Край забытых богов (СИ) - Борисова Алина Александровна. Страница 40

— А что внутри? — заинтересовавшись, я всматривалась в модель. Народ вокруг меж тем гомонил о чем-то своем, но вслушиваясь в негромкий голос Лоу, я старалась не отвлекаться на других. Контуры строения я, благодаря пояснениям вампира, разобрать смогла, но в глубине была какая-то совсем уж жуткая мешанина.

— Внутренности сейчас не очень удобно рассматривать, это надо убирать внешние стенки на нашей модели, а сейчас не желательно. Там, собственно, погребенные. Их там больше полусотни, точнее пока не скажешь, не все тела одинаковой сохранности, к тому же их сдвигали еще в древности, когда делали дозахоронения, что порой нарушало целостность скелета. Вот спустимся, будем разбираться. Ну и вещей там очень много.

— Вещей? — не поняла я.

— Ну да. В мир смерти их отправляли для продолжения их существования, вот и давали с собой на обустройство в этом новом мире. Дом вот построили, чтоб им сразу было жить где. Но вещи мы потом рассмотрим. Сейчас главный вопрос — где делать вход, чтоб минимально потревожить конструкцию и при этом установить комфортную камеру перехода?

Да, именно это сейчас обсуждали вокруг большого стола. Светлейший Нарданидэр больше слушал, Лиринисэн, так мило поприветствовавший меня при встрече, больше спорил. Точнее, находил аргументы против каждого выдвинутого предложения, явно имея при этом свое, «самое гениальное», припасенное им напоследок. Только сейчас обнаружила, что за руку меня держит вовсе даже не Лоу (ну, в общем, правильно, рук у него ограниченное количество), а незнакомая мне вампирша, громко спорящая в этот момент с Лиринисэном. А руку — ну, просто держит, не более. Не сжимает, не тискает. Но все же тихонько высвободила ладонь. Она обернулась, взглянула чуть изумленно. Похоже, только сейчас осознала, кого она держала за руку. Или — что вообще меня за руку держала.

— Что за камера перехода? — поспешила я вернуться к разговору с Лоу.

— Бережет от проникновения воздуха. Там внутри — практически нет кислорода. Он весь выгорел в процессе ритуального сожжения погребальной камеры.

Почувствовал мое недоумение и пояснил:

— Когда склеп заполняют до конца, его поджигают. И одновременно замуровывают. В итоге огонь выжигает в помещении весь кислород и гаснет, не успев повредить большинство предметов. А отсутствие кислорода спасает органические материалы от разложения. Ведь в обычных условиях ни дерево, ни кожа, ни ткани две тысячи лет не сохранятся.

— Так этому склепу две тысячи лет?

— Да, примерно. И если сейчас мы просто сделаем вход — мы наполним помещение кислородом и запустим процесс разложения. Причем пойдет он невероятно быстро. Поэтому делается шлюзовая камера. В нее заходишь, затем откачивают воздух и только потом открывают вход внутрь склепа.

— Но без воздуха… Сколько ты можешь там пробыть?

— Минут сорок.

— А я вообще нисколько. Значит, мне даже и не спуститься, — расстроилась. Не успела увлечься этим «домиком мертвых», как выходит — мне туда и не попасть.

— Не спеши ты расстраиваться, есть специальные кислородные маски. Каждые полчаса туда-сюда бегать — это тоже не выход. Чем реже пользоваться шлюзом до окончания консервации — тем лучше. А маска тебе подойдет. Воздухом мы все же одним дышим.

День был невероятно долог. Вернее, пролетел-то он быстро, но уместилось в него столько событий, что в моей размеренной жизни в одиноком домике посреди степи хватило бы на месяц. Гордо сказать, что я участвовала в обсуждении, конечно, не выйдет, но я присутствовала, слушала, пыталась понять — и суть обсуждаемых проблем, и их отношение к этой работе, и что, собственно, они от этих раскопок ожидают, и что им уже известно о тех, чьи могилы они собрались тревожить.

Как я поняла, здесь были города. Тогда, две тысячи лет назад. Пусть небольшие и немного, но все же — были. Было ремесленное производство. Серий однотипных вещей, вышедших из одной мастерской, найдено уже немало. И крепкие стены у этих городов тоже были. И было очень много тех, чьей профессией была война. Значит, жизнь была не слишком-то мирной. С кем они воевали? Мне было пока не слишком понятно.

Как соотнести это со школьными знаниями по истории и с тем, что я узнала уже за Бездной — тоже. Нет, мы учили, что люди стали разумными еще в глубокой древности и, отпущенные вампирами на свободу, долго и поэтапно создавали свою цивилизацию. Начинали с обработки камня, кости и дерева, изобрели керамику, стали плавить металл. Начали с охоты и собирательства — додумались до земледелия и скотоводства. Ну а дальше — все новые материалы, в природе не существующие, все новые занятия, связанные не только с добычей еды. Разумеется, под мудрым руководством вампиров, куда ж без них. Порой подсказывая верные решения, они помогли нам пройти весь путь значительно быстрее.

И даже поездка за Бездну, казалось бы, подтвердила: вот они дикари, оставленные «как есть», и вот они мы, со своей наукой и высоким уровнем жизни. Вот только — 350 лет. Это, все-таки, слишком мало, чтоб пройти путь от дикаря до современного человека. Даже под мудрым руководством… А города людей еще две тысячи лет назад существовали. А теперь их за Бездной нет. Ни одного.

И ровно наоборот получается. Это нас они оставили в покое. После того, как за долгие тысячи лет мы сами до всего дошли. А им, тем, кто нынче всего лишь «дикари», вампиры цивилизацию уничтожили, отбросили их назад, в первобытность… Но где тогда остатки городов, которым 400 лет? 300? И откуда у «новых дикарей» первобытные представления о мире, про которые я столько читала в доме Лоу?

Весь ворох своих сумбурных мыслей я вывалила на Лоу, когда удалось, наконец, уединиться в его (а с этого дня уже нашем) шатре, чтобы хоть вещи разложить и в себя немного прийти.

— Во-первых, ты не берешь в расчет одну простую вещь, — спокойно отозвался вампир на мои раздумья, — уровень развития цивилизации на разных территориях весьма различен. По целому ряду причин, к нам отношения не имеющим. Конечно, наше присутствие свои коррективы внесло, но не столь глобальные, как ты пытаешься представить. Дремучие северные леса с суровым климатом и малочисленным населением, крайне редко контактирующим с другими народами, особых предпосылок для появления высокоразвитой цивилизации не имели. Другое дело — просторные южные степи. Это место бесконечных контактов. Место столкновения культур, взглядов, цивилизаций. Это бесконечная широкая дорога, по которой народы проносились волна за волной, ища себе место под солнцем. И эта межгорная котловина привлекала многих. Они оседали здесь, создавали государства. А потом бывали сметены следующей волной завоевателей. И следующей, и следующей. И только потом уж — нами. И на месте старых городов стоят новые. На месте древней столицы этого края стоит Арака. Там, где сейчас Каэродэ — был некогда город твоего народа. А прежде, чем туда пришли твои предки — кто знает, какой народ возводил на Великой реке свои города?

— Народы… Ты говоришь об этом так легко. Их было так много — этих народов?

— Их и сейчас — немало.

Но договорить нам не дали. К нам незатейливо потянулись знакомиться. Как ни странно, первыми появились девы. Сероглазая Нинара с копной ярко-фиолетовых волос, обрамлявших прямо-таки кукольное личико. И жгучая брюнетка Исандра, шумная, говорливая, порывистая, с чертами лица столь же резкими, как и ее движения. Нет, они не капали слюной и не бросали на меня плотоядных взглядов. Они просили разрешения у Лоу со мной поговорить.

И засыпали вопросами. О доме. О семье. Об отношениях с друзьями. О том, как часто мы едим, и где берем еду. Чем отличается зимняя одежда от летней… Лоу держался. Где-то первые полчаса, наверно. А потом тихонько свалил, убедившись, что покушений на мою кровь не предвидится.

Замучившись объяснять на пальцах, притянула к себе карандаш и бумагу, стала рисовать. И пришлось объяснять рисунки. Им не хватало на них каких-то линий, каких-то точек. Выяснив, что они твердят о том, чего я попросту не вижу, они стали выяснять, а что и как я вижу, что чувствую, глядя на тот или иной предмет, что ощущаю. Потащили наружу, заставили рисовать шатры, деревья, горы. Попутно предлагая свой вариант рисунка. И мы долго сличали их, пытаясь вычленить разницу. Мои рисунки, на их взгляд, страдали излишним минимализмом, не раскрывая и половины информации об изображенном предмете. Их — на мой, человеческий взгляд — этой информацией были перенасыщены. Так, что страдал внешний облик, полностью терявшийся в незначащих мелких деталях.