Дыхание осени (СИ) - Ручей Наталья. Страница 60

Но уже не будет.

И даже его фраза о неких чувствах… Так, проскользнуло, а у меня сна ни в одном глазу. Не знала бы я лучше Яра, настроила бы, накрутила и поверила, что все, что говорил, все, что осталось между строк, укладывается в одно-единственное слово — «люблю»…

Глава 6

Макар, как я и думала, ведет машину уверенно, не устраивая бессмысленную гонку со смертью. Егор, по мере приближения к пункту назначения, проявляет больший интерес, чем когда выехали. Возможно, потому что утром после отчаянных зевков, устроился у меня на коленях и подремывал, возможно, потому что виды мегаполиса ему поднадоели, возможно, потому что маленькие городки удивляют своими размерами, мрачностью и простотой.

Когда въезжаем в город моего детства и начинают мелькать частные неухоженные домики, оживленно интересуется, как мне удалось вырваться отсюда и почему так долго с этим тянула.

— Ждала, когда встречу твоего брата, — отшучиваюсь я и тут же прикусываю себе язык. Нет, как отшутиться нормально, а вот как по Фрейду…

Пока мы ехали, я не раз мысленно прокручивала запись с диктофона и думала, что из сказанного правда и на самом деле, а что я вложила в уста Яра. Лучший способ выяснить отношения — поговорить, спросить напрямую, но в нашем случае уже отношений нет и меньше всего мне хочется пересекаться с Яром, тем более доставать его наивными вопросами типа: «А вот ты что имел в виду? То, что я подумала или…»

Какая мне разница?

Даже если он скажет, мол, да, люблю, я что, поверю, растаю, растелюсь ковриком у ног и предложу пройтись по мне снова? Мне не нужен хозяин, не нужен тот, кто решает за меня жить или умереть, тот, кто верит чужому. Я — состоятельная свободная женщина, у меня весь мир на ладони, и я не собираюсь оглядываться. Он хочет, чтобы я была счастлива? Я буду. Хочет, чтобы жила дальше? Пожалуйста.

Иногда я ловлю в зеркале взгляд Макара и кажется, будто он знает, о чем я сейчас думаю. Пусть. Хотеть жить в полную силу — это нормально. Не знаю, смогла бы я так быстро настроиться на новую волну, если бы со мной не было Егора. Он как дыхание, как капелька детства, как стимул не вянуть, а раскрыть подвявшие лепестки. Я справлюсь, вот, наберусь впечатлений на год вперед, уверюсь, что жить здесь не могу и уеду окрыленная.

И не одна, а с маленьким подкидышем, которого безмерно люблю.

Я глажу мальчика по темным волосам и внутри такое тепло разливается: так хочется кого-нибудь сопящего затискать, обнять, потрепать впалые щечки, расцеловать. За то, что он есть, за то, что не бросил, за то, что поверил, даже не зная всей правды и не отвернулся, когда узнал. Это и есть любовь, а то, что чувствует Яр — сожаление, раскаяние, вина, но этого слишком мало, чтобы хотя бы попытаться простить его. Внутри как блок, который не позволяет даже имя его произносить без едкости, без желчи.

Он был в моей жизни. Какое-то время я буду — в его, средства, но не цели мои изменились. А потом…

Машина останавливается у серой высотки. Егор выпрыгивает первым, я выхожу за ним, Макар осматривается, куда бы поставить машину.

— Да пусть стоит у подъезда, — говорю ему и веду в дом.

На третий этаж из-за меня поднимаемся на лифте: ходить еще немного напряжно, но пройдет, а здесь такая экзотика для мальчишки: оплеванные жвачками стены, дыра в потолке, тусклая лампа с прошлогодними мухами и дверь, неприветливо сжавшая Макара. Лифт не ждет, когда все войдут, здесь правило: кто успеет.

Напоровшись на мужские плечи, дверь одумывается и распахивается, Макар невозмутимо заходит, но Егор заливается соловьем. Я развожу руками. Выходим шустренько, и так как Егор последний, подпихивает меня в спину, чтобы не схлопотать как Макар.

У деревянной двери мы останавливаемся, я думаю, интересно, какие лица будут у моих близких? Мама расстроится, что не предупредили, нечем кормить деточек, хотя холодильник у нас давно не пустует, слава Богу, прошли времена, когда на десятку тянули неделю и мой отец падал в голодные обмороки на работе. Папа обнимет нас с Егоркой, а Макара придирчиво осмотрит, примеряясь: зять или не зять, или будущий зять? Бабуля живет в соседнем доме и когда позвоним ей, прибежит с горячими пирожками. Мне кажется, они у нее есть всегда, хотя она и следит за фигурой.

Тычки в спину намекают, что думаю я слишком долго, и я нажимаю на звонок. Трель в квартире, несколько секунд и дверь распахивается. В коридоре темно, и какое-то время отец не может рассмотреть пожаловавших гостей, а потом наступает момент узнавания, да и я подсказываю:

— Привет, пап.

Обнимаю его за плечи, всегда как в детстве.

— Злата! — он не всхлипывает, еще не хватало! Это за ним в прихожую вышла мама и забрала меня от папы. Вот здесь уже все по-женски. Наобнимавшись, я оборачиваюсь к спутникам, мнувшимся на пороге.

— Мам, пап, а я не одна.

— Да мы уж заметили, — отец, как я и думала, рассматривает Макара.

А мама, когда я представляю мужчин, обнимает и того, и другого. Кто такой Егор, она знает, а Макара обнимает так, на всякий случай. Иногда у них с папой подозрительно одинаковые мысли.

— А где бабуля? — разочарованно спрашивает мальчик.

— Сейчас будет, — обещает ему папа и идет к телефону, пока мама обустраивает гостей. У нас трехкомнатная. Папа с мамой резко переезжают в зал, нам с Егором достается большая светлая комната, а Макару, пока его статус не выяснен, отдельная.

— А ты где жила? — спрашивает Егор, пока я разбираю сумки. Сюда Полине слишком долго и дорого ехать, чтобы помочь мальчику.

— В маленькой, — говорю.

— А чо тебя так притесняли?

— Да там удобно, никакие домовые не поместятся, спи себе — не хочу.

Глаза Егора загораются как у вампиреныша, только что цвет не меняют.

— А у вас что, домовые есть?

— А у вас что, нету?

Он так быстро качает головой, что я переживаю, как бы не свернул шею.

— Да был один, — говорю, — может, уже и другое жилье себе нашел.

Мальчик подозрительно осматривает все углы.

— Он всегда выходил из шкафа, — подсказываю.

Шкаф тут же раскорячивает дверцы, но Егор с грустью констатирует, что тесновато тут, и все захламлено вещами, некуда честному домовому деться.

— А ты, — говорю, — ночи дождись.

Ребенок нетерпеливо посматривает на свои часы — н-да, только шесть вечера, а еще наговориться, а еще наесться, а еще дождаться, когда все улягутся… Я надеюсь, что ночью он отрубится и не будет, как я в детстве, лежать рассматривая потолок и прислушиваясь к каждому шороху. Вообще, домовой у нас правда есть, ко мне, по крайней мере, приходил, и так — в состоянии то ли сплю я, то ли брежу. Но перестал являться стоило подрасти.

Когда вещи разложены, выходим в зал. Я замечаю, что Егор рассматривает не обстановку, а где просторней, где темней, чтобы приключения сегодня обязательно были. Макар беседует с моим отцом на балконе, мы с мальчиком тянемся на запахи в кухню.

— Ой, мама, — восклицаю, увидев расставленный и заставленный вкусностями стол, — когда ты столько наготовила?

— Все было, — улыбается Егору, схватившему котлету, — как чувствовала.

Егор, не дожидаясь общих сборов, ест вторую, мы говорим о пустяках — вот потом, когда все улягутся, когда останемся на кухне вдвоем за чаем, я расскажу ей упрощенную версию своего развода. Я представляю, как не терпится ей узнать, почему с мужем разошлись, а его брат со мной, но это она еще не знает, что мальчик и живет у меня, а так бы побросала свои котлеты недожаренными, выгнала мужчин с балкона и заперла меня там, пока не расколюсь.

Звонок настойчиво требует открыть дверь. Так нагло удерживать громкую кнопку может только один человек. Иду я, потому что мама и особенно Егорка заняты, на пороге подвергаюсь обниманиям, целованиям, отхватываю большой пакет с горячими пирожками, а потом меня отпихивают с требовательным криком:

— Бабуля пришла!

И бабушка с готовностью забывает о внучке, щедро наделяя лаской мальчика.