Укрощение холостяка - Палмер Диана. Страница 9

Она тут же набрала номер офиса и, нервно теребя провод, стала ждать ответа.

— Привет, папа!

— Только не говори, что ты встретила какого-нибудь свергнутого с трона принца и завтра утром выходишь за него замуж, — послышался голос отца.

— Нет, не волнуйся, — рассмеялась Тиффани. — Я только что подписала контракт на рекламу белья, и мы летим на Ямайку на съемки.

— Когда? — спросил Хэррисон после довольно странной долгой паузы.

— Завтра утром.

— А когда вернешься?

— Через две недели. Но потом у меня еще один контракт в Нью-Йорке, так что буду работать до самого Рождества.

— А как же рождественская вечеринка? — уныло спросил Хэррисон. — Я рассчитывал на твою помощь.

— Можно устроить вечеринку для твоих нью-йоркских клиентов. — Эта идея рассмешила ее. — У меня будет достаточно времени, чтобы все устроить до того, как начнутся следующие съемки. Дело в том, — пояснила она, — что я не знаю точно, когда они начнутся. Для каждого сезона фирма делает новую коллекцию. Я буду представлять Весну.

— Ясное дело! — буркнул отец. — Подумать только, моя дочь — фотомодель! — Он вздохнул. — Мне не следовало разрешать тебе лететь в Нью-Йорк с Летти. Я знаю, это ее рук дело.

— Послушай, папа…

— Я сделаю из нее чучело и повешу его на стену в своем кабинете. Можешь ей это передать.

— Я знаю, что ты хорошо к ней относишься, — пожурила Тиффани отца и подмигнула крестной матери, откровенно подслушивавшей разговор.

— Я убью ее!

Тиффани скорчила рожицу, и Летти рассмеялась, ничуть не смущенная гневом Хэррисона Блэра.

— Она смеется, — передала Тиффани отцу.

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, так ей и скажи! — Хэррисон замолчал, слушая кого-то рядом. — Кинг говорит, что он по тебе соскучился.

Сердце Тиффани дрогнуло. Но она больше не позволит Кингу унижать себя!

— Передай ему, чтобы морочил голову кому-нибудь другому. Пап, мне надо идти. Позвоню, когда мы вернемся с Ямайки.

— Подожди минутку. Где ты остановишься? А Летти едет с тобой?

— Разумеется. Мы с ней замечательно проведем время, папочка! Пока!

Хэррисон сделал еще одну попытку узнать, где дочь будет жить на Ямайке, но Тиффани повесила трубку. Хэррисон посмотрел на Кинга и развел руками. Такого выражения на лице своего младшего партнера он еще не видел.

— Она подписала контракт, — Хэррисон в ярости смотрел на телефон, как на своего обидчика.

— Какой?

— Реклама белья, — тяжело вздохнул Хэррисон. — Подумать только — моя дочь, которую я всю жизнь оберегал даже от нескромных взглядов, будет сниматься в прозрачных ночных рубашках на обозрение всему миру!

— Я этого не допущу! А где она? — взвился Кинг.

— Летит на Ямайку завтра утром. Кинг, — добавил Хэррисон, — она уже совершеннолетняя. Она взрослая, и я не имею права указывать ей, как жить. И ты тоже.

— Я не хочу, чтобы на нее пялились другие мужики, — упрямо заявил Кинг.

— А как ты сможешь ее остановить? Она совершеннолетняя и делает, что хочет.

— Ты передал ей, что я сказал?

— Ты же слышал.

— Что она ответила?

— Чтобы ты морочил голову кому-нибудь другому.

Кинг был потрясен. Ему ни разу не приходила в голову мысль, что он может потерять Тиффани, что она уедет из дома отца, а не будет ждать, пока он, Кинг, не соизволит наконец на ней жениться. Она сбежала из дома, и получилось, что они поменялись ролями. Тиффани почувствовала всю прелесть свободы, и теперь ее уже не запрешь в четырех стенах.

— Она и вправду подписала этот контракт или это уловка, чтобы привлечь мое внимание?

— А кто ее знает! — засомневался Хэррисон. — Но признайся — Тиффани очаровательна. Недаром же ею заинтересовались все эти рекламщики.

— Значит, она хочет сделать карьеру фотомодели, — в задумчивости произнес Кинг, глядя в окно.

Хэррисон не стал убеждать Кинга, что контракт с Тиффани могут и не продлить.

— Почему бы и нет, — сказал он, избегая взгляда Кинга. — Во всяком случае, это поможет ей повзрослеть.

— Но пока она еще не повзрослела, — сквозь зубы процедил Кинг.

— Знаю, но она в этом не виновата. Это мое упущение — я старался уберечь ее от жизненных невзгод. Наверно, слишком старался. Но теперь она хочет стать самостоятельной, расправить наконец крылья. Сейчас самое время. Она молода и думает, что весь мир лежит у ее ног. Пусть наслаждается жизнью, пока может.

— Полагаю, это мудрое решение, — согласился Кинг, глядя в пол.

— Это единственное решение, — был ответ. — Она вернется, когда сама сочтет нужным.

На Ямайке Тиффани в полной мере осознала, что работа фотомодели — это тяжелый труд. Надо было не просто стоять перед камерой и улыбаться, а постоянно менять костюмы, ждать, пока установят аппаратуру и освещение, переживать мелкие неприятности вроде неожиданно поднявшегося ветра или капризов артистической натуры фотографа.

Летти сидела в сторонке и с восхищением наблюдала, с каким энтузиазмом работает Тиффани. Две недели пролетели так быстро, что у них почти не осталось времени на осмотр достопримечательностей.

— Это называется невезение, — жаловалась Тиффани по возвращении в Нью-Йорк. — Все, что я видела, — это пляж, гостиница и аэропорт. Я и не представляла себе, что все мое время будет занято либо съемками, либо приготовлениями к ним.

— Такова уж судьба фотомодели, — философски заметила Летти.

Ночами напролет, лежа без сна, Тиффани думала о Кинге. Он по ней скучает? Как бы не так! Кинг вообще не из тех, кто в состоянии о ком-либо скучать. Он абсолютно самодостаточен. А как было бы здорово, если бы он действительно скучал по ней!

Ей пришлось быстро спуститься с небес в ту минуту, когда, зайдя в аптеку за шампунем, она увидела на прилавке бульварную газетенку, на первой странице которой была помещена цветная фотография Кинга и Карлы. Подпись гласила: «Зазвонят ли в ближайшем будущем свадебные колокола для известного магната и его секретарши?»

Надо отдать Тиффани должное — она лишь мельком взглянула на снимок и сделала вид, будто и вовсе его не заметила. Но затем проплакала всю ночь, хотя наутро ей предстояла съемка.

Неразделенная любовь мешала Тиффани радоваться жизни. Утешало лишь то, что не она одна была несчастна. Она где-то читала, что несчастливых людей тянет друг к другу, и неожиданно нашла подтверждение этому. Тиффани подружилась с неким Марком Алленби, манекенщиком, которого недавно бросила подружка и которому надо было кому-нибудь поплакаться. Марк был красив и потому идеально подходил для восстановления ее пошатнувшегося чувства собственного достоинства.

К тому же он был сумасброд, что, несомненно, придавало ему еще большее очарование. Он принадлежал к тем, кто мог ни с того ни с сего позвонить и пригласить провести с ним вечер в каком-нибудь ретро-кафе битников, где, как правило, читались плохие стихи. А еще ему нравились незамысловатые шутки. Например, ему ничего не стоило подсунуть какую-нибудь гадость, например лягушку, парочке, которую снимали для какой-нибудь романтической рекламы. Далее следовали визг, крики и испорченная фотопленка.

— Ну, ты и шутник, — сказала Тиффани, помогая ему скрыться от разъяренного фотографа. — Могу поспорить, что у него ты больше никогда не будешь сниматься. — И она показала на гнавшегося за ними толстяка.

— А вот и буду, — рассмеялся Марк. — С моей внешностью мне не приходится обзванивать фотографов и обивать пороги в поисках работы. Они сами звонят и умоляют сняться.

Марк обернулся, послал фотографу воздушный поцелуй и, схватив Тиффани за руку, потащил ее к входу в метро.

— Тебе нужно поменять свой имидж, — заметил Марк по дороге к дому Тиффани.

— Зачем? — удивилась она.

— У тебя слишком девчоночий вид, — просто ответил он. — Если хочешь пробиться в мир моды, тебе надо выработать стиль более подходящий для высокой моды.