Грязный бизнес - Бруно Энтони. Страница 57

– Ну уж нет, – произнес Тоцци. – Ты знаешь, похищение детей подпадает под категорию федеральных преступлений. ФБР возбудило против него отдельное дело. Может быть, ему удастся избежать наказания по делу о наркотиках, но он получит свое за похищение ребенка. На этот счет можешь не беспокоиться.

Лоррейн нахмурилась.

– А ты серьезно считаешь, что Огастин попадет в тюрьму? Такие, как он, не сидят в тюрьмах. Возможно, в каком-нибудь заведении типа загородного клуба, но только не в настоящей тюрьме.

Гиббонс покачал головой.

– В загородные клубы попадают парни с Уолл-Стрит, «белые воротнички». Огастин же проходит по делу об убийстве. Может, он и выпендривается, сидя в своем шикарном особняке с серебряным чайным сервизом на стеклянном кофейном столике и рассказывая Барбаре Уолтерс, что все это – нелепое извращение закона и не более того, но, поверь мне, ему крышка. И все самоуверенные заявления, которые он раздает налево и направо, ему не помогут. Специалисты по баллистике изучили пули, найденные в доме дяди Пита, и сравнили их с двумя «глоками», отобранными у него при аресте. Ну и вот что я могу сказать по этому поводу: пора ему привыкать пользоваться туалетом без стульчака, именно так ему предстоит это делать всю оставшуюся жизнь. – Гиббонс взглянул на экран телевизора – на большое, ярко освещенное яблоко на Таймс-сквер. – Да, старина Том будет смотреть, как Дик Кларк возвещает о начале нового столетия, из своей камеры. И в новом столетии, и еще долго-долго.

– А что будет с Джимми? Ему предъявят какие-либо обвинения? Он же был подручным Огастина?

Когда Лоррейн упомянула это имя – «Джимми», Гиббонс по обыкновению скрипнул зубами.

Тоцци убрал нож с кофейного столика.

– Мак-Клири? Он был всего лишь одним из верных оруженосцев Огастина и выполнял все, что тот ему приказывал. Но Огастин никогда не поручал ему ничего противозаконного.

– Даже если бы Огастин и приказал ему что-нибудь такое, этот тупой ирландец ни за что бы ни о чем не догадался.

– Может быть, пора прекратить этот разговор? – Лоррейн сердито покосилась на него.

Гиббонс невозмутимо потягивал пиво. Какого дьявола? Почему она защищает его?

– Позволь, я кое-что тебе скажу, Лоррейн. Если бы не я, Мак-Клири предстал бы перед судом вместе со своим боссом. То, что он фотографировал Тоцци на Гранд-стрит с целью опорочить его, делает Мак-Клири сообщником Огастина. Я прав, Тоцци?

– Абсолютно.

– Но по доброте душевной, – продолжил Гиббонс, – я позволил ему схватить Огастина и арестовать его. Я нацепил на него орден и дал возможность стать героем. Это и спасло его задницу. Я помог ему избежать скамьи подсудимых, хотя терпеть не могу этого парня. Ты теперь понимаешь, кто настоящий гуманист? И нечего делать гримасы. Сначала узнай, что к чему.

Лоррейн опять состроила гримасу. Ну почему? Неужели он надоел ей и она мечтает об этом ничтожестве Мак-Клири с его гребаной ирландской поэзией?

По телевизору нарастал гул толпы. Дик Кларк в наушниках что-то вопил в микрофон толпе идиотов, собравшихся на Таймс-сквер. Камера еще раз выхватила большое красное яблоко на столбе, и начался обратный отсчет времени. «Десять, девять, восемь... – Лоррейн быстро забрала у Гиббонса бутылку с пивом и сунула ему в руки бокал, – три, два, один... Счастливого Нового года».

Они чокнулись и выпили, и вдруг как-то неожиданно Тоцци и Лесли оказались в объятиях друг друга. Гиббонс попытался обнять свою жену, но она сначала косо на него посмотрела и только потом позволила себя поцеловать – нежным супружеским поцелуем. Он знал, она думала о Мак-Клири. Ну и дерьмовое начало нового года!

– Эй, Гиб, с Новым годом! – Тоцци протянул ему руку.

Гиббонс крепко пожал ее.

– С Новым годом, чертов ты сукин сын!

Лоррейн и Лесли обнимались, перегнувшись через спину Тоцци.

Гиббонса охватили сомнения, как ему вести себя с Лесли? Просто пожать ей руку? Но в это время Лесли сама встала, обогнула кушетку и подошла к нему. Она присела на краешек, рядом с ним, и слегка улыбнулась, как будто знала, о чем он думает. Затем положила руку ему на плечо и крепко его обняла.

– С Новым годом, крутой парень.

– И вас тоже, советник.

Он тоже обнял ее, при этом его рука чуть ли не полностью покрыла ее спину, такой она была маленькой. Но у нее все было на месте.

– Извините, мне надо на минуточку отлучиться, – сказала Лесли. – Пойду взгляну на Патрицию.

Когда она вышла, Тоцци склонился к уху Гиббонса.

– Она все еще нервничает. Мне кажется, она не пускает ее одну даже в ванную.

– Но разве можно осуждать ее за это? – Лоррейн косо посмотрела на Тоцци.

– Конечно же нет. Именно поэтому я и ошиваюсь здесь – чтобы она чувствовала себя спокойнее.

На этот раз Гиббонс посмотрел на него косо. Кому, черт возьми, он вешает лапшу на уши?

Лоррейн поднялась, поставила свой бокал и потянулась.

– Ну что, пора отчаливать? – спросил ее Гиббонс.

Она кивнула.

– Пожалуй, я что-то устала.

Гиббонс наблюдал, как она собрала пустые бутылки из-под пива и бокалы со столика и отнесла их на кухню.

Устала? Да, конечно. Не то что в добрые старые времена.

– Подбросить тебя домой? – спросил он у Тоцци.

– Нет, спасибо. Сегодня я останусь здесь.

Гиббонс покачал головой.

– Я так и знал – рано или поздно этим кончится. С тобой по-другому не бывает.

Счастливчик.

– Знаешь что, Гиббонс? Ты превратился в грязного старикашку. Я же тебе сказал: Лесли все еще боится оставаться одна, и я стараюсь помочь ей, убедить, что страшные карлики не каждую ночь будут залезать в ее окна.

– Ну-ну... Расскажи это еще кому-нибудь.

– Клянусь Иисусом на могиле моего дядюшки. Я сплю на кушетке.

– А где же тогда спит она?

Тоцци не смог сдержать хитрой улыбочки.

Гиббонс ухмыльнулся и покачал головой.

Лесли вернулась одновременно с Лоррейн – с малышкой все в порядке. Она была такой счастливой и спокойной, что Гиббонс подумал: возможно, Тоцци говорит правду – она на самом деле боялась бандитов, которые могут залезть в окно.

Гиббонс и Тоцци встали с кушетки и медленно направились к дверям, как это обычно бывает, когда прощание затягивается. Лесли уже держала их пальто, но тут Лоррейн потребовалось что-то ей сказать – еще одна загадочная женская особенность, которой Гиббонс не мог понять. Если им нужно что-то сказать друг другу, то почему не сделать этого раньше? Они шли к этому разговору целых пять часов! О, Иисус.

Наконец все распрощались, и дверь закрылась. Они с Лоррейн направились к лифту.

– Замечательный вечер, – сказала она.

– Да, пожалуй.

Он нажал кнопку вызова лифта, уголком глаза следя за ее лицом. Он думал о Тоцци и Лесли на кушетке.

– Что случилось? – неожиданно спросила она.

– Ничего.

– Почему ты так смотришь на меня?

– Как «так»?

Она подозрительно покосилась на него. Ну прямо настоящий супружеский взгляд.

Он повернулся, посмотрел ей в глаза, поколебался мгновение и затем решился:

Трилистник зелен.

Ирландский портер – крепок,

Я люблю тебя

Больше всего на свете.

– Что?

– Ирландская поэзия. Ты говорила, что тебе нравится ирландская поэзия.

– Ты пьян.

– Ничуть. Ты говорила, тебе нравится, как Джимми Мак-Клири читает ирландские стишки. Вот я и сочинил для тебя ирландское стихотворение. Ну, как оно?

– Так ты думаешь, что я неравнодушна к Джимми?

– Гм... не совсем так. Но ты же сама говорила, что он тебе нравится или что ты к нему привыкла, что-то в этом роде.

Слезы заблестели в ее глазах, и она улыбнулась.

– Гиббонс, – выдохнула она.

– Не то чтобы я ревновал или что-то такое. Просто мне показалось, что ты испытываешь к нему некоторую нежность. Вот я и решил, почему бы и мне не стать чуть-чуть нежнее. Возможно, ты считаешь меня слишком грубым. Вполне возможно.

Она опять вздохнула.

– Ты прав. Я действительно думаю, что Джимми Мак-Клири довольно мил. – Она обняла его за талию. – Но какое это имеет значение, если у тебя в руках уже есть нечто – истинная, надежная материя?