Черный город (с илл.) - Акунин Борис. Страница 66

Но Леон ни на какие вопросы не отвечал и лишь повторял: «Где она? Где?» Эраст Петрович тоже объяснений давать не стал. Он крепко взял за локоть Симона как наиболее вменяемого в этом бедламе и оттащил в сторону.

— Где б-бандиты?

— Уехали. Оставили одного на башне. К воротам приближаться запретили. Он сказал, что часовой будет стрелять без предупреждения… Мон дьё, я знал, знал, что вы нас не бросите! Вы наш спаситель! Мсье-дам, благодарите! Обнимайте, целуйте!

Фандорин заслонился ладонями от кинувшихся к нему со всех сторон барышень. Он не любил фамильярностей, в особенности когда они мешали разобраться в ситуации.

— Кто «он»? Кто сказал про ч-часового?

Отчаянный вопль заглушил ответ Симона.

— Как увезли?! И вы не помешали? О-о-о!

Должно быть, Леон наконец получил ответ на вопрос, куда подевалась Клара.

— Я потерял ее, потерял!

Режиссер пошатнулся. Эраст Петрович впервые видел, чтобы человек рвал на себе волосы — оказывается, такое случается не только в романах. Волосы у господина Арта были густые, держались крепко. Вокруг страдальца началась суматоха.

Тогда Фандорин взял продюктёра уже не за локоть, а за ворот и уволок в дальний угол двора.

— Сеня, объясни коротко и ясно, кто был г-главарем бандитов. Что здесь вообще произошло?

— Шеф-принципаль у них был в маске. По-русски хорошо говорил. Сказал, сидите и закусывайте, господа кинематографисты, а госпожу Лунную я забираю с собой…

— Так и сказал — «к-кинематографисты»?

— Да. Он в восточном был, как и остальные, но черкеска тонкого сукна, папаха — жемчужная каракульча, кинжал в золоте. Но тоже бандит. Когда мы закричали, что Клару не отдадим, он выхватил большой пистолет и ба-бах! Ну, все замолчали, а Клара заплакала. Тогда он сказал, чтобы она не плакала, а радовалась, потому что ее сильно полюбил очень большой человек и хочет на ней жениться. А мы все чтоб не боялись и выпивали-закусывали. Когда большой человек на Кларе поженится, будет свадьба, и мы все приглашены. А до той поры уходить отсюда никому нельзя. Если кто попробует, часовой будет стрелять. Клара как закричит: «Я люблю другого! Я живу в гражданском браке! А еще у меня есть законный муж!» Этот, в маске, ей: «С законным мужем всё уже решено, остальное не имеет значения». Подхватил ее и увез. Наши повозмущались, но все голодные, а тут стол накрыт… Весь день пили, пели, ждали, что нас спасут. Вот и дождались.

«Ясно, — сказал себе Эраст Петрович. — Кто-то из нефтяных магнатов решил поступить с красавицей по-восточному — умыкнуть силой. Про законного мужа похитителю известно, что за хорошую цену с этим господином можно договориться о чем угодно. Съемочную группу увезли подальше в горы, чтобы не подняла шума и не помешала матримониальным планам. Леону сбежать позволили нарочно. Во-первых, чтобы не ссориться с семейством Арташесовых, а во-вторых, чтобы соперник не путался под ногами».

Проделав несложную дедукцию, Эраст Петрович подосадовал, что потратил целый день на ерунду и теперь еще обратно киселя хлебать.

За Клару беспокоиться нечего. Она всяких ухажеров приручала, справится и с закавказским Ромео. В любом случае жизни ее ничто не угрожает, а в остальном — не один ли черт, кому из соискателей достанется звезда серебристого экрана? Эта страница перевернута, пускай ее читают (и зачитают хоть до дыр) другие.

В Баку ждали важные дела, государственного значения, а здесь буффонада с туземным колоритом.

Фандорин попросил Гасыма раздобыть в соседней деревне повозок и сопроводить актерский табор в город, чтобы по дороге с ними не случилось еще какой-нибудь неприятности.

— Не беспокойся, Юмрубаш, — ответил Гасым. — Актеры в Баку привезу. И твой жена тоже найду.

«А вот об этом я тебя не просил», — подумал Фандорин.

Полночи, меняя уставших лошадей каждые полчаса, добирался Эраст Петрович обратно. В глухую предрассветную пору, когда луна уже зашла, а заря еще не забрезжила, не выспавшийся и изможденный, он подъехал к «Националю», но спешился за углом. Привязал обоих коней к каменной тумбе.

В гостиницу вошел с черного хода, готовый к любым неожиданностям.

«Света не зажигать. Упасть в кровать. Уснуть. Лошадей пусть крадут. Когда узнают, что они принадлежат Гасыму, сами вернут».

Странно открывать дверь собственного номера отмычкой, но ночному портье знать, что постоялец вернулся, было незачем.

Бесшумно перешагнув через порог, Фандорин протянул вперед руки, чтобы не наткнуться на вешалку. Кто-то с двух сторон крепко вцепился ему в запястья, а третий человек, от которого тошнотворно пахнуло жасмином, обхватил Эраста Петровича сзади за шею и усердно, но не очень искусно сдавил сонную артерию.

«Это делается не так, идиот! Сила не нужна!»

От мерзкого парфюмерного аромата так замутило, что смертельно усталый Фандорин провалился в забытье даже не без некоторого облегчения.

Новый ракурс

Опять пахло жасмином, хоть и не так резко, как мгновение назад. Что-то жужжало — равномерно и монотонно. Дул волнообразный теплый ветер. Почему-то не слушалось тело: ни руку поднять, ни шевельнуться.

Сознание вернулось не враз, а скачками.

Сначала Эраст Петрович понял, что сидит в кресле, привязанный или пристегнутый к подлокотникам, но предплечья и запястья почему-то не онемели и не затекли. Потом открыл глаза и снова их зажмурил. Был день, яркий.

Значит, жасминовый душитель сжал сонную артерию не только что, а много часов назад. Солнце стояло высоко, тени были короткими. Сознание возвращалось медленно, а голова сильно болела из-за того, что артерию пережали слишком сильно, это вызвало продолжительный обморок.

Рядом, в нескольких шагах, кто-то находился. Фандорин чуть-чуть разомкнул веки.

Ну-ка, что тут у нас?

Какой-то кабинет.

Жужжит электрический вентилятор под потолком, гоняет нагревшийся воздух.

Связанные руки не затекли, потому что под веревками проложены подушки. Скажите, какая галантерейность.

Человек, от которого отвратительно пахло дешевым цветочным одеколоном, сидел у стола, скучливо чистил ножиком ногти.

«Тот самый, с черной лестницы. Значит, все-таки не страховой агент».

На зеленом сукне лежали предметы, вынутые из фандоринских карманов: «веблей» и «дерринджер», бумажник, две развернутые телеграммы от директора Департамента полиции, подписанные женским именем «Эмма».

Жасминовый шевельнулся, пришлось сомкнуть ресницы.

«Устроили засаду в гостиничном номере — это понятно. Из-за усталости и недосыпания меня подвело „чувство кожи“ — тоже понятно. Непонятно одно: зачем проложили руки подушками? Что может означать такая заботливость? Только одно: за своего вожака революционеры намерены отомстить каким-нибудь жестоким образом. Им уже известно, что Дятлу перед смертью отрубили руки. Вот и на мои конечности у них, вероятно, имеются некие особенные виды. Обложили подушками, чтобы не притупилась чувствительность. От китайцев, непревзойденных мастеров по части истязаний, известно: если хочешь, чтобы человек посильнее мучился, не причиняй ему страданий раньше времени».

Даже сделалось любопытно, на что достанет фантазии у борцов с самодержавием. Однако было чувство посильнее любопытства: ярость.

«Ох, господа буревестники, пожалеете вы, что не убили меня сразу», — мысленно пообещал Эраст Петрович. Но здесь зазвонил телефон, фальшивый страховой агент (Вайсмюллер, кажется?) снял трубку, и стало ясно, что дедукция была неверна.

— Jawohl, Herr Konsul… — сказал Жасминовый. — Nein, aber schon bald… Ja, ich bin vollig sicher [9].

Выговор венский. Никакой этот Вайсмюллер не подпольщик. А нападение устроено австрийским резидентом Люстом — тем самым, который долго и безуспешно добивался встречи.

И моментально выстроилась совсем другая дедукция.