Божественная дипломатия - Фирсанова Юлия Алексеевна. Страница 46

Монистэль с усилием открыл пробку и медленно вылил воду в «таз».

– Он что, собирается умываться? – недоуменно приподнял бровь Мелиор.

– Или топиться? – язвительно предположил Энтиор, отпивая из бокала, а потом с видом знатока подобных процедур добавил: – Правда, будет мелковато, но если хорошо постараться…

– Ни в коем случае! – решительно заявила Элия, даже прекратив от возмущения резать персик. – Он не имеет права кончать жизнь самоубийством в Лоуленде, это серьезное оскорбление! Согласна, в нашем замке убивать – дело обычное, можно сказать, традиционное, но чтобы самого себя, это просто безобразие! Вопиющее неуважение к нашим талантам!

Пока лоулендцы перебрасывались шутками, вар по-прежнему молча опустил пальцы правой руки в воду, потом коснулся влажной ладонью лба, губ и груди на уровне сердца. Совершив сей странный обряд, эльф снова погрузил кисть в воду и сделал несколько круговых движений по периметру блюда. От воды начал подниматься не то серый пар, не то туман, но он не растекался по комнате, а компактно конденсировался над блюдом, обволакивая и руки вара, подобно странным змеям или перчаткам. Монистэль нагнулся над свивающимся в прихотливые струи туманом, словно старался истолковать их изменения или видел что-то свое за неторопливым движением струй.

Так вар простоял не более трех минут, неподвижно вглядываясь в неведомое. Потом снова плавно провел рукой над туманным окном. Серые струйки, послушные воле эльфа, начали терять свою густоту, потекли к пустому стеклянному сосуду и аккуратно скользнули в него. И вот уже на столе снова стояли абсолютно сухое блюдо и графин, полный воды.

– Что это было за колдовство? – подозрительно нахмурился Энтиор.

– Стыдно не знать своих генетических врагов, брат, – подколола Элия принца. – Судя по всему, мы наблюдали ритуал «Зеркало Мира». Через воду из Истока волшебных озер в тайных глубинах своих лесов эльфы могут прозревать грядущее, а также опасности настоящего. Не думала, что и полуэльф способен на столь тесное взаимодействие с Истоком, тем более не напрямую, когда его поддерживает живая мощь Леса, а лишь через его частицу, но Лес сам решает, кому открывать свои секреты.

– Мы видели это, – констатировал Мелиор, тоже слыхавший о диковинных обычаях Дивных и их магии. – Монистэль действительно отличный маг, и его эльфийские корни чрезвычайно сильны. Примем к сведению.

Тем временем, завершив ритуал «омовения и туманообразования», Высший вар постоял немного, по всей видимости обдумывая явленное видение, но не выказывая никаких эмоций, по которым можно было бы истолковать, что именно он узрел. Потом полуэльф позволил себе вернуться к вещам более прозаическим. Он обошел комнату по периметру, разглядывая обстановку, задержался на несколько секунд у гравюры, изображающей тонкое деревце на туманном пригорке, полюбовался быстрым ручейком и игрой света на разноцветных камешках в фонтане, провел рукой по бархатистым листикам кимврасы. Это вьющееся комнатное растение с нежно-голубыми цветками и золотой сердцевиной, благодаря маленькому заклинанию, ускоряющему рост, успело за короткий срок полностью оплести две стены гостиной. И, наконец, Монистэль остановился у статуэтки Сильдирена. Несколько минут он просто рассматривал ее, потом легкая, но полная тепла улыбка скользнула по губам. Тонкие пальцы эльфа коснулись розовато-золотистого камня, впитавшего, казалось, тепло солнечных лучей, гладкой спинки оленя, гибкой девичьей фигурки…

– Есть! – довольно прошептал Мелиор.

– Ты не ошиблась, стради, – подтвердил Энтиор логичность выбора сестры, наблюдая за тем, как быстро пробуждается, растет, крепнет тонкая нить, свитая из эмоций вара, и тянется к шкатулке Миреахиля, делая явными чувства полубога.

Элия еще успела самодовольно кивнуть, а потом лоулендцам стало не до разговоров. Усталая серая мука длиною в вечность обрушилась на их готовые к восприятию тончайших нюансов сознания. Безнадежная, полная тоскливой обреченности бездонная жажда перехода заставила жизнелюбивых принцев на несколько мгновений пожалеть о своей затее, их ощущения можно было бы уподобить чувствам человека, разнежившегося на горячем песке под солнцем и со всего маху опрокинутого вниз головой в ледяной омут.

– Не думал, что срок вара столь близок, – нахмурившись, заметил Мелиор, переводя дыхание и мановением пальцев повелевая бутылке вновь наполнить свой бокал.

– Он уже вплотную подошел к черте, но оковы долга держат душу в оболочке тела, – ответила Элия, в отличие от братьев ожидавшая после общения с варом чего-то подобного. – Долг правителя перед любимым миром, который клялся беречь, превыше Закона Инкарнаций. Монистэль очень устал, но пока не избавится от своей ноши, будет встречать рассвет за рассветом, пусть его глаза уже давно видят лишь закат.

– С удовольствием помог бы Высшему вару в его проблеме, но боюсь, это не соответствует нынешней дипломатической тактике Лоуленда. Все-таки раньше, во времена прадедушки Леорандиса, нравы были куда проще, – отщипнув виноградинку от пышной грозди, ностальгически вздохнул Энтиор по тем временам, когда работа Дознавателя была куда более насыщена кровавыми буднями, и проколол тонкую кожицу ягоды острыми зубами.

– Подожди, дорогой, еще не все потеряно, вы создаете для Лоуленда столько проблем, что папа того и гляди пролистнет свод древних законов и вернется к старой доброй тактике террора, только, боюсь, начать ее проведение в жизнь он захочет в первую очередь с нас, как с субъектов, доставляющих государству и ему лично наибольшие неприятности, – пошутила принцесса.

Принц недовольно фыркнул и задумался о более приятных вещах, например, о том, какова на вкус кровь утомленного от жизни эльфа, чья безнадежная усталая грусть не пришлась по вкусу даже богу боли, предпочитавшему страдания в их чистом физическом или эмоциональном, но никак не в замутненном философией виде.

А шкатулка Миреахиля добросовестно передавала настроение высшего вара. За серой безнадежностью ожидания и осенней грустью проскальзывали тонкие нотки мягкой нежности и теплой привязанности, видимо, адресованные Ижене, озадаченность, словно он столкнулся с чем-то не совсем ясным, и общая озабоченность предстоящими делами. Но в чистой душе эльфа не было места злобе, коварству, ожесточенной подозрительности, досаде или жажде мести. Его чувства не несли угрозы. Что бы ни привело вара в Лоуленд, это явно было не требование процедуры гильотинирования члена королевской семьи.

Мичжель ист Трак, насвистывая себе под нос и при этом сохраняя на лице выражение абсолютно флегматичной апатии, не спеша обходил предложенные ему апартаменты, раздеваясь на ходу. Сапоги кинул в прихожей под вешалкой, дырявый плащ – на спинку кресла в гостиной, черный жилет с золотой строчкой набросил на руку статуе обнаженной нимфы в углу (второй несчастная уже поддерживала поднос с прохладительными напитками и вазу с фруктами). Но на этом номер стриптиза не завершился. Вар принялся распускать шнуровку у ворота рубашки, а Элия начала, и не без оснований, думать, что Мичжель заподозрил слежку и решил таким вполне невинным образом отыграться на шпионах, вторгающихся в его личную жизнь. Рубашка отправились на диван, обнажив худощавое жилистое загорелое тело, отмеченное старыми и уже бледнеющими полосками шрамов: три полосы чьих-то когтей, тонкая полоса от удара меча, «поцелуй» стрелы. Да, Трак предпочитал вести бурную жизнь. Вслед за рубашкой настал черед брюк, их бросили на кровать в спальне, гольфы обстоятельный вар метко запустил по одному на каждый стул в другой комнате и наконец закончил украшение своих покоев перед ванной, сверкнув половинками лун. Из-за двери высунулась рука, и под завершающий такт свиста повесила последнюю деталь туалета на ручку двери. Потом раздался шум воды.

– Я же говорил, что он нахал! – возмущенно прошипел Энтиор, почуявший, что над ним издеваются.

– Разве я с тобой спорил, брат? – отозвался Мелиор, не менее вампира оскорбленный представлением, устроенным варом. То, что они стали его свидетелями, подглядывая за Монистэлем, нисколько не смягчило гнева принцев.