Беру все на себя - Красницкий Евгений Сергеевич. Страница 14

Подумайте еще разок! Вы же толком и не представляете себе, что в нынешних обстоятельствах надо предпринять, но и это ведь не самое страшное. Страшно то, что на любое ваше действие, которого вы еще не придумали, у противника почти наверняка найдется готовый рецепт эффективного противодействия! Там же опытные профессионалы, с детства приученные к военному делу, руководят. И командовать они умеют не десятками воинов, как лорд Корней, а сотнями и тысячами. Полковники и генералы, выражаясь в принятых ТАМ терминах, а вы — не более чем сержант, да и то…

Ну, подумайте, сэр, а применимо ли в военном деле управленческое правило: „лучше ошибочное действие, чем бездействие“? За ошибку-то придется кровью и жизнями рассчитываться, а представится ли потом возможность скорректировать ошибочное управленческое воздействие?»

Мишка еще раз обвел взглядом ребят — Роська, Демьян, Кузьма, Дмитрий, Артемий, Матвей…

Роська, он же поручик Василий… Заметил, что его крестный не ужинал, притащил краюху хлеба, шмат сала и сейчас нарезал сало ломтями, сооружая бутерброд, хотя слова такого никогда и не слыхал. Самый преданный из ближников. Нет, и остальные преданы тоже — любому можно без сомнений спину доверить, но Роська еще и заботлив.

Что-то в крестнике, пока ходил он по правому берегу Случи во главе трех десятков отроков да под командой воеводы Корнея, изменилось. Впрочем, и не могло не измениться — потерять в бою сразу треть своих подчиненных единым махом… но ведь не сломался, не заистерил. Какое-то в нем ожесточение, что ли, появилось. Корней сказал, что Роська и бровью не повел во время прохождения обряда «удара милосердия». А ведь не мог не понимать, что обряд из языческих обычаев пришел. Вот тебе и святоша.

Все то время, что прошло с момента прибытия в рыбачью весь отряда воеводы Корнея, Мишка присматривался к крестнику и понял наконец, что цепляет его в выражении Роськиного лица. Вспомнилось, как подходил он в узком переулке к раненому татю, покачивая кистенем в правой руке… Тогда, в Турове, это выражение у него на лице лишь мелькнуло, а сейчас стало почти постоянным. Похоже, поручик Василий перешел на новый уровень своего развития — там, где раньше, в полном соответствии с требованиями христианского милосердия, он был склонен к увещеваниям, теперь, не смущаясь, готов применить силу. Слышал Мишка, как отдает он распоряжения оставшимся у него двум десяткам… изменился Роська, ни малейших сомнений, изменился всего за несколько дней.

«Принуждение во благо». Предвидеть, что подросток, столь безоглядно принявший православие, станет приверженцем этого принципа, было не трудно — юношеский максимализм в сочетании с религиозной восторженностью ничего иного породить и не мог. В общем, за крестником нужен был глаз да глаз — запросто дров наломать может.

К противоположному полу, как стало в последнее время заметно, Роська не то чтобы равнодушен (странно было бы в этом возрасте), но как-то неоднозначен. И дело не в том, что явной избранницы у него нет, а в том, что слишком уж он буквально воспринимает христианский тезис о «сосуде греха». Мишка прекрасно понимал, что, проведя несколько лет в составе экипажа ладьи кормчего Ходока, побывав во множестве городов, Роська начинал знакомство с любым населенным пунктом с причалов речных портов и ближайших к ним «развлекательных заведений», которые являлись «охотничьими угодьями» дам вполне определенной профессии, поэтому насмотрелся и наслушался, мягко говоря, всякого. Так что вышеозначенный тезис, что называется, упал на подготовленную почву.

Однако Мишкину мать — боярыню Анну Павловну — Роська буквально боготворил, а к сестрам Аньке-младшей и Машке относился с подчеркнутым и неподдельным почтением. Остальные же девицы… создавалось такое впечатление, что Роська так и вглядывается в каждую из них, выискивая взглядом некую «печать дьявола», и, не обнаружив таковой, впадает в недоумение. По поводу «блуда» Сучка и тетки Алены, мастера Нила и поварихи Плавы, и прочих романтических приключений населения Михайлова городка Роська совершенно искренне возмущался, даже что-то там такое высказывал Мишке, но включить в категорию блудниц боярыню Анну Павловну, почти открыто состоявшую в греховной связи со старшим наставником Алексеем, он был категорически неспособен, и это обстоятельство начисто ломало ему всю «генеральную линию». Короче, маялся парень, и маяться ему, как сильно подозревал Мишка, предстояло всю оставшуюся жизнь, поскольку он, как и всякий идеалист, постоянно пытался впихнуть реальную жизнь в жесткие рамки идеологических догм.

Раньше у Мишки были планы вырастить из крестника ректора Академии Архангела Михаила, больно уж хорошо у него получалось воспитывать отроков — его десяток постоянно был лучшим практически по всем показателям — и набожность Роськи в этом смысле была только плюсом, но вот теперь, с появлением проекта создания ладейной рати… Егор может мечтать о чем угодно и планировать, что заблагорассудится, но адмиральский кортик в Мишкином воображении размещался именно на Роськином бедре, а не на чьем-либо другом.

Дмитрий… старшина Младшей стражи, первый зам Мишки по военным делам. Теперь — первый зам сотника Младшей дружины Погорынского войска. Командовал половиной Младшей дружины на правом берегу Случи, и по всему получалось, что вполне дозрел до звания полусотника. Хотя звание старшины Младшей стражи (ведь будут же еще новые наборы молодежи), пожалуй, получается и повыше, чем просто полусотник. Дмитрий, было заметно, тоже переживал по поводу гибели целого десятка и, как ни странно, изменился примерно в том же ключе, что и Роська. Собрал после того боя всех урядников и сообщил, что если бы урядник Власий не погиб, он его собственной рукой порешил бы. И остальным пообещал то же самое — если кто-то своих подчиненных так же под убой подставит. Пусть лучше сам зарежется или бежит на все четыре стороны — пощады ему не будет! Мишке же доложил так: вины поручика Василия в гибели отроков нет — команду отдал вовремя и правильную, а вот урядник Власий замешкался. Ни словом не напомнил Мишке о том, что предупреждал его о непригодности Власия для командования десятком, но по глазам было видно — помнит тот разговор и виновником приключившейся беды считает в том числе и Мишку.

Как совершенно случайно выяснилось, Дмитрий запал на Аньку-младшую точно так же, как и несчастный Никола, но виду не показывал, а когда Мишка устроил Николе по этому поводу выволочку, выводы сделал, как воистину прирожденный военный — нельзя так нельзя. Контакты с Анькой свел к минимуму и был при этом подчеркнуто вежлив и официален, чем приводил Мишкину старшую сестру буквально в бешенство. Кажется, и это тоже свидетельствовало о наличии в его натуре «военной косточки», Дмитрий, было заметно, даже испытал облегчение от того, что все между ним и Анькой стало ясно и понятно. По крайней мере, перестал стесняться своего жуткого шрама, наискось проходившего через весь лоб, и стал более легок в общении с девицами.

Правда, несмотря на всю рассудительность и дисциплинированность Дмитрия, юношеская горячность в нем тоже играет — он и не подумал останавливать отроков, вознамерившихся идти в погоню за прорвавшимися ляхами, только приказал заводных коней взять. Впрочем, именно задержка с заводными конями и позволила Алексею тормознуть это авантюрное предприятие в самом начале.

Сейчас Дмитрий сидел рядом со своим сотником и, по всей видимости, пытался понять: что же тот такое изображает угольком на куске парусины? В том, что Дмитрий ни слова не сказал Корнею о своем предупреждении насчет Власия, Мишка не сомневался — не тот парень. И самого Мишку, можно было быть уверенным, никогда этим случаем не попрекнет…

С будущим Дмитрия все было кристально ясно — какие бы карьерные взлеты и падения ни ждали впереди Мишку, по правую руку от него всегда будет Дмитрий, командуя всеми имеющимися в Мишкином распоряжении вооруженными силами — от одного человека и вплоть до целой армии. Если Роське — адмиральский кортик, то Дмитрию — маршальский жезл, и никак не меньше!