Лютый зверь - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич. Страница 36

Одновременный наскок, несильный удар под колено, ладонь, мгновенно сдавившая горло так, что нет возможности крикнуть, вывернутая за спину и взятая в болевой захват рука. Мгновение – и парней, с хрипом втягивающих в себя воздух, способных едва дышать, но никак не поднять тревогу, поволокли темными закоулками, стараясь как можно быстрее покинуть пределы села.

Ночь. Лес в окрестностях имения Берзиньша. Нестерпимая боль, из–за которой текут слезы. Тугой кляп, от которого едва не выворачивает челюсть. Вокруг какие–то люди. Тихо переговариваются на непонятном языке. Настолько непонятном, что вывод только один: СЛАВЕНЫ! Господи, спаси и сохрани! Господи, помилуй! За какие грехи им это все?

— Я задам вам несколько вопросов, и от того, насколько полные ответы я на них получу, зависит, останетесь вы живы или нет…

Когда Волков служил в армии, то хорошо усвоил одно правило: как бы хорошо ни охранялся объект, как бы ни совершенна была сама система охраны, тот, у кого повседневная деятельность связана с этой территорией, непременно знает, как можно туда проникнуть, преодолев любые посты. И еще. Никто не знает подворье, расположение помещений и переходов лучше тех, кто там живет. В данном случае замковые слуги были куда более предпочтительнее других обитателей.

— А если они соврали? – Горазд задумчиво посмотрел на два распростертых тела.

— Мы скоро это узнаем, – равнодушно бросил Виктор, едва сдерживая охватившую его дрожь нетерпения.

Ну да, он опять нарушил свое обещание и прикончил пленников. Правда, обещание оставить им жизнь лишило их удовольствия испытать на себе методы экспресс–допроса в полевых условиях. Они умерли чисто, без мучений. Виктор вообще предпочитал обходиться без зверств, они не могли принести облегчения его боли. Ведь, в конце концов, всех ждет одно – смерть. Так к чему растягивать процесс? Тем более что пытать людей ему противно, даже когда нужно получить информацию. Когда без этого было не обойтись, он предпочитал отключаться и действовать, словно робот, представляя, что перед ним не люди. Будто все происходящее – просто навороченная компьютерная игра, кровавая, жестокая, но игра. И в любой момент можно нажать на «рестарт».

В замок они проникли через участок стены, который под воздействием времени уже начал обрушаться: изобиловал трещинами и выбоинами, которые давали возможность с легкостью карабкаться наверх. Ноги и руки столь удобно ложились на выступы, что поневоле думалось о тех, кто отправлялся в самовольные отлучки или возвращался домой слишком поздно. Этим путем они, должно быть, пользовались весьма часто. Не возникало сомнений и в том, что кое–какие упоры и выемки имели рукотворный характер. Люди явно предприняли кое–какие усилия, чтобы было удобнее пользоваться этим проходом. По большому счету, ватажники сейчас не карабкались, а поднимались вверх по лестнице, выбитой прямо в стене. При штурме от такого прохода пользы практически никакой, а вот если так, втихую, – дело совсем иное.

Минута – и весь отряд, гуськом двинувшийся на штурм стены, был уже наверху. Всего на стенах имелось четыре поста, один часовой у ворот и один на входе в казарму. Там, в подвале казармы, находился и пороховой погреб. Рядом с воротами располагалась караулка. Здесь находилась смена – дюжина караульных и разводящий, он же старший. Как показали пленники, все они беззастенчиво дрыхли. Будил их часовой у ворот, который одновременно охранял и караульное помещение. После такой вот побудки – скорее всего, это было нарушение, но оно было неизменным и, разумеется, негласным, – начальник караула разводил часовых, а потом опять ложился спать. В предрассветный час он спал и подавно.

Две пары двинулись по периметру, одна направилась к казарме, а трое, Виктор в том числе, – к воротам. Часовой не спал, мерно прохаживаясь перед аркой ворот, держась участка, освещаемого луной. Оно и верно, чего держаться в тени? Там можно только стоять, поскольку спотыкаться впотьмах никому не хочется, а темно там было, как в мрачном подземелье. Просто стоять тоже не получится. Волков по себе помнил, как тяжко на посту стоять на одном месте. Сразу начинает клонить в сон, даже если это только первая смена с наступления темноты. Вот так и чувствуешь себя в карауле, когда ты обвешан оружием и фактически бездействуешь, так как охрана и оборона давно уже стали для тебя рутиной. Правда, это никак не относится к новобранцам или к тому моменту, когда охрана находится в боевой обстановке. В последнем случае и в караулке никто никогда не спит, бывает, и бодрствующая смена бдит – особые условия накладывают свой отпечаток. А в обычное дежурство так и клюешь носом. Вот солдатик и ходит, разгоняя дремоту. Она особенно неотвязна в этот час, так и накатывает. А чтобы было сподручнее, лучше держаться светлого участка.

Нож вошел точно между лопатками. Мушкет брякнул о мостовую, солдат осел на колени и совершенно бесшумно завалился на бок. Двое тут же метнулись к нему и уволокли под арку. Мало ли, вдруг кто–нибудь проснется и выглянет во двор, а тут на самом видном месте валяется труп. Поварята уже должны были подняться, чтобы затопить печь, а чуть позже поднимут и повара. Их без внимания тоже никто не собирался оставлять. Четверо, покончив с часовыми, пройдутся по кухне и по конюшне. Конюх страдал бессонницей, хотя по территории не шастал, крутясь возле милых сердцу лошадок. Время от времени он предавался дреме, впрочем длившейся недолго. Жестоко, разумеется, но все они могли поднять шум.

Судя по всему, караулка должна запираться на внутренний запор. Но кому это нужно? Ведь тогда часовому придется шуметь, чтобы поднять смену. А так – тихонько вошел, чтобы не потревожить лишних, и разбудил капрала. Дальше тот разберется сам. Ага, все правильно. Открыто.

Трое беззвучными тенями скользнули в помещение и уже через минуту были снаружи. Все прошло на удивление тихо и удачно. Может, все дело в том, что вот в таких рутинных караулах сон особенно одолевает. Даже когда один из убиенных все–таки простонал, лежавший на соседнем топчане только недовольно послал крикуна по известному адресу и, не открывая глаз, перевернулся на другой бок. Здесь все. Теперь на улицу.

Легкий стук в калитку прозвучал тревожным набатом. Все, в том числе и Виктор, непроизвольно выхватили пистоли. Карабины брать не стали, они могли стеснять движения в помещении. А вот пистолей у каждого, кроме Горазда и Виктора, было по четыре штуки. С новыми кресалами было только по два, но это уже несущественно. Хорошо хоть не стали взводить курки, в этой тишине звук был бы довольно громким.

— Эй, кто там? Валдис, ты? Открывай, – послышался с той стороны тихий голос явно сильно пьяного человека.

— Кого принесло? – спросил Виктор приглушенным голосом, который трудно узнать, тем более сквозь дерево калитки.

— Это я, Иварс. Знаю, что так не делается. Но мы с парнями, кажется, того, перебрали… Через лесенку ну никак не пройти.

Послышались пьяные смешки, негромкие, под стать шепоту солдата, говорившего из–за деревянной преграды. Ясно. Драгуны выбрались в самоволку и изрядно набрались. Лезть в таком состоянии через стену и вправду опасно. Впрочем, скорее всего опасность их и не остановила бы. Но вот как быть с ленью? Ведь нужно напрягаться, а желания нарушать кайф – никакого. Ладно, хоть так.

Глухо лязгнул запор. С трудом удалось нащупать его в кромешной тьме, пренебрегая недовольством припозднившихся гуляк, сгоравших от нетерпения за воротами. Едва Виктор управился с запором, как с той стороны нетерпеливо надавили на калитку, сопровождая это действо смешками. Славно погуляли! Трудный переход позади, впереди столь желанная казарма и жесткая, но уже ставшая такой родной койка. Волков тут же подался в сторону, уходя еще дальше в тень, чтобы его не смогли рассмотреть. Но драгунам было все по барабану. Не глядя по сторонам, поддерживая друг друга, четверо вояк, тихо посмеиваясь, гурьбой двинулись мимо. Виктору они были отлично видны на фоне светлого просвета арки. Вернее, видны их силуэты, но кто сказал, что этого недостаточно?