозил ей кулаком – дверь тотчас захлопнулась. Выглянув из-за угла, он окинул взглядом улицу, нервно осклабился. Девушка медленно шла к кабаку, до нее отсюда было не более трех десятков шагов.

Мужчина поднял свое оружие – железная трубка на массивном деревянном ложе с арбалетным прикладом. Навел ствол, большим пальцем повел спуск вперед. Тлеющий огонек на кончике фитиля коснулся жестяной полочки. Глаза зажмурились от пороховой вспышки, приклад толкнул в плечо, по ушам ударило отрывистым звуком выстрела. В спину магичке понеслись одиннадцать свинцовых шариков.

Ее спасло чудо. Нет, не голос, а именно чудо. Она знала, что сейчас в нее полетят стрелы, но это не заставило ее начать действовать. Полетят – тогда и начнет. Как обычно. Она успеет. Но не в этот раз – в этот раз она почему-то начала действовать до выстрела. И едва не опоздала.

Мир застыл. Время почти остановилось – струилось каплями там, где прежде ревела река. Одиннадцать металлических шариков несли свой приговор медленно, но неотвратимо. То, что она их видела, не означало, что ей удастся от них уклониться. В этом замедленном мире быстрым оставался лишь ее разум, а вот тело – нет, тело оставалось верным законам замедленной вселенной. Даже если каким-то чудом ей удастся уйти с пути смертоносных шариков, тело не выдержит такого страшного ускорения – внутренности оборвутся.

Надо успеть.

Воздух вокруг нее становится тягучим. Будто кисель, будто густая сметана. Мало. Не успевает: шарики уже близко. Ну же! Первые нити начинают свивать вокруг тела свой кокон, переплетаться друг с другом. Побольше, поплотнее – надо очень плотно. Шарики бьют в преграду, сминают ее легко, будто камень, выпущенный в подвешенную тряпку. Но кокон не так прост – нити упруги. Они не рвутся, не отступают – они просто растягиваются, пропуская шарики глубже. Эх, не успела! До тела уже считаные миллиметры. Все, шарики бьют в тело, продавливают кожу. Это смерть. Нет. Это конец их движения – упругая ткань кокона больше не растягивается. Шарики начинают двигаться, но уже назад. Она еще поживет. Но сколько же сил на это ушло… Долго она так не протянет.

Надо убивать.

Убийца не видел результатов стрельбы – отшатнувшись от облака порохового дыма, он скользнул обратно за угол. Опустил аркебузу [1] прикладом к земле, потянулся к подсумку на поясе, нащупал в нем берестяной цилиндрик с зарядом. Перезарядить оружие стрелок не успел. Зря он так суетился – надо было по сторонам поглядывать, а не сужать мир до размеров дульного среза.

В навозной куче шевельнулись вилы. Добротные вилы – стальные, вечные, не односезонная деревяшка. Странно, что такую достаточно ценную вещь оставили здесь без присмотра. Нравы, конечно, патриархальные, и воровать особо не воруют, но и в соблазн вводить народ обычно никто не желает.

Разбрасывая комки навоза, вилы взмыли над кучей, крутанулись, завалились набок, молнией прыгнули к стрелку. Стальные зубья пронзили грудь и тонкие бревна избы, четырьмя окровавленными жалами показались из стены. Старуха, потрогав сталь, лизнула палец, беззубый рот раскрылся в безумной улыбке.

Следующий заряд картечи девушка встретила уже во всеоружии – защиту не снимала. Сними она сейчас кокон – и сил на новый уже не останется. Нет уж, будет поддерживать этот.

Стрелок ударил с табачного чердака. Тут же получил сдачи – будто невидимый великан ладонью шлепнул. Крупный мужчина, пробив скат крыши, воющим клубком вылетел на улицу, поднимая фонтаны брызг во встреченных лужах, покатился по земле. Путь его окончился у стены храма, прямиком под кучей бревен, сложенных жителями для сооружения пристройки. Толстые жерди, удерживающие штабель, с хрустом вывернулись из земли. Убийца заорал еще сильнее и орал до тех пор, пока здоровенный еловый ствол не смял ему череп.

Третьего она успела остановить, уже не дав выстрелить. Это было нелегко – ей пришлось сделать то, что делать не нравилось. Грубовато, противно, и в ушах потом долго звенит. Хорошо, что дождь недавно прошел, иначе сил бы ушло еще больше. А их практически нет…

Стрелок, высунувшись из-за ствола старой яблони, поднял аркебузу, но навести оружие не успел. Молния ударила ему в затылок, заряд прошел через все тело и левую ногу, стек в мокрую землю через дыру в прохудившемся сапоге. Гром сбил с дерева все плоды – яблоки застучали по земле и дымящемуся телу.