Калибр 9 мм - Шаргородский Григорий Константинович. Страница 20

Эрл не мог даже просто уколоться о торчавшие в разные стороны шипы. Когда-то в детстве Эдерай пытался это сделать, но каменной крепости острия под его прикосновениями становились мягкими и упругими.

Эдерай подошел к трону и рухнул на сиденье, совершенно не опасаясь торчавших шипов. Лианы мягко прогнулись, принимая форму его тела.

«Зачем он явился?» — Этот вопрос не давал эрлу покоя. Короват, владыка одного из самых древних и сильных, но в то же время самых малочисленных кланов, был очень мудрым эльфом и опрометчивых поступков не допускал вот уже несколько веков. Его клан выживал лишь за счет своей нейтральности и репутации самых умелых бойцов, с огромным трудом балансируя между разумом и гордыней. Короват не мог себе позволить открытой войны, однако мало кто мог рискнуть бросить вызов лучшим мастерам боя Темного Мира.

Пока эрл размышлял, дальняя часть пола опять обрела свою ажурную прозрачность. Одна из лиан-тропинок изогнулась вниз, образовывая пандус. Сначала над этим изгибом появилась голова овра-ветерана, следом скользнули две «тени». «Тени», представители тайной организации эльфийских разведчиков, были одеты в обыкновенную древесную броню, но это была кора «древа мертвых», отличавшаяся абсолютно черным цветом. «Тени» разошлись в разные стороны, пропуская вперед невысокого эльфа с платиновыми волосами, чуть тронутыми желтоватым налетом. Свои волосы владыка клана Древесного Корня не заплетал в боевую косу и не стягивал в хвост высокородных. Светлые пряди свободно лежали на плечах, не выражая ни воинственности, ни надменности.

Старый эльф шагал как-то странно, и только когда он приблизился, Эдерай увидел, что владыка явно не в себе. Его глаза блестели, а на лице играл румянец. Гость шел на подгибающихся ногах, при этом на его губах блуждала глуповатая улыбка!!!

Эдерай сначала напрягся, но затем вспомнил, как сам когда-то впервые увидел над собой вместо серого полога облаков голубое небо и пылающий шар солнца.

— Да, старый друг моего отца. Это — солнце. — Эдерай, нарушая все каноны аудиенции, улыбнулся гостю.

И тут же его лицо удивленно вытянулось. Сегодня был день больших потрясений. Эрл даже подался назад, и было отчего. Короват остановился у подножия тронного возвышения, а затем… опустился на колени.

— Владыка, я, предводитель всех детей Древесного Корня, молю принять нас под сень твоего древа. Если пожелаешь, мы станем Домом и войдем в твой Клан. — Эти слова дались старому эльфу тяжело. Он склонил голову еще ниже и замер в ожидании приговора.

Эдерай был потрясен — такого он точно не ожидал, — но, поразмыслив, понял, что ничего странного в поступке пришлого эрла нет: тот, кто увидел солнце, уже не сможет вернуться в Темный Мир, и даже вернувшись, всю жизнь проведет в невыносимых страданиях.

«Хорошо, что он пока не видел Луны, — наверняка бы расплакался», — отстраненно подумал Эдерай, перекатывая в голове тяжелые мысли. Он вспомнил все: и то, как лично просил у этого старика помощи в войне, получив в ответ мягкий, но все же отказ, и то, как клан Древесного Корня все же не выступил против него в войне Белого Лепестка. Сейчас Эдерай мог превратить клан этого старика в простой дом, и тогда бывший эрл наверняка ляжет на побеги «дувала», которые с удовольствием проткнут старое, но все еще крепкое тело. Мелочное желание отомстить за унижение шевельнулось внутри, но было тут же смыто другой мыслью. Если под его началом окажется хотя бы два клана, то он станет королем!!! Такого не было уже несколько десятков тысячелетий. Последний король умер незадолго до исхода эльфов в Темный Мир. Эдерай встрепенулся и принял единственно верное решение:

— Встань, эрл, неприлично владыке преклонять колени даже перед королем. Это пока еще не клятва, а всего лишь просьба, но я думаю, что все же приму твою покорность.

Старый эрл нервно вздрогнул, ошеломленный услышанным, Короват только сейчас понял, что именно сотворил своим поступком. Отправляясь на встречу с молодым Эдераем, он намеревался лишь разведать обстановку и донести информацию совету кланов, но, увидев солнце и океан ошеломляющей зелени вокруг, потерял голову и отдал этому юному эрлу свой клан.

«Нет, не эрлу, а королю», — мысленно поправил себя владыка клана Древесного Корня и поднял глаза к далекому куполу тронного зала. Сквозь ажурное плетение пробивались косые лучи изумительно золотистого цвета, и старый эльф понял, что совершенно не раскаивается в содеянном.

Врата сверкали изумрудными искрами и лепестками энергии, похожими на крупный снег. Сквозь них, как из вихрей снежной метели, появлялись воины клана Древесного Корня. Сначала шли неширокие колонны магов и лордов. Высокородные вынуждены были идти пешком. По странному стечению обстоятельств щеры не могли пройти сквозь Врата. Но это неудобство было временным — в новом мире вполне достаточно и лошадей и коров, чтобы обеспечить боевыми щерами всех желающих.

Вслед за высокородными магами хлынула волна следопытов и разведчиков. Разведчики, узнав, что в новом мире «тени», как говорится, вышли из тени, оделись в черную броню. К удивлению Эдерая, в рядах разведчиков Древесного Корня было не менее трети «теней». Его собственные следопыты таким обилием элитных воинов не отличались, несмотря на то что лорд-разведчик был из их рядов.

Но не успел владыка задуматься над такой несправедливостью, как опять восхищенно замер. Из круговерти изумрудных снежинок появились первые ряды овров. Это были великолепные звери. Клан Древесного Корня не мог позволить себе количества, поэтому брал качеством. Их овры были сплошь ветеранами, они носили тяжелую стальную броню и обладали завидным набором амулетов. В душе эрла вновь зашевелилась зависть — его овры, и ветераны в том числе, не годились даже на подстилку для этих зверюг, не говоря уже о молодняке, которого в войске Эдерая было подавляющее большинство. К тому же редко кому из его овров доставались защитные амулеты. Но вместо злости в груди Эдерая потеплело, а на губах заиграла довольная улыбка: «Теперь они мои, и завидовать я могу только себе».

— Какую землю отдадим этим приблудам, повелитель? — прогудел за спиной бас Аила, совершенно не смущавшегося стоящего рядом чужого эрла.

— На север, к русским, сначала я хотел поманить сладкой ягодой и этих странных зверей, но теперь мы сможем поставить упрямцев на колени, — ответил Эдерай, краем глаза замечая, как гримаса старого эрла перерастает в довольную улыбку. При этом он подумал: «Пусть Корни сцепятся с этими бешеными сашатами, а я посмотрю, чем все закончится».

Глава 7

ЗИМА

Деревья в лесу трещали от лютого мороза, а в облюбованном Андреем подвале было тепло и уютно. И даже по-праздничному пахло елкой. В принципе удивляться было нечему — ведь издающая эти ароматы зеленая красавица скромно стояла в углу. Андрей встречал Новый год. Сначала эта идея показалась ему дикой — всего несколько месяцев назад он похоронил жену, а теперь праздники празднует. Но, подумав, он все же решился: они с Лизой не пропустили ни одного Нового года. Не слишком избалованная любовью отца девочка и совсем обделенный родительским теплом сирота инстинктивно тянулись к этой сказке. И вот теперь, тридцать первого декабря, Корчаку захотелось маленькой частички того волшебства, и, как это ни дико, ему казалось, что Лиза этого тоже хочет.

Он срубил елочку и даже украсил ее гирляндами, соединив вместе лампочки из своего запаса. В буржуйке тихо потрескивали дрова, лишь временами нарушая тишину в подвале. Верхнее освещение Андрей выключил и теперь сидел за столом в свете гирлянды и пляшущего огня. Ему было невыносимо грустно — не больно, а просто грустно. Вместо любимой женщины рядом лишь пустота, а вместо шампанского — слегка разведенный водой спирт.

Жалость к себе так стиснула грудь, что захотелось выть, но вслед за этим по телу прокатилась волна ненависти и к эльфам, и к себе, слабодушному. Корчак вздохнул и сделал то, чего не решался сделать со дня смерти жены. Он достал смартфон и зашел в папку с фотографиями. С тускло горящего экрана на него смотрели строгие и немного печальные глаза Лизы. В груди заныло сердце, а на глаза навернулись слезы. Нельзя сказать, что он безумно любил свою жену, но сейчас Андрей почувствовал, что в ней был единственный смысл его жизни.