Продается волшебное королевство - Брукс Терри. Страница 10

— Майлз, может, сделаешь паузу? Толстяк просто отмахнулся от этих слов:

— И целый проклятый год ты будешь где-то шляться? Вот так запросто? Сначала ты мчишься в Нью-Йорк безо всяких объяснений, гонишься за бог весть чем, потом собираешься бросить работу чуть ли не в тот же самый день, как тебе в голову втемяшилась эта безумная мысль. Ты не сказал мне ни слова, ни единого слова с тех пор, как мы сидели здесь и говорили об этом дурацком предмете из каталога этого.., как бишь его там? Росса или Роузенберга, или как? А потом уходишь так запросто, будто… — Майлз вдруг запнулся, словно подавившись последними словами. Его лицо застыло от ошеломляющего подозрения. — О Господи! — прошептал он. И медленно перекрестился. — О Боже мой! Так это та сказочная страна из каталога, да?

Бен молчал, раздумывая, стоит ли раскрывать свою авантюру. Он собирался сохранить Заземелье в тайне. Не хотел никому говорить о нем.

— Майлз, может, сядешь? — наконец сказал он.

— Сяду? Да какого дьявола ты хочешь, чтобы я спокойно сидел, после…

— Сядь, черт побери, Майлз! — рявкнул Бен. Майлз замер на несколько мгновений, потом медленно сполз в свое кресло. Его цветущее лицо сохраняло ошеломленное выражение.

На сей раз на стол навалился Бен. Его лицо окаменело.

— Мы долго были вместе, Майлз, — и как друзья, и как деловые партнеры. Мы много знаем друг о друге. Большую часть мы узнали во время наших совместных занятий. Но мы не знаем всего, потому что это невозможно. Никакие два человеческих существа не могут полностью познать друг друга, даже при самом благоприятном стечении обстоятельств. Вот почему иногда мы поступаем так, что другие совершенно не понимают нас. — Он склонил голову набок. — Помнишь, как ты, бывало, просил, чтобы я не брался за дело, которое казалось несколько сомнительным? Помнишь, Майлз? Брось это дело, говорил ты мне. Оно не выгорит. Оно обречено на провал. Иногда я так и делал. Соглашался с тобой и бросал его.

Но иногда я поступал по-своему. Иногда я все же брался за подобное дело и говорил тебе, что уверен, что справлюсь с ним. И ты смирялся с моим решением, даже если не соглашался с ним и не понимал его. Но ты доверял моему выбору, не так ли? — Он помолчал. — Ну а теперь я прошу тебя об этом. Ты не понимаешь меня и поэтому перечишь. Так махни на это рукой и поверь мне.

Майлз посмотрел на столешницу, потом поднял взгляд:

— Док, ты собираешься угрохать миллион долларов неизвестно на что?

Бен медленно покачал головой:

— Вовсе нет. Я собираюсь спасти себя, Майлз. Я говорю о чем-то таком, на чем не наклеен ценник.

— Но это.., безумие! — Майлз вцепился в край стола так, что костяшки пальцев побелели. — Это безответственно! Да это просто глупо, черт побери!

— Я вижу все совсем иначе.

— Да ну? Хочешь сбросить с плеч всю ответственность, налагаемую твоей профессией, похерить дело всей своей жизни? И отправиться жить в замке и сражаться с драконами — если только предположить, что они и в самом деле там водятся и тебя просто-напросто не обжулят. И никакого телевидения, бейсбола, жвачки и холодного пива, никакого, к черту, электричества и душа с горячей водой, ни даже сортира в квартире и всего такого? Бросить дом, и друзей, и… Господи Иисусе, док!

— Я думаю об этом как о простом турпоходе — когда на время бросаешь всю цивилизацию.

— Потрясающе! Турпоход за миллион баксов!

— Я уже решил, Майлз.

— Черт знает куда…

— Я уже все решил! — Голос Бена прозвучал так угрожающе, что оба вздрогнули.

Адвокаты с минуту молча разглядывали друг друга, чувствуя, как с Каждым мгновением увеличивается разделяющая их пропасть. Потом Бен поднялся и быстро обошел вокруг стола. Майлз тоже встал. Бен положил руку на плечо друга и сжал его.

— Если я не предприму что-нибудь, Майлз, то потеряю себя, — прошептал он.

— Может быть, меня хватит на несколько месяцев или год, но в конце концов я окончательно рехнусь. Я не могу допустить этого.

Майлз молча посмотрел на Бена и кивнул.

— Это твоя жизнь, док. Я не могу советовать тебе, как прожить ее. И никогда не лез с советами. — Он притих. — Но, может быть, ты подумаешь хотя бы еще несколько дней? Я ведь не прошу слишком многого, правда?

Бен устало улыбнулся:

— Я уже тысячу раз все обдумал. Хватит. Мне это уже надоело.

Майлз покачал головой:

— Слепой сказал: «Посмотрим».

— О своем уходе я сообщу сейчас остальным. Буду очень признателен, если ты попридержишь язык.

— Конечно. Почему бы и нет? Зачем рассказывать всем и каждому, что у нашего светила мозги набекрень? — Он в последний раз с упреком взглянул на Бена, пожал плечами и повернулся к двери. — Ты спятил, док.

Бен пошел следом за ним.

— Я тоже буду скучать по тебе, Майлз. Он собрал всех служащих и рассказал им о том, что решил на некоторое время оставить фирму. Сказал, что сейчас он должен изменить свою жизнь, покинуть город, практику, все знакомое и близкое; заявил, что его не будет несколько недель, а возможно, целый год. Сначала повисло недоуменное молчание, которое вскоре сменилось шквалом вопросов. Он терпеливо ответил на каждый. Потом ушел из конторы домой.

И ни разу Бен не заговорил о Заземелье. И Майлз тоже помалкивал.

Почти три недели ушло у Бена на то, чтобы привести в порядок свои дела. Большую часть этого времени заняли конторские хлопоты: нужно было договориться с клиентами, разобраться с расписанием суда и с текущими делами. Переходный период оказался очень тяжелым. Сотрудники стоически отнеслись к его решению, но в их взглядах и в шушуканье за спиной то и дело сквозило скрытое недовольство, которого Бен не мог не заметить. Он понимал, что предает их. По правде говоря, он и сам испытывал смешанные чувства. С одной стороны, ослабление связей с фирмой и профессией давало ему необычайную свободу и облегчение. Он чувствовал себя так, будто вырвался из ловушки — словно заново начинал свою жизнь и обретал возможность открыть то, что было упущено раньше. И все же его преследовали вспышки неуверенности и сожаления о том, что он бросает все, на что затратил большую часть своей сознательной жизни. У Бена было чувство, которое, вероятно, испытывали путешественники, стремившиеся в еще не открытые страны: словно он отрекается от всего привычного ради неизведанного.

Но ведь он может вернуться, когда пожелает, напоминал себе Бен. Так что ничем постоянным себя пока не связывал.

И он продолжал заниматься делами и пытался не думать о своих смешанных чувствах, но чем больше старался, тем больше думал, и в конце концов сдался и принял все как есть. Бен позволил своим чувствам бушевать в душе, позволил неуверенности и сомнениям грызть ее и вскоре обнаружил, что обрел некоторую уверенность от того, что мог противостоять им. Сначала он принял решение, а потом убедился, что может жить с ним.

Три недели подошли к концу, и Бен завершил все свои дела с фирмой. Он освободился от своих обязанностей и теперь мог выбирать любую дорогу. На сей раз дорога вела в сказочное королевство, называвшееся Заземельем. Только Майлз знал правду, но он молчал. Майлз заметно паниковал. Он был убежден, что Бен сошел с ума.

— Придет время, док, в не слишком далеком будущем, когда в твоей одуревшей башке вдруг вспыхнет лампочка и в припадке запоздалого прозрения ты поймешь, что сделал чудовищную ошибку. И когда это произойдет, ты приползешь обратно в контору, только будешь куда более робким и бедным, и я с превеликим удовольствием скажу «говорил же я тебе» не меньше полдюжины раз. Но это не касается никого, кроме нас двоих. Так что будем держать между собой все эти дурачества среднего возраста. А нашим ребятам вовсе незачем о них знать.

Это было последнее, что Майлз сказал относительно решения Бена приобрести Заземелье. Это произошло на следующий день после того, как Бен объявил коллективу о своем решении оставить фирму. И с того дня Майлз говорил с Беном исключительно о работе. За три недели он не сказал своему другу ни слова о Заземелье. Вместо этого бросал на него пронзительные взгляды, словно психиатр, пытающийся проникнуть в дебри сознания своего любимого лунатика.