Самый страшный зверь - Каменистый Артем. Страница 24

— Воды. Там, в углу. Ведро. Сюда принесите.

Никогда прежде воины не действовали так быстро и дружно. В едином порыве, мешая друг другу, лишь чудом не перевернув ведро. Но все же доставили по назначению.

Патавилетти брызнул магу на лицо, затем еще раз и еще, щедро увеличивая дозу. Чистая вода, стекая по коже, оставляла светлые дорожки. Странно, ведь Мексароша нельзя назвать грязным, скорее наоборот. Это что же из него выступало такое вместе с потом? Частички черной души?

Маг шевельнулся, застонал, открыл переполненные болью глаза.

— Что с вами?! — спросил Патавилетти.

Маг не отвечал, с нарастающей паникой прислушиваясь к тому, что скрывалось глубоко внутри. Сокровенному, тайному, тому, что является причиной его отличия от таких, как Патавилетти.

Отклика не было.

Неужели все?!

Перегорел?!

Стал, как все — никчемным, ни на что не годным?!

Захотелось умереть…

Взгляд Мексароша был полон боли, но губы тронула улыбка. Искра. Крошечная искорка. Он не перегорел дотла, он остался собой. Иссяк, но сила — дело наживное. Он раздует эту искорку, будет лелеять ее, кормить, сделает ее костром.

Пройдут дни, и он снова станет тем, кем должен быть, — всесокрушающим сгустком неугасимого огня в замороженном мире чужих разочарований.

— Патавилетти, я цел. Что с остальными?

— Еще не знаю. Селение сильно разрушено, «Татавия» разбита и тонет. Что это было?!

— Далсер… его работа…

— Он мертв. Это его остановило, или будет что-то еще?

— Нет. Не будет. Здесь больше нет силы. Я бы почувствовал. Это место стало пустым. Ни капли, ни намека.

— Но вы это не заметили заранее, может быть, и теперь что-то пропустили.

— Нет. Раньше сила была. Она почти не ощущалась, но была. Ее больше нет. Пустота.

— Что делать теперь?

— Иди. Занимайся выжившими. Собери всех. Мне надо отдохнуть…

Если бы Патавилетти мог подняться на высоту птичьего полета и бросить взгляд вниз, он бы увидел, что разрушения, причиненные селению и его окрестностям, локализуются в круге, центром которого является дом Далсера. Размер этого круга был таков, что его из конца в конец мог перелететь болт из дрянного арбалета. Причем значительная часть площади окружности не просматривалась, приходясь на море. Волны, разумеется, приняли камни без следа, если не считать произошедшее с «Татавией» и помутневшей воды.

Летать Патавилетти не мог и потому довольствовался наблюдениями с поверхности. А здесь было на что посмотреть.

Все окрестные дома выглядели плохо. В лучшем случае полностью лишились крыш, в худшем превратились в неряшливые груды расщепленных бревен и мусора. На его глазах с грохотом рассыпалась одна из стен более-менее прилично выглядевшего строения.

Хотя какое там прилично?! К этим руинам было страшно приблизиться! Будто катапульты потрудились не меньше недели.

Ровные дорожки между домами превратились в пашню, где вместо плуга поработало что-то другое. Очень может быть, что эти самые булыжники, в несметных количествах усеявшие округу. Закралась мысль, что они прилетели сверху. Уж очень характерно выглядели сосны на опушке, задетой жутким явлением, стволы уцелели, а веток ни одной, лишь обрубки, да и кора стесана во многих местах, сверкающих нездоровой светлой желтизной, что остается на отметинах, которые оставляют сборщики живицы. И макушки сбиты почти все, а некоторые расщеплены сильными ударами.

Люди, попавшие под действие магии коварного лэрда, выглядели хуже всего…

Если откровенно, они вообще не выглядели людьми, окровавленные груды мяса, тряпья и железа. Всех их, даже тех, кто служил под началом Гальбао, Патавилетти хорошо знал, но сейчас они превратились в омерзительную, одинаково выглядевшую массу, без единой знакомой черты. Последний раз он видел похожее при штурме родового замка того глупого баронишки, наивно возомнившего, что в одиночку сможет противиться решению местного отделения Конклава. Жил дураком, но умер красиво, заманив в галерею за первыми воротами целый отряд, после чего залил его купленной у южан нефтью, хорошо растекающейся, липкой, горящей ярко и с веселым жаром. Получилась настоящая печь с сильной тягой, оттуда никто не выскочил. Тела попавшихся в ловушку превратились в черные головешки, зачастую спекшиеся друг с дружкой.

Здесь не было огня, но картина похожая. И, спасибо небесам, не смердит.

Хотя это вопрос времени. День нежаркий, но на дворе лето. Очень скоро здесь начнет вонять не хуже, чем на скотобойне.

Патавилетти не любил нести потери, тем более такие серьезные. Это напоминало о возрасте и, что хуже всего, могло напомнить другим. А ну как скажут, что старый жеребец свое отбегал?

Честному воину умирать в постели — последнее дело.

Уставившись на море, Патавилетти оценил состояние «Татавии». Состояние, судя по всему, было хуже не придумаешь. Корабль ушел под воду, над робкими утренними волнами остались торчать лишь сломанные мачты. Даже его далеко не сильными глазами можно было разглядеть отметки, схожие с теми, что остались на деревьях.

«Татавии» больше нет, а они застряли на проклятом берегу. Эта мысль пришла в голову, не вызвав сильных эмоций. Слишком много всего свалилось с такой быстротой, что мозг не успевал перерабатывать новости. Даже тому, что выжил, Патавилетти не радовался, места для веселья в черепе не было.

Тысячи и тысячи увесистых булыжников, ударяя о землю, постройки и море, перемалывали все, во что попадали, подняв облако мельчайшей трухи и водяной взвеси. Попахивало это марево почему-то подгорелой курицей и сильно щекотало ноздри, из-за чего Патавилетти чихнул.

И только тут расслышал, что чихает не он один, из-за дома лэрда доносятся аналогичные звуки. Уши, обескураженные грохотом многотонного удара, только-только начали приходить в норму.

Патавилетти вспомнил, что именно там собирали пленников. Дом не пострадал, камни, упавшие на него, почему-то остались на крыше или скатились вниз, не причинив разрушений. Да и поблизости повреждений не видно. Вон, половина сарая стоит, будто новенькая. Второй, правда, не видать, в труху разнесло, но она ведь чуть дальше располагалась.

За домом лэрда Патавилетти обнаружил десять своих воинов и пять моряков Гальбао, а также несколько пленников. Все были живы и невредимы, если не считать мелочей, связанных с побоями или падениями отдельных, заторможенных магом камней с невысокой крыши, отклонить в стороны он сумел не все, но те, что прорвались, скорость потеряли.

Оценив перепуганное состояние вояк, Патавилетти озадачил их простыми приказами — лучшее средство привести душевное состояние солдат в норму. Если до камнепада они, пусть и не в открытую, проявляли своеволие, то сейчас кидались выполнять указания с резвостью человека, застигнутого приступом жесточайшего поноса посреди многолюдной улицы.

Если в обычное время воины только и думают, как бы половчее уклониться от приказа и держаться подальше от командира, то в трудную пору поступают наоборот, лишь с ним связывая надежды выкарабкаться из опасной ситуации.

Только убедившись, что народ не собирается совершать глупости и все солдаты заняты делом, Патавилетти вернулся к магу с докладом:

— Считая тех, что здесь, с вами, осталось тринадцать моих людей и пять человек Гальбао. Это без меня. «Татавия» на дне, лишь мачты торчат. Вряд ли мы ее поднимем. Думаю, там и поднимать-то особо нечего, судя по тому, что стало с домами. Не мое, конечно, дело, думать о таком, но, похоже, этот лэрд обрушил на нас лавину камней. Очень уж напоминает обстрел из тяжелых катапульт. Но, признаться, таких плотных обстрелов я никогда не видел, хотя всякого навидался.

— Где Гальбао?

— Не выжил. Наши стягивали кольцо вокруг селения, все были близко и попали под удар. Остались лишь три развалюхи на дальней окраине и этот дом с половиной сарая. Ваша заслуга? Вы как-то остановили камни?

Маг, проигнорировав вопрос, задал свой: