Корабль невест - Мойес Джоджо. Страница 31

Поначалу он списал все на сырость: на приступ ревматизма из-за резкого падения давления. Но боль в ноге медленно, но верно усиливалась, видоизменялась, становилась нестерпимо острой, что уже было нехорошим сигналом. Он прекрасно знал, что надо пойти показаться врачу – доктор в Сиднее несколько раз подчеркивал настоятельную необходимость этой процедуры. Но капитан понимал и другое: если у него действительно обнаружат то, что он на самом деле подозревал, они непременно найдут причину лишить его последнего похода. Отправят самолетом домой. А ведь даже набитый женщинами корабль лучше, чем вообще никакого корабля.

Внезапно послышался стук в дверь. Капитан Хайфилд рефлекторно спрятал ногу под стол.

– Войдите.

Это был Добсон с толстой пачкой бумаг под мышкой.

– Простите за беспокойство, сэр, но я принес вам пересмотренный список больных. Я решил, вы захотите узнать, что мы лишились пяти из восьми офицеров женской вспомогательной службы.

– И что, все больны?

– Четыре больны, сэр. Одна прикована к постели. Упала с трапа возле радиорубки и растянула лодыжку.

Добсон уставился на нетронутую тарелку с едой. Не приходится сомневаться, что он расскажет об этом в кают-компании и поделится своими соображениями по данному вопросу, подумал капитан Хайфилд.

– Но что, ради всего святого, она забыла возле радиорубки?!

– Заблудилась, сэр. – Добсон умело сохранял равновесие, несмотря на то что пол уходил из-под ног, а вид из окна закрывало волной. – Сегодня утром один из матросов обнаружил двух девушек на мучном складе номер два. Они оказались запертыми, каким-то образом умудрились захлопнуть дверь. Похоже, абсолютное большинство из них не в состоянии прочесть карту.

От выпитого вина у Хайфилда вдруг стало кисло во рту.

– И что нам теперь делать с сегодняшним ночным обходом? – выдохнул он.

– Полагаю, мы можем привлечь к этому делу несколько морских пехотинцев, сэр. Клайв и Найкол на редкость ответственные ребята. Если честно, то, пока мы находимся в Большом Австралийском заливе, не думаю, что у нас будут особые проблемы с дамами. Я бы сказал, половина из них стенают сейчас на своих койках и им не до глупостей. В столовых вообще практически никого нет.

Добсон прав. Хайфилд очень надеялся, что такая отвратная погода продержится все шесть недель.

– Прекрасно. Пусть ваши ребята этим займутся. А как у нас с пресной водой?

– Неплохо, сэр. Пока хватает, хотя, должен заметить, все системы у нашей старушки здорово изношены. Часть машинного оборудования держится буквально на честном слове. И все же нам еще крупно повезло, что большинству женщин не встать с кровати, – ухмыльнулся он. – Меньше воды расходуется на мытье головы, и вообще.

– Ну хорошо. Я уже об этом думал. Организуйте им еще одну лекцию на тему дхоби. Обязательную для всех. А тем, кто не послушается, пригрозите лишить права пользоваться водой в течение трех последних дней перед встречей с мужьями. Это наверняка подействует.

Добсон ушел, в очередной раз оставив неприятный осадок своей развязностью. Он уже воображает себя капитаном, не раз говорил Хайфилду его стюард Ренник. Хайфилд всегда с удовольствием продвигал своих подчиненных, но в манере держаться у Добсона было нечто такое, что стояло у капитана поперек горла. Возможно, причина крылась в истории с Хартом или в предстоящей отставке, но в глазах своих моряков он читал, что его уже практически списали, а потому, несмотря на должность и послужной список, не принимали за человека, с которым следует считаться.

– Ну и дурак, – сказал Ренник, пришедший забрать у капитана тарелку.

Он состоял при Хайфилде почти десять лет и, пользуясь столь долгим знакомством, без околичностей высказывал свое мнение.

– Может, он и дурак, но у меня нет другого старпома.

– Экипаж его не уважает. И в этом походе от него не будет никакого проку.

– Знаешь что, Ренник? Дурак он там или нет, но прямо сейчас Добсон волнует меня меньше всего.

Стюард только пожал плечами. На его морщинистом лице типичного шотландца было написано, что он, как и капитан, знает гораздо больше, чем считает нужным сказать. Хайфилд дождался, когда Ренник выйдет из каюты, и снова обратил взор на лежавшее перед ним письмо. Затем взял со стола красного дерева бокал с вином и смахнул свободной рукой листок бумаги прямо в мусорную корзину внизу.

Насчет морских пехотинцев Деннис ошибся. Когда Маргарет с Фрэнсис вернулись в каюту, морпех уже стоял с поднятой рукой под дверью, словно хотел постучаться.

– Эй! – заорала Маргарет, предприняв попытку, несмотря на мешавший живот и уходивший из-под ног пол, пробежать по коридору. – Эй! – Он опустил руку, и Маргарет проскользнула между ним и дверью. – Чем могу помочь? – пыхтя и придерживая живот, поинтересовалась она.

– Я принес вам немного крекеров. Приказ капитана, мэм. Мы разносим их всем больным.

– Они спят, – сказала Маргарет. – Лучше их не беспокоить. Правда, Фрэнсис?

Фрэнсис посмотрела на парня и поспешно отвернулась.

– Да, конечно.

– Фрэнсис у нас медсестра. И ей лучше знать, что хорошо для больных, а что нет.

В разговоре возникла короткая пауза.

– Крекеры обычно помогают. – Морпех крепко держал коробку обеими руками. – Может, тогда я оставлю это у вас?

– Да. Спасибо. – Маргарет взяла коробку и болезненно поморщилась: ребенку явно не нравилась тряска.

Парень уставился на Фрэнсис. Но, заметив взгляд Маргарет, быстро отвел глаза.

– Сегодня вечером меня здесь не будет, – сказал он. – Кое-кто из нас уже слег из-за этой погоды, поэтому придется помочь делать обход. Мне разрешили заглянуть к вам попозже, если хотите. – Говорил он отрывисто, словно не привык вести пустые разговоры.

– Нет. За нас не волнуйтесь. Все будет в порядке, – широко улыбнулась Маргарет. – Но спасибо за предложение. И не стоит называть нас «мэм». Уж слишком… формально.

– Приказ, мэм.

– О, приказ.

– Так точно. – Он поднял руку и небрежно отдал честь.

– Тогда пока, – помахала ему Маргарет. – И спасибо за крекеры. – Она молилась в душе, чтобы Мод Гонн, услышав ее голос, не залаяла.

Когда они открыли дверь, Джин сразу проснулась, откинула одеяло, показав бледное личико. Отказавшись от крекеров, она медленно села на койке. На ней была фланелевая ночная рубашка в розочках. Она еще совсем ребенок, подумала Маргарет.

– Как считаешь, нам надо что-нибудь с собой взять?

Мод Гонн прыгнула к ней на колени и попыталась лизнуть в лицо.

– Взять куда?

– В кубрик кочегаров. Ну, там что-нибудь выпить, и вообще.

– Я не пойду, – заявила Фрэнсис.

– Ты должна! Не могу же я отправиться туда одна!

Джин прищурилась. Под глазами у нее залегли тени.

– Идете? Куда? – прошептала она.

– Да так, – ответила Маргарет. – Обещала сыграть кое с кем в покер. Выгуляю по-быстрому Моди, а потом спущусь вниз. Да ладно тебе, Фрэнсис! Не будешь же ты весь вечер торчать в каюте. Потом будешь жалеть.

– Вообще-то, я не по этой части, – не слишком уверенно произнесла Фрэнсис.

– Тогда я тебя научу.

– Вы не можете оставить меня здесь! – Джин свесила ноги с края койки.

– Ты уверена? – спросила Маргарет. – Все еще здорово штормит.

– Все лучше, чем блевать в компании мисс Задаваки. – Джин ткнула пальцем в сторону Эвис, спавшей на противоположной койке, откуда свисал край длинного шелкового халата цвета само. – Я с вами. Не могу же я пропустить вечеринку! А то я уж и забыла, когда в последний раз смеялась!

Конечно, каюты для невест казались Маргарет очень тесными, но она и представить себе не могла, что окажется в маленьком кубрике – размером с гостиную в рабочем районе, – под завязку набитом мужиками. Еще за дверью ей шибанул в нос знакомый мускусный запах – именно так всегда пахло в комнатах братьев, – только здесь он казался еще гуще, а на пороге буквально валил с ног. Это был запах мужских тел, постоянно находящихся впритирку друг к другу, чистых и грязных, пахнущих потом, и алкоголем, и сигаретами, и нестираным бельем, и чем-то еще, о чем ни Фрэнсис, ни Маргарет старались не думать. И вообще в кубрик, находящийся всего четырьмя палубами ниже, на уровне ватерлинии, вряд ли когда-нибудь попадал хотя бы один глоток свежего воздуха. А поскольку он был расположен прямо над машинным отделением по правому борту, там ощущались постоянные вибрации: волны шума возникали под ногами с ужасающей, какой-то библейской неотвратимостью.