Я стану твоим врагом (СИ) - Погожева Ольга Олеговна. Страница 64
Нестор привязал своего коня к дереву, внезапно теряя всякую уверенность в том, что собирался сделать. В этот дом вошла хворь и большая беда — его здесь не ждали.
Ликонт коснулся рукой двери, и створка поддалась сама, без скрипа открывая ему путь в небольшую комнатку, где горел в маленьком камине огонь, где у стены были сложены аккуратными стопками вещи, и где пустовало единственное плетёное кресло у книжного столика. Засушеных трав под потолком, против обыкновения, не оказалось — должно быть, Януш забрал с собой всё из необходимых ему растений, которых не коснулась лесная хворь.
Из комнатки вело две двери, одна из которых была прикрыта, а вторая открыта почти настежь — и именно оттуда доносился тихий, нежный голос, поющий детскую колыбельную.
Нестор замер на пороге, слушая этот голос. Не сразу узнал он его — столь разительной оказалась перемена от того, что он привык слышать, к этому неповторимому и совершенно незнакомому ему тембру. Резкий, рубящий, даже грубый, сейчас этот голос звучал с такой невозможной нежностью, с такой бесконечной любовью, что командующий отказывался, просто отказывался верить, что на самом деле слышит Марион. Ту, которую он никогда не знал…
Нестор тяжело опёрся плечом об угол, слушая этот удивительный голос — голос матери, голос любящей женщины. Помнится, последний раз мать пела ему колыбельную в тот самый день, когда их с отцом убили. Он был уже взрослым четырнадцатилетним мужчиной, но мать всё равно приходила пожелать ему спокойной ночи. Не так, как было положено в прочих дворянских семьях — чинные пожелания добрых снов в общем зале. Нет. Мать сумела сделать их с Наалой детство счастливым — но, увы, недолгим. Сестрёнка осталась сиротой всего в четыре года…
Он не вспоминал об этом дне ни разу за все эти годы, просто не позволял себе — чтобы жажда мести не затопила багровой пеленой его рассудок. И вот… эта песня, полная материнской заботы и любви… как яркий луч, прорвавшийся через плотно занавешенные окна…
Он заставил себя оторваться от стены, делая первый нетвёрдый шаг вперёд. Приблизился к открытой двери, заглядывая внутрь. Марион сидела у постели сына, приобняв одной рукой его за плечи, второй поглаживая по укрытой одеялом груди. Синий баронет спал, прислонившись щекой к руке матери, и лицо его, посеревшее от болезни, казалось тихим и умиротворённым.
Нестор впервые увидел его. Сын Магнуса оказался обыкновенным мальчишкой десяти лет, всего лишь ребёнком — а ведь мог стать и пешкой в жестокой игре против его матери. Подумать только, он, Нестор Ликонт, действительно был готов стать детоубийцей…
Марион сидела спиной к двери и всё ещё не видела его. Но даже окончив песню, не обернулась, хотя не могла не почувствовать чужое присутствие. Она на миг прикрыла глаза, обнимая сына — и Нестор вдруг сам себе показался здесь лишним.
Он неловко пошевелился — и в этот миг Марион повернула голову, встречаясь с ним взглядом. Нестор подумал, что так, должно быть, посмотрела бы на него волчица, если бы ему вздумалось потревожить её с волчатами логово.
— Полагаю, ты приехал за этим, — изменившимся, мёртвым голосом произнесла Марион, доставая скомканное письмо из-за пояса. — На, забирай. Мне это больше не пригодится.
Она протянула ему мятый пергамент, и Нестор молча принял его, не отрывая от неё глаз. Марион не ответила на его пристальный взгляд, отвернулась, вновь отдавая всё своё внимание сыну.
— А теперь убирайся, — не глядя на него, глухо проговорила она. — Я не хочу тебя видеть.
Ликонт постоял на пороге ещё несколько секунд, разглядывая крохотную комнатку и спину Марион, вновь склонившейся над сыном. Волнистые волосы были стянуты в небрежный пучок, платье, то самое, в котором она присутствовала на церемонии, смятое и ослабленное, обвисло, не обременённое корсетом и поясом, рукава закатаны до локтей — сейчас леди Марион выглядела ничем не лучше простолюдинки из какой-нибудь валлийской деревни, вполне оправдывая его предположение во время их второй встречи в Ренне: красота её, сейчас такая зрелая и женственная, со временем сойдёт на нет, сделав её ничем не примечательней других женщин.
Но он слишком хорошо знал себя, чтобы обманываться внешним и напускным, и достаточно неплохо изучил женщин в своём окружении, чтобы не признать правоту покойного Харитона, некогда вызвавшего его на личный разговор. Пожалуй, только сейчас Нестор понял всю правоту старого монарха — каждое его слово оказалось приговором. Вот только та, которая вызывала в нём такую непривычную смесь уважения, восхищения и желания, оказалась по ту сторону пресловутой черты в этой её колыбельной…
Дверь отворилась, и возникшая на пороге Юрта вскрикнула, тотчас зажимая себе рот руками, расширившимися глазами глядя на высокого, крупного мужчину, заполонившего собой, казалось, весь этот крохотный лесной домик. Нестор глянул на служанку, развернулся, делая шаг к соседней двери, и приоткрыл, заглядывая внутрь. Тяжело дышавший мужчина на влажной от пота постели был ему незнаком. Личный телохранитель юного баронета оказался довольно молодым, должно быть, ровесник Януша, и сражался с хворью с упрямством заядлого борца — сдерживал стоны сквозь крепко сцепленные зубы, сжимал кулаки, тиская мятые простыни, выдыхал шумно, через нос, не позволяя себе издать ни звука. Нестор прикрыл дверь, прошёл к выходу, знаком велев служанке следовать за собой. Юрта быстро обвела взглядом комнату, проверяя, всё ли на месте, бросила придирчивый, подозрительный взгляд на герцога, и вышла следом.
— Какая нужна помощь? — спросил он, как только Юрта прикрыла за собой дверь.
От удивления камеристка даже отступила на шаг, разглядывая герцога во все глаза.
— Ваша светлость! — наконец выдавила она. — Вы и вправду… нет, ваша светлость, как можно! То есть, помощь-то, конечно, нужна, не управляюсь я тут одна, да и миледи там за ними двумя не уследит… но… ить как можно!